Воспоминания равнялись силе.
Некоторое время я еще сомневался, что все так просто. Однако изрядная часть магии и впрямь сравнительно проста только не путайте простоту с легкостью.
Выяснить я это мог только одним способом.
Первое в моей жизни заклятие, которое сотворилось у меня на тех давних школьных соревнованиях, вышло случайно, по совпадению. Его и магией-то можно назвать лишь с натяжкой. Первое заклятие, которое я сложил сознательно, целенаправленно, вызвало к жизни огонь.
Этому меня научил Джастин Дю Морне.
Я вспомнил тот вечер.
Я не понимаю, жаловался я, растирая виски, в которых пульсировала боль. Если не получилось в прошлые пятьдесят раз, с чего бы ему получиться сейчас?
Сорок шесть раз, поправил меня Джастин, как всегда спокойно.
Он говорил с легким акцентом, но я никак не мог уловить, каким именно. По телевизору я такого не слышал. У самого Джастина телевизора не было. Мне приходилось каждый пятничный вечер удирать в магазин электроники, располагавшийся в торговом центре, чтобы посмотреть очередную серию «Рыцаря дорог», я очень боялся упустить сюжетную нить.
Гарри, произнес Джастин.
Ладно, вздохнул я. У меня голова болит.
Это вполне естественно. Ты прокладываешь в своем сознании новые тропы. Будь добр, еще раз.
А могу я прокладывать тропы где-нибудь в другом месте?
Джастин посмотрел на меня из-за своего рабочего стола.
Мы сидели у него в кабинете, как он называл одну из гостевых спален в небольшом доме примерно в двадцати милях от Де-Мойна. Как почти всегда, одежду его составляли черные брюки и серая рубашка. Бороду свою он подстригал довольно коротко, безукоризненно ровно. Руки его с очень длинными, изящными пальцами могли сжиматься в твердые как камень кулаки. Ростом он был выше меня как и большинство взрослых в то время и никогда не обзывал меня обидными словами, даже когда приходил в ярость. Этим он отличался от остальных приемных родителей, у которых мне довелось пожить.
Если я доводил Джастина до гнева, он вместо «будь добр» переходил к кулакам. Он никогда не бил меня с криком, никогда не тряс за ворот или за волосы, как поступали другие мои опекуны. Когда он меня бил, это каждый раз случалось молниеносно и очень точно, а затем все прекращалось. Как тогда, когда Брюс Ли на экране бьет врага. Только Джастин никогда не издавал при этом дурацких воплей.
Я отвернулся от Джастина, низко опустил голову, а потом посмотрел на потухший камин. Я сидел перед ним, скрестив ноги. В камине лежали шалашиком дрова и хворост. Оттуда исходил легкий запах дыма; подложенная под хворост мятая газета чуть потемнела в одном углу, но загораться упрямо не желала.
Краем глаза я видел, что Джастин снова углубился в свою книгу.
Еще раз, будь добр.
Я вздохнул, закрыл глаза и попробовал сосредоточиться. Начинать надо с дыхания оно должно быть ровным, размеренным. Потом, расслабившись, надо накапливать энергию. Джастин учил меня представлять в уме светящийся шар на уровне солнечного сплетения, разгорающийся все ярче и ярче, но это все ерунда. Вот когда это делал Серебряный Самурай, энергия сгущалась у него вокруг рук и глаз. Зеленый Фонарь накапливает ее в кольце. У Стального Кулака светятся кулаки вот круто! Кажется, у Железного Человека что-то светится в груди, но он вроде как один такой, и у него все равно нет сверхсилы.
Я представил, как энергия накапливается у меня вокруг правой руки. Пусть будет там.
Я представил, как она разгорается ярче и ярче, как руку мою окутывает алая аура словно у Стального Кулака. Я ощутил, как энергия покалывает кожу невидимыми булавками, заставляя волоски на руке встать дыбом. И когда я почувствовал, что готов, я подался вперед, сунул руку в камин и произнес как можно четче:
Sejet!
