Бурба нахмурился, смолчал.
Войску нужно было пропитание. И не грабить они не могли. Понимал он также, что они сами же восстанавливают против себя города.
Казаки стали роптать, не получая ничего из обещанного им перед уходом из подмосковных таборов. Для содержания такого войска, с каким Заруцкий ушёл из-под Москвы, нужны были большие средства. И он решил действовать, расширять и подчинять себе города для сбора с них разных припасов.
Глава 4
Освобождение Москвы
В Ярославле получили известие от Дмитриева, что тот пришёл двадцать четвёртого июля, на день памяти Бориса и Глеба, под Москву, встал укреплённым лагерем у Петровских ворот. На пути к Москве был уже и Лопата-Пожарский с семью сотнями смоленских конных боярских детей. От него князь Дмитрий получал почти ежедневные донесения, что он двигается без задержек.
Теперь подошло время основных сил ополчения. Не стали ждать, когда под Москву придёт Лопата-Пожарский. Торопило время: на подходе к Москве были полки Ходкевича. И двадцать восьмого июля, на день Смоленской иконы Божией Матери «Одигитрии», они выступили из Ярославля по направлению к Москве.
Пройдя со всем войском с десяток вёрст от Ярославля, князь Дмитрий подозвал к себе Хованского и Минина.
Иван Андреевич и ты, Кузьма, ведите полки до Ростова! приказал он им. Там встретимся! А я в Суздаль!
Он попрощался с ними, пришпорил коня и поскакал со своими боевыми холопами в голову войска. Вот мелькнули последние из его людей, скрылись из виду. И на лесной тенистой дороге, сырой после недавнего дождя, стало вроде бы не по-летнему свежо.
Проводив взглядом князя Дмитрия, Кузьма невольно вздохнул. За последнее время он привык к Пожарскому. И сейчас без него сразу стало пусто и, если откровенно признаться, скучно. Да, тот поехал, как уже давно собирался: поклониться могилам своих родителей
Надо помянуть родителей, сказал как-то ему князь Дмитрий. Перед большим делом
И он тогда согласился с ним. Он понял, что Пожарскому сейчас нужна была духовная опора.
Хованский, уловив его настроение, чтобы отвлечь его от меланхоличных дум, занять чем-нибудь, попросил его:
Кузьма, проведай, как там у обозников! А я в полк к пушкарям!
Хорошо, отозвался Кузьма, благодарный ему за поддержку сейчас, когда рядом не стало Пожарского.
Они разъехались.
По узкой лесной дороге огромное войско двигалось медленно. Шли верховые сотни детей боярских, тащили конной тягой пушки, везли корма в обозе, а далее шли пешие стрелки. В самом же конце колонны, замыкая её с тыла, гарцевали казаки. И всё это скопище людей растянулось на много вёрст. И так оно двигалось, двигалось и только в Ростове, третьим лагерем, остановилось. Там был дан войску отдых на несколько дней.
Здесь их догнал Пожарский. Он справился о войсковых делах, походил по лагерю, посмотрел, как устроились полки. Затем он с чего-то предложил Кузьме:
Поедем к Иринарху!
Выглядел он вроде бы как обычно. Но под его сдержанностью угадывалось необычное волнение.
Кузьма понял по его виду, что то, что он предлагает, надо. И они поехали туда, в Устьинский Борисо-Глебский монастырь.
Минуло два года как туда приезжал Ян Сапега.
Всё тот же монастырь, всё та же речка, окрестности. За сотни лет здесь мало что меняется. За два года жизнь в этом глухом краю не просыпалась даже.
Князь Дмитрий и Кузьма остановились перед воротами обители и спешились. Спешились и конники из их охраны.
Пожарский и Минин прошли внутрь обители. Там их встретил всё тот же игумен, что встречал здесь два года назад Сапегу. За два года он, в отличие от монастыря и жизни всей в округе, изменился очень сильно: он похудел, осунулся. Тоска в постах заела, не по нему они. Жизнь из его тела уходила. Он рад гостям уже не был. И их он только проводил до кельи Иринарха.
Князь Дмитрий и Кузьма переступили порог кельи, вступили в ужину[16], где старец истину свою искал.
В цепях их встретил Иринарх, как всех встречал гостей, зевак и просто посетителей. Поднялся он навстречу им Железо в келье, приветствуя гостей, вдруг непонятно как-то зазвенело
Доброго здравия, отче! поздоровались они со старцем.
И вам, сыны мои! в ответ услышали они под звяк цепей.
Иринарх, в отличие от игумена, всё тем же был, стоял, смотрел на них, и строго, чего-то ждал.
Спасибо, отче, за просвиру, что ты прислал мне, начал князь Дмитрий. Сейчас идём мы на Москву. На дело «всей земли» поднялись И мы пришли к тебе, отче, за благословением
Он остановился, не слыша звяка цепей, как будто те, внимая ему, на время замолчали.
На праведное дело ты, князь, поднялся, заполняя эту пустоту, заговорил глухим и сильным слогом старец. Народ позвал тебя к нему. Поэтому будь стоек
И снова цепи звякнули, под шорох шагов старца. И что-то в темноте легонько затрещало. Всё в этой келье собралось, переплелось и в узел завязалось: страдание и сила, боль, тоска и одиночество. Вот-вот, казалось, взорвётся эта смесь, и что-то грянет, и что-то обнажится. Всё сразу рухнет Но нет не рушился мир окружающий! На чём-то он ином держался
Шаркающей походкой, как видно, дряхлость и его взяла, старец подошёл к грубо сколоченному столу.
Вот этот крест, поклонный, показал он на крест, что лежал на столе так, будто его специально приготовили к этому визиту гостей. Послал я князю Михаилу Скопину-Шуйскому. Благословлял его, на ратный подвиг Теперь передаю его тебе по праву!
Он взял крест, трижды перекрестил им гостей, затем вручил его Пожарскому. Князь Дмитрий принял его, поцеловал, передал Кузьме.
Иди на дело «всей земли», князь, и не имей сомнения! продолжил дальше старец. Освободи народ от иноземцев! Он, сирота, задавлен тяжкой ношей Как и я, простой крестьянский сын его
Он замолчал, перевёл взгляд на Минина:
А ты, Кузьма, посадский человек, подставь плечо воителю. Неси свой крест. Потом уж отдохнёшь. Когда раздор утихнет в родном краю!
Старец снова замолчал, отошёл от них.
Кузьма, желая сделать ему приятное, спросил его, не нужно ли ему что-нибудь, приходят ли к нему люди за поддержкой. И бывают ли здесь поляки.
Да, паны приходят. Участи своей пытают, коротко ответил старец, не давая себе даже труда называть тех.
Князь Дмитрий и Кузьма поняли по короткой реплике старца, что пора и честь знать. Они простились с ним и уехали из монастыря.
* * *
От Ростова до Переславля войско прошло скорым маршем за три дня. И здесь, в Переславле, они снова остановились на один день на отдых.
Переславль город небольшой, всего сотня дворов. Посад, рыбацкая слободка на берегу озера Плещеева. И там же видна была ещё одна слободка на речке Трубежа.
В разгаре было лето. Жара стояла. Палатки вытянулись рядами чётко в лагере, на берегу Большой Нерли.
Всем отдыхать. Таков приказ ушёл по всем полкам.
И князь Дмитрий, отдав этот приказ, решил тоже встряхнуться. Вместе с Кузьмой он пошёл на озеро. Потянуло искупаться. За ними поплёлся Фёдор с охранниками, как всегда, не отставая от князя Дмитрия ни на минуту. После покушения на Пожарского в Ярославле он не оставлял его одного ни на минуту. В этом ему в помощь были два боевых холопа: Николка и Савватий. Кузьма же, со своей стороны, выделил на охрану князя Дмитрия деньги. И по решению совета ополчения теперь Пожарского всюду сопровождал десяток жильцов, из ярославских и нижегородских служилых.
Надо, князь, надо! сказал ему как-то Кузьма. Нельзя допустить порухи начатому делу! На тебе оно держится! Не видим мы иного на твоём месте! Нет его!..
Князь Дмитрий, смущённый его откровенностью, вздохнул.
Вода в озере оказалась прозрачной, не холодной, но и не тёплой. Как раз была такая, чтобы можно было освежиться.
Князь Дмитрий и Кузьма искупались и пошли обратно в лагерь. За ними двинулся Фёдор с телохранителями.
Они вернулись в лагерь. Кузьма пошёл к себе, в свой полк, в свою палатку.
Князь Дмитрий, вернувшись к себе в шатёр освежённым, всё же чувствовал усталость. От многодневных трудов и расслабленности после купания его потянуло в сон. Он прилёг на топчан, чтобы отдохнуть.
Светило ярко солнце. В лагере было жарко. И все сидели по палаткам, дожидаясь вечерней прохлады.
Князь Дмитрий задремал. Но даже сквозь дремоту в сознание прорывались, не отпускали заботы о войске и о том, что нужно было делать дальше. Сейчас, в Ярославле, на совете «всей земли» так и не договорились об избрании государя. И это мучило его. Он не мог смотреть на то, что без государя может погибнуть дело «всей земли».
Вот мелькнула ещё какая-то мысль в усталом сознании, он попытался вспомнить что-то уже сказанное кем-то вот про это избрание царя Но волны слабости, качая, мешали на чём-нибудь сосредоточиться
Он стал думать об этом. И получалось так, что если исходить из блага государства вот в это время разрухи, то, пожалуй, страна успокоится только с государским сыном И его, государского сына, как ни крути, придётся брать из Швеции или из той же Австрии. Там, в Австрии, есть принц, кажется, Максимиллиан А император-то заинтересован посадить его в Москве. Так он обезопасит себя от Посполитой, от Сигизмунда.
«Сейчас надо, надо прислониться к сильному, переждать Но их-то, сильных, можно пересчитать на пальцах: Австрия, Швеция, Посполитая Ну, с последней-то всё ясно Ах! Ещё Турция! Да с турками-то кто пойдёт на союз! Тогда всех европейских королей получишь врагами! И Рим!.. Не-ет, сейчас только Швеция, тот же принц Карл Филипп. На этом стоять надо!.. Вон послал же в прошлом году шведский король Карл IX ответ на письмо игумена Соловецкого монастыря!.. Как там, стал он вспоминать содержание письма короля игумену: «Если ты, игумен Антоний, или кто вместо тебя со многою братьею из освященного собора в Суме и Соловках, хотите держаться своего собственного правительства и избрать великим князем одного из своих природных бояр, тогда Наше величество поможет и вам и всему русскому государству против врагов великим войском Нашего величества, которое теперь расположено на границе, и будет сохранять дружбу с вами. Но если Наше величество заметит, что ты, игумен Антоний, или кто вместо тебя со многой своей братьей из освященного собора в Суме и Соловках не хотите держаться своих природных бояр, а хотите выбрать кого-нибудь иного великим князем, кого-нибудь из поляков и литовцев либо из татар, тогда Наше величество будет вашим врагом»
Сильно сказано! тихо пробормотал он вслух. И почему только государский сын? А может, Ляпунов прав? И на царстве может сидеть тот, кого выберет народ А значит, не только из великих родов боярских.
«Но и вот из таких, как князья Стародубские!» пришла к нему смущающая его мысль.
В этом, в этой мысли, опять была незаконченность. Он чувствовал это, с этим и заснул.
* * *
К Троице-Сергиеву монастырю Пожарский подошёл с главными силами ополчения в понедельник, семнадцатого августа, на другой день после Третьего Спаса. Полки расположились в палатках и шатрах лагерем, одернули его рогатками.
Стоим! Полкам отдыхать! распорядился князь Дмитрий по войску.
Шатёр ему поставили просторный: для встреч, советов с воеводами. И в этот же первый день у него собрались все, кто был сейчас в совете: Афанасий Гагарин, Василий Туренин, Иван Хованский, известные всем воеводы, дьяки приказов.
Прошёл совет. На нём решено было: задержаться здесь, под Троицей, собрать сначала сведения о том, что творится там, под Москвой.
Князь Дмитрий распустил воевод. Но те, всё ещё разгорячённые спорами о том, что предпринять дальше, не спешили покидать его шатёр.
Поедем в монастырь, а? предложил он Кузьме.
Тот, задержавшись тоже после совета, посмотрел на него: не шутит ли.
Опять к монахам заворчал он, поняв, что это серьёзно.
Князь Дмитрий усмехнулся на эту нелюбовь Кузьмы к монастырским.
В этот момент поручик доложил, что из обители приехал келарь Авраамий.
Ну, вот и ехать не надо, пробормотал Кузьма. Я пойду, пожалуй, а? спросил он Пожарского.
Да нет уж! Останься! рассмеялся князь Дмитрий.
Авраамия впустили в шатёр. Он вошёл, поздоровался. Все находившиеся в шатре встретили его приветливо.
Отец Авраамий, мы прочитали твои поучения, начал князь Дмитрий. И вот мы здесь, слукавил он: что это, мол, их, троицких властей, заслуга.
Но поговорить с келарем им не дали. В шатёр заглянул стремянной князя Дмитрия. Увидев келаря и князей, о чём-то беседующих, он подался назад, хотел было скрыться. Но князь Дмитрий остановил его жестом: мол, давай, что у тебя там. Фёдор не решился бы вот так прямо вломиться сюда при многих воеводах. Значит, случилось что-то важное.
Дмитрий Михайлович, тут посланцы! Из-под Москвы! От Трубецкого! доложил он.
Пожарский извинился перед келарем.
Отец Авраамий, дело не терпит! сказал он. Мы примем их сейчас же! Послушай и ты, что принесли гонцы!.. Впусти! велел он стремянному.
Фёдор вышел из шатра. Обратно он вернулся с тремя дворянами. Вместе с ними вошли два телохранителя князя Дмитрия. Те, что вошли, были, судя по одежде, мелкие дворяне.
Семён Завидов с товарищами! представился старший из них, высокий ростом, с прямыми жесткими русыми волосами.
Что привело вас сюда? спросил князь Дмитрий его.
Мы посланы от войска Трубецкого! Чтобы знал ты, князь Дмитрий: на подходе к Москве гетман Ходкевич. Идёт с гайдуками. Везут обозом корма Гонсевскому! Гайдуки с пушками!..
Об этом в войске Пожарского знали. Но всё равно гонцов поблагодарили за известие и отпустили.
Пройдёт Ходкевич за стены плохо будет! загорячился Хованский, когда гонцов увели.
Договориться надо бы сначала с Трубецким, заметил Туренин. Скрепить грамотой отношения!
А что скреплять-то?! воскликнул Кузьма.
Как строить государство, начал объяснять им Авраамий. Без этого опять выйдет разруха! Пора одуматься, князья, пора! уколол он нравоучительным тоном их, князей и воевод.
В этот вечер ему, князю Дмитрию, пришлось встретиться ещё с одним человеком. Его он не ожидал увидеть здесь и был удивлён, когда тот вошёл к нему в шатёр.
Иван! Ты-то как здесь?! вырвалось у него, когда перед ним предстал Иван Хворостинин.
Он уставился на него, рассматривая. И в первый момент его поразило, как тот вылинял, с тех пор как он видел его последний раз. Да, у Ваньки Хворостинина, князя, юнца, поэта, просто наглеца, в глазах залегла тоска безмерная: такая, что посещает немногих в мире этом.
«А каким он был при первом Димитрии, самозванце!» почему-то вспомнил Пожарский былое.
Поблекшим голосом, когда-то желчным и резким, Хворостинин стал рассказывать о своих скитаниях последних лет. А он слушал его, сочувствовал. Затем он спросил его, что привело его сюда, в лагерь, под Троицу.
Ты же пришёл освобождать Москву, сказал Иван так, как будто иного и не могло быть. И я хочу войти в неё с тобой!
Хворостинин помолчал, вздохнул как-то странно, что было не похоже на него.
Я хочу поклониться могиле Гермогена, ответил он на его молчаливый вопрос.
Князь Дмитрий понял его.
Хорошо. Пойдёшь с нами, сказал он ему.
Затем он спросил его о том, о чём не думал ещё минуту назад. Но вот сейчас, когда Хворостинин напомнил ему Гермогена, он вспомнил патриарха Игнатия.
А где тот-то, патриарх Игнатий? спросил он о ставленнике самозванца, Отрепьева Юшки.
Патриарха Игнатия после убийства Отрепьева свели с патриаршего престола, заключили в Чудов монастырь опальным монахом. И Василий Шуйский поставил патриархом казанского митрополита Гермогена. Когда поляки заняли Кремль, то бояре, тот же Мстиславский, не в силах терпеть эту патриаршую занозу, Гермогена, выступившего против присяги королевичу, заточили в темницу И тут же опять выскочил в патриархи, как чёрт из табакерки, тот же Игнатий