Знаешь, Роб, нет у меня денег вернее, я на пределе. Если дело выгорит, я у заказчика получу еще, тогда и поделюсь.
Ну хоть так.
На следующее утро улетели к себе домой, но к вечеру я получил от Бетти по интернету фотографии, на одной из которых обнаружил себя. К моему удивлению, в тот же вечер получил письмо и от Джека, в котором он передавал привет от Натали и напоминал о нашем с Бетти обещании навестить их в Чикаго.
Жизнь в отеле мне не по карману. Даже с учетом скидок, которых удалось добиться, я заплатил за первый месяц четыре тысячи долларов. Но нашел недалеко небольшую съемную квартиру, за которую запросили только тысячу двести в месяц.
Молли
Начинаю привыкать к новой жизни. В кафе работа немного нудная, но Флоренс, вероятно, получила от старушек хорошие отзывы обо мне, держит меня почти все время на доставке. А мне это нравится. Флоренс дала велосипед с корзинкой, так что я объезжаю старушек быстрее. Да и живут они все не далее чем в полумиле от кафе. Совсем не устаю, так как Флоренс настоятельно просила болтать с каждой старушкой не менее чем по десять минут им это очень нужно. Через несколько дней я знала уже, где живет каждая из моих подопечных, заодно исследовала почти весь наш район. Совсем рядом нашла два небольших смежных парка Драгон и Фанни Мэй Дис. Особенно мне понравилась аллея от парка Драгон к углу Блэкмор-авеню и 24-й авеню Юг. Нашла на ней удобную скамейку. Жалко, что сюда прорываются гудки машин с обеих улиц. Но мне это не мешало, и почти каждый вечер я приходила сюда, хотя бы по полчаса рисовала деревья, лужайку, кусты, редких прохожих. Уже тепло, но долго здесь не посидишь.
Как-то я сидела на любимой скамейке и рисовала очередной вид с сумеречной лужайкой, освещенной светом луны, и деревом на заднем плане. Конечно, никакой луны еще не было на небосводе придумала ее. Но так мне показалось интереснее. И в это время по аллее прошел Феликс приятель Флоренс. Я его так называю, потому что она сама всегда приносит ему обед и о чем-то разговаривает. Феликс учится в соседнем музыкальном училище. Однажды Флоренс было некогда, и она поручила накормить его, предупредив, что деньги с него брать нельзя. Так что мы немного знакомы. Он остановился рядом, попросил разрешения посмотреть рисунок, потом сказал, что очень реалистично, хотя удивился освещению луной. Повторил, что даже чрезмерно реалистично. Вот один из его приятелей, тоже художник, рисует все по-другому. Не смог объяснить, как это, но предложил познакомить. Я ответила, что на работе нельзя отвлекаться, но здесь, вечером, я буду рада познакомиться с настоящим художником. Ведь я только учусь, любой совет мне будет полезен.
Почти забыла об этом разговоре, но через пару дней на моей аллее появились Феликс с приятелем. Приятеля звали Билл, о чем он сам сказал, не дожидаясь представления. Билл лет на пять старше Феликса, не знаю, что их связывает. Билл внимательно осмотрел мои рисунки, спросил, почему все только в карандаше. Я засмущалась, сказала, что спешно уезжала из своего городка, не захватила ничего из принадлежностей. Со следующих получек начну покупать все, что нужно. Он неопределенно хмыкнул:
Знаешь, у тебя оригинальный взгляд на сюжет, компоновка плотная, может быть, даже чересчур. Но фактуру выписываешь чрезмерно детально. Нужно дать волю мазку. Впрочем, это ведь карандаш. Интересно посмотреть на твои акварели. Кстати, городские пейзажи хорошо идут. Много не получишь, но на нормальные краски и холст хватит. Ты с маслом тоже работаешь?
Немного. Мне в школе учитель говорил, что сначала нужно овладеть рисунком и акварелью. Но я сделала несколько этюдов в масле. Значительно тяжелее.
Мне Феликс рассказал, где ты работаешь. Если там завязнешь надолго, можешь распрощаться с мечтами о жизни художника.
И тут же рассмеялся:
Правда, она не так уж сладкая. Ты симпатичная. Лучше найти приличного мужика, охмурить его и напрочь забыть мечты.
Парни ушли, а я осталась на скамейке. Рисовать расхотелось.
Через два дня Билл появился в нашем кафе. Пришел утром, когда я еще не ушла к своим старушкам. Перекинулся со мной несколькими фразами. Так и не поняла, для чего он приходил, ведь не заказал ни завтрак, ни обед. Да и разговор наш был ерундовый.
Вечером Ребекка пристала ко мне с вопросами: почему не звоню семье, что у меня случилось дома. Рассказала какую-то небылицу мол, мама умерла, с отчимом отношения не сложились. Кажется, это ее удовлетворило. А когда легла в постель, перед глазами прошли все события, из-за которых я сбежала из Льюисберга. Отчим вообще-то был тихим, всем в доме командовала мама. Помимо завода он еще и подрабатывал в соседней автомастерской. Но когда он напивался, а было это после каждой получки в мастерской, пытался командовать в доме. Мама обычно быстро урезонивала его. Но если он появлялся в доме, когда она еще не пришла с работы, отыгрывался на мне. В старших классах обычно упрекал меня, что я рисую в свободное время вместо того, чтобы где-то подрабатывать и приносить пользу семье. Но когда я пошла работать, начал проявлять ко мне интерес. Сначала я не обращала внимания на его рассуждения о том, что я уже большая, наверное, у меня есть дружки. Однажды пытался поцеловать меня, но я ускользнула, выбежала на улицу. Пожаловалась матери, а он оправдывался перед ней, когда протрезвел, что это все по-отцовски.
Но в тот день, вероятно, был чрезмерно пьян. Я убирала со стола оставленную им грязную посуду, а он подкрался сзади, попытался придавить меня к столешнице и задрать юбку. В руке у меня была вилка, я извернулась и с полуоборота стукнула его. Думала, что кулаком, но попала вилкой в щеку. Он заорал, выпустил меня из рук, и я убежала. Выбежала на улицу, как была, в домашнем платье, схватила только права со стола в своей комнате. И тут же решила, что домой не вернусь. Наш дом недалеко от шоссе, я добежала до дороги, остановилась, не зная, что делать. Ясно было только одно нужно уехать в большой город и начать там новую жизнь. Но у меня нет денег, идти на автобусную станцию бесполезно. Подняла руку, две автомашины проскочили мимо, но остановился большой грузовик.
Не знаю, что подумал водитель, увидев у дороги растерянную девушку в домашнем платье. Но правую дверь открыл:
Садись. Чего стоять при дороге.
Машинально села справа от него. Голова совсем пустая. Думаю, что по моему виду, застывшим глазам, решил, что я пьяна или нанюхалась дури. Тут же начал действовать напрямик:
Что, с клиентами плохо? Погода ни к черту сегодня. Все домой спешат, к своим бабам. Сколько ты берешь?
Так как я ничего не ответила, он протянул правую руку к моим коленям, попытался залезть под платье. Когда я резко отодвинулась, расхохотался:
Не съем я тебя. Не любишь так, сама все делай.
Не отпуская руль, схватил правой рукой меня за шею, нагнул к своим коленям:
Давай, давай. Дорога длинная, развлекай меня.
Не смогла вывернуться, но правой рукой попыталась дотянуться до его щеки. Вероятно, мне это не удалось, но он увидел в руке у меня вилку, нецензурно выругался. Продолжил конкретно:
Пошла вон, сучка! Вести себя прилично не научилась, а туда же заработать хочет.
Открыл дверь и вытолкнул из машины. Хорошо хоть, что успел затормозить. Все равно я упала на дорогу, было больно и обидно. А в руке так и осталась вилка, я и не обратила внимания, что не выпустила ее из руки, когда выбежала из дома. Грузовик ушел вперед, я полежала с минуту и двинулась по дороге неизвестно куда. А тут и дождь начался.
Лежу с закрытыми глазами, снова и снова перед глазами отчим. Его бешеные глаза, его истошный крик; потом сцена в кабине грузовика; момент, когда я испугалась, что Роберт потребует плату за помощь. Попыталась вспомнить, что же он сказал, показывая мне на диван и стопку белья. Сказал спокойно что-то о сексе и работе. На попытках вспомнить задремала.
После очередной получки Флоренс платила мне в понедельник за прошлую неделю купила все, что нужно для работы с акварелью. На большее не решилась, не покусилась. Деньги у меня были, я ведь так и не потратила двести долларов, которые дал мне при расставании Роберт. Но я еще не была уверена, оставит ли меня на работе Флоренс, хотелось иметь запас на черный день. И начала заново осваивать цвет. В старшей школе я много работала с акварелью, но только с неживыми предметами, в школьной комнате для дополнительных занятий, где я и еще три девочки два раза в неделю осваивали рисунок и акварель под руководством приходящего старого учителя рисования. Я говорю «девочки», так как они были на два года младше меня. А теперь мне пришлось осваивать в парке живую природу. Да еще я начала рисовать Ребекку. Это она меня попросила, когда увидела в моем альбоме рисунок с силуэтом проходящей по аллее женщины. Бюст генерала Роберта Ли мы рисовали в школе, но живых моделей у нас не было. Да и учитель наш считал, что мы должны сначала хорошо набить руку на статичных моделях. Поэтому первые два акварельных рисунка Ребекки я со стыдом выбросила, отказавшись показать их моей хозяйке. Правда, она не очень и настаивала. Возможно, для нее главным было то, что она могла сидеть недалеко от меня и тихо говорить. Она была идеальной моделью: спокойно сидела в своем кресле я рисовала ее в салоне и ровным голосом рассказывала бесконечную историю своей жизни. Думаю, что ей было почти безразлично, слушаю ли я ее. Но время от времени я выражала удивление или одобрение.
После неудачи с акварелями я сделала три детальных наброска в карандаше. Один из них, на котором Ребекка заинтересованно смотрела куда-то вдаль, мне понравился. По нему и начала заново экспериментировать с акварелью. Технику акварели я более или менее освоила в школе, но с цветом у меня всегда были проблемы: накладывая слой на слой, очень часто получала не тот оттенок, который требовался. Поэтому стала отрабатывать на отдельном листе (не в альбоме) наложения красок. На это у меня ушла целая неделя. Боялась, что не смогу запомнить все эти варианты оттенков и порядок нанесения красок, но к концу недели с удивлением поняла, что ничего запоминать не нужно, многие оттенки получаются автоматически. Такое впечатление, что глаза и руки сами знают, что нужно в данный момент делать.
Только после этого я снова стала рисовать мою Ребекку. С третьей попытки получилось почти удовлетворительно, на мой взгляд. Но мне не понравилась одежда Ребекки серые и черные тона. Попросила одеть что-нибудь яркое. Думала, ей это не понравится, но она вернулась из спальни в бежевой кофточке и яркой светло-голубоватой юбке с разбросанными тут и там аляповатыми розами. Несколько смешно: сморщенная старушка и кричащий наряд. Но обычно потухшие ее глаза светились такой радостью, что я воскликнула:
Великолепно!
Для моих упражнений это был действительно подходящий наряд. А Ребекка начала длинный рассказ, как она в этой юбке путешествовала в 1956 году по Южной Калифорнии, познакомилась с Фредом. Неожиданно воскликнула:
Какое прекрасное было время, как мы любили друг друга!
Покосилась на меня, поправилась:
Не подумай чего-то плохого. Фред сделал мне тогда предложение. К сожалению, он был католик. Мои родители категорически запретили выходить за него замуж. Возможно, они были правы. Мой Моше был очень хорошим человеком, полностью обеспечивал меня. Только Господь не дал нам детей. А Фреда я больше не видела никогда.
На четвертом варианте я остановилась, вырезала рисунок из альбома и подарила Ребекке. Она его вставила в рамочку и поставила у себя в спальне. Именно после этого она предложила мне перейти в спальню Моше, а гостевую использовать для рисования. Это было очень удобно. К тому же я теперь решилась освоить и кабинет Моше, в котором нашла целую библиотеку.
День рождения прошел тихо, сидели с Ребеккой за столом, пили чай с тортиком, Ребекка рассказывала очередные истории из своей жизни. А я думала: встречу ли я следующий день рождения двадцать лет вот так же в компании одной Ребекки?
Глава III
Май
Роберт
Визит невысокого ирландца был для меня полной неожиданностью. Правда, он предварительно позвонил и спросил, можем ли мы встретиться. Было раннее утро. Я еще только встал, собирался побриться и отправиться позавтракать в ресторан «Два дога». И тут звонок. Голос спокойный, уверенный. Такому трудно отказать. Да и смутило меня небрежное упоминание о Хантсвилле. Об убийстве в Хантсвилле последнее время ничего не писали, я надеялся, что до меня так и не доберутся. А тут на тебе звонок.
Ирландец, я так для себя назвал его, хотя, может быть, он был шотландцем, представился агентом ФБР Вилли Донованом. Возможно, именно из-за фамилии я решил, что он ирландец. Но он совсем даже не был смуглым, хотя фамилии теперь почти не имеют отношения к реальному виду человека. Да и имя у него было совсем обычное. Донован сразу же сказал, что ФБР не имеет ко мне претензий:
Мы установили, что именно вы, господин Линдгрен, позвонили первым в полицию о проблемах в доме госпожи Сарры Голдваттер.
Я промолчал, а он объяснил:
Поставили на прослушку ваш телефон с разрешения судьи и сравнили с голосом сообщения. Вас, естественно, включили вначале в список подозреваемых. Но были особенности убийства и ограбления, характерные для целой серии подобных случаев в южных штатах, тем более что подозревать вас в изнасиловании Сарры Голдваттер было бы странно, учитывая вашу с ней длительную связь.
Так что от меня нужно в таком случае?
Защита, ознакомившись со всеми материалами дела, требует вызвать вас в качестве свидетеля. Прокурор думает, что защита хочет определенными вопросами к вам посеять у присяжных сомнения в доводах прокуратуры.
Так убийцу нашли?
Нашли трех человек, но их нельзя называть убийцами, пока это только подозреваемые, тем более что мы не можем доказать, кто из них перерезал госпоже Сарре Голдваттер горло. Пока всех троих можно только обвинить в изнасиловании зверском изнасиловании и грабеже.
А чем я могу помочь следствию? Я не видел их, видел только результат. Смотрел несколько минут.
Перед глазами возникла картина того, что видел, и я добавил:
Вошел (ключ у меня был) и увидел полуголую Сарру в растерзанном платье, в луже засохшей крови. Ничего не трогал, тут же ушел, уехал домой и через час выехал из города.
Вот это нам и нужно видеть в ваших показаниях. Мы имеем показания хозяина апартаментов о времени вашего с ним разговора. Есть данные о времени смерти Сарры. Нужно ваше уверенное заявление под присягой о времени вашего визита к госпоже Голдваттер и о том, что кровь была засохшей на вид. Я сейчас сниму с вас предварительные показания. Вы их подпишете, и надеюсь, что защита, ознакомившись с ними, откажется от идеи вызывать вас в суд.
А почему вы этим занимаетесь, а не люди прокурора?
Наша контора заинтересована поймать, наконец, этих бандитов и обеспечить им максимальное наказание. Они наследили в нескольких штатах.
Я написал и подписал показания. Донован, уходя, объяснил:
Никаких ограничений на передвижение для вас, господин Линдгрен, сейчас нет. Только не меняйте телефон и не пытайтесь уехать за рубеж. Если вы нам потребуетесь, мы с вами свяжемся.
После его ухода долго сидел и размышлял о своем положении. Конечно, ФБР нет дела до моих источников дохода, но теперь я привлек их внимание, практически на крючке у них. Если они действительно отмажут меня от участия в судебном процессе, то всегда смогут потребовать от меня встречных услуг, и от этого не радостно.