И, говоря это, щелкнул кремнем зажигалки «Бик», которую прятал в правой руке. Огонек немедленно воспламенил газету.
Погаси, произнес Джастин почти над самым моим ухом.
Я дернулся и от изумления уронил зажигалку. Сердце заколотилось с частотой миллиард ударов в минуту.
Его пальцы сжались в кулак.
Я не люблю повторять.
Я сглотнул, полез рукой в камин и вытащил газету из-под дров. Я немного обжегся, но не так сильно, чтобы плакать или что-то в этом роде. С горящими от стыда щеками я потушил огонь руками.
Дай мне зажигалку, все тем же спокойным тоном произнес Джастин.
Я прикусил губу, но послушался.
Он взял зажигалку и несколько раз подбросил на ладони. На губах его играла легкая улыбка.
Гарри, полагаю, такая изобретательность сослужит тебе хорошую службу, когда ты вырастешь. Улыбка исчезла. Но ты пока не вырос, мальчик мой. Ты ученик. Такие штуки сейчас не пройдут. Никак.
Он сжал кулак.
Sejet! прошипел он.
Рука его взорвалась, превратившись в шар ало-голубого пламени, по сравнению с которым энергия Стального Кулака показалась бы бледной подделкой. Я поперхнулся, уставившись на это. Сердце забилось даже еще быстрее.
Джастин повертел рукой в воздухе, давая мне хорошенько убедиться, что это не иллюзия, вся рука по локоть окуталась огнем.
Но не обгорала.
Джастин поднес руку к самому моему лицу так близко, что жар едва не обжигал мне нос, но сам не морщился, и кожа его оставалась нетронутой.
Если ты изберешь этот путь, рано или поздно у тебя получится, спокойно произнес он. Умение владеть стихиями. И, что более важно, умение владеть собой.
Э-э-э подал я голос. Что?
Люди по природе своей слабы, парень, продолжал он все тем же ровным голосом. Эта слабость проявляется множеством способов. Например, сейчас ты хочешь закончить урок и убежать на улицу. Даже зная, что полученные знания могут оказаться жизненно важными. И все равно тебе хочется сначала играть и только потом учиться.
Он вдруг разжал ладонь и уронил зажигалку мне на колени.
Я отпрянул, когда она коснулась моей ноги, и вскрикнул от неожиданности. Но красная пластмассовая зажигалка просто лежала на полу; огонь ее не повредил. Я осторожно коснулся ее кончиком пальца она ни капельки не нагрелась.
Вот сейчас, в эту минуту, продолжал Джастин, ты делаешь выбор. Наверное, он кажется тебе не таким уж важным и критическим, но в долгосрочной перспективе может стать именно таким. Ты выбираешь, быть ли тебе хозяином собственной судьбы, обладающим способностью творить из мира то, что пожелаешь, или ты просто пощелкаешь зажигалкой и останешься прежним. Непримечательным. Самодовольным. Губы его скривились, и голос сделался едким: Посредственным. Посредственность страшная штука, Гарри.
Моя рука зависла над зажигалкой, но я не подобрал ее с пола. Я подумал над его словами.
Вы хотите сказать, что, если у меня не получится, вы отошлете меня обратно?
Успех или неудача заклятия роли не играет, ответил он. Важно другое победит или потерпит поражение твоя воля. Твое стремление преодолеть человеческую слабость. Твоя готовность работать. Учиться. Лентяев и прогульщиков я здесь не потерплю, парень. Он сел на пол рядом со мной и кивнул в сторону камина. Будь добр, еще раз.
Мгновение я смотрел на него, потом опустил взгляд на свою руку, на брошенную зажигалку.
Никто и никогда еще не говорил мне, что я особенный. Но Джастин сказал. Никто и никогда вообще не тратил на меня столько времени. Никто. Только Джастин.
Я подумал о том, что снова вернусь в государственные заведения приюты, интернаты, детские дома. И вдруг мне по-настоящему захотелось, чтобы у меня получилось. Мне хотелось этого больше, чем ужинать, даже больше, чем посмотреть «Рыцаря дорог». Мне захотелось, чтобы Джастин гордился мной.
Я оставил зажигалку лежать на полу и сосредоточился на дыхании.
Я снова выстроил заклинание медленно, очень медленно, сосредоточившись на нем сильнее, чем на чем-либо, что я когда-либо делал в жизни. А мне было почти тринадцать, так что это не совсем пустые слова.
Энергия сгущалась до тех пор, пока мне не начало казаться, будто у меня в животе разожгли костер, а потом я выплеснул ее через пустую, вытянутую перед собой руку.
Flickum bicus! произнес я вместо положенного египетского слова.
И оставшийся под дровами хворост занялся ярким огнем. Мне казалось, я в жизни еще не видел ничего прекраснее.
Я обмяк и едва не упал, хотя и так уже сидел на полу. На меня вдруг накатила болезненная волна слабости и голода, как однажды, еще в бытность мою воспитанником детдома, всех нас, сирот, повезли в аквапарк. Мне хотелось съесть ведро макарон с сыром и провалиться в сон.
Сильная рука с длинными тонкими пальцами поймала меня за плечо, не позволив упасть. Я поднял взгляд и увидел в темных глазах Джастина мерцающее тепло, которое не являлось лишь отражением разгоравшегося огня в камине.
Flickum bicus? спросил он.
Я кивнул и почувствовал, что снова заливаюсь краской:
Ну да. Вы же сами сказали про посредственность.
Он откинул голову назад и расхохотался. Потом взъерошил мне волосы рукой:
Молодчина, Гарри. Молодчина!
Грудь мою распирало так сильно, что, казалось, я сейчас взлечу и ударюсь о потолок.
Джастин поднял палец, словно вспомнил о чем-то, подошел к столу и вернулся со свертком из коричневой бумаги. Он протянул его мне.
Что это? удивился я.
Возьми, это твое, ответил он. Ты ведь выполнил урок.
Я озадаченно моргнул и разорвал пакет. Внутри обнаружилась бейсбольная перчатка «Уилсон».
Я смотрел на нее, не веря своим глазам. Никто еще не дарил мне подарка ни предназначенного лично мне, ни просто какой-то случайной посылки с табличкой «МАЛЬЧИКУ», одной из тех, что благотворительные организации на Рождество передают в детдома. И это была классная перчатка. У Джорджа Бретта была похожая. Совсем еще маленьким я с отцом ходил на два матча «Канзас-сити ройялс», и это было потрясающе. Как и Бретт.
Спасибо, пробормотал я.
О, да ну же. Я готов был плакать, как девчонка. Я иногда веду себя так по-дурацки
Джастин достал мячик, совершенно новый, белоснежный, и с улыбкой подбросил его в воздух.
Хочешь, можем сходить опробовать.
Я чувствовал себя очень уставшим и голодным, но я же получил в подарок новенькую перчатку! Я несколько раз потыкал в нее рукой, пока не понял, какой палец куда совать.
Ага! сказал я, поднимаясь с некоторым трудом. Давайте!
Джастин подбросил мяч еще пару раз и улыбнулся в ответ:
Отлично. Когда с делами покончено, я думаю, бейсбол будет подходящей наградой.
Следом за ним я вышел из дому. Плевать, что я устал. Я почти летел.
Я открыл глаза. Я стоял на каком-то чикагском тротуаре, бестелесный и невидимый. Я повернул правую руку ладонью вверх и с надеждой сосредоточил на ней все свои мысли. На ней и на воспоминании о той минуте торжества и радости.
Flickum bicus, прошептал я.
Огонь оказался таким же прекрасным, каким мне запомнился.
Глава 21
Пару часов я потратил на то, чтобы придумать, как мне сложить более или менее надежное поисковое заклятие. Несколько воспоминаний, способных напитать заклятие энергией, я нашел без труда; гораздо сложнее оказалось понять, каким именно образом установить связь с Молли. Обыкновенно я использую для тауматургии проверенные традиционные методы: прядь волос, свежую каплю крови, обрезки ногтей и так далее. Сейчас они бы мне не помогли. Даже будь они у меня, я все равно не смог бы их потрогать.
Поэтому, вместо того чтобы устанавливать контакт с Молли с помощью физических фрагментов ее тела, я попробовал использовать свои воспоминания о ней. Это подействовало вроде как. Первое заклятие привело меня к гостинице, в которой когда-то устраивался фестиваль ужастиков под названием «Сплеттеркон!». Теперь здание стояло пустое, заброшенное. Наверное, иски, поданные к владельцам гостиницы после смерти нескольких человек в результате нападений фобофагов[3], довели ее до банкротства. Я наскоро обыскал дом, уже почти не морщась при прохождении стен и перегородок. За исключением нескольких бродяг, вломившихся в пустующий дом и устроивших в нем временное жилище, я не нашел никого.
Я обдумал свои действия. Воспоминание, которое я использовал, застряло у меня в голове по ряду причин в первую очередь потому, что Молли бывала в этом здании. Должно быть, это и сбило заклятие. Слишком уж в моем воспоминании Молли была связана с этим местом.
Я попробовал еще раз, но теперь отбросил антураж и поместил Молли на пустом черном фоне. Вторая попытка привела меня к полицейскому участку, куда я ездил однажды вносить залог за Моллиного приятеля. Я сразу сообразил, что меня вновь постигла неудача, но на всякий случай проверил. Молли здесь не оказалось.
Ладно, умник, сказал я себе. Что, если образы-воспоминания, которые ты использовал, просто устарели? Ты устанавливаешь связь воспоминания-личности с воспоминанием-местом. Значит, если ты хочешь выяснить, где она сейчас, ты должен представить ее такой, какая она сейчас. Верно?
Теоретически да, ответил я сам себе.
Отлично. Вот и проверь эту теорию.
Ну да. Обсуждение проблемы с самим собой не лучший способ сравнивать альтернативные точки зрения.
Если подумать, разговоры с самим собой часто считаются признаком психического расстройства, заметил я вслух.
Что не слишком ободряло.
Я отбросил эту не самую приятную мысль и принялся складывать заклятие еще раз. Теперь я постарался представить себе Молли не из моих прошлых воспоминаний, а такую, какой она запомнилась мне после нашей последней встречи. Я представил ее в поношенной одежде и лохмотьях, какой она приходила к Мёрфи.
Превратить воспоминание в образ, способный поддержать необходимую для заклятия энергию, вовсе не так просто, как если бы вы закрыли глаза и принялись воображать всякое. Вам необходимо воссоздать в памяти образ с максимальной, даже педантичной точностью, добавляя деталь за деталью до тех пор, пока он не возникнет у вас в мозгу как настоящий. Для этого требуется уйма опыта и энергии вот почему люди, занимающиеся магией, обычно используют для этой цели реквизит. Он может выполнять функцию якоря, избавляя автора заклятия от необходимости создавать в уме не одно, а несколько ментальных построений, а также поддерживая их все в состоянии предельной концентрации.
Я учился магии в самом сложном ее варианте пользуясь исключительно собственной головой. Только когда я доказал, что в состоянии делать это без всякого реквизита, Джастин рассказал мне, что того же самого можно добиться гораздо проще. На протяжении многих лет я как минимум раз в сезон упражнялся в сложных тауматургических заклятиях без реквизита, развивая концентрацию и воображение. И, как выяснилось, очень кстати. Заниматься магией, будучи призраком, оказывается, можно только так.
Я порылся в памяти в поисках образа, отображающего Молли для поискового заклятия. Накануне у Мёрфи я в основном следил за событиями, уделяя меньше внимания тому, в каком виде пребывает Молли. Я видел, конечно, что она испытывает сильный стресс, но только теперь, воссоздавая ее в памяти, пришел в ужас от того, насколько изможденной и уставшей она выглядела. Молли всегда принадлежала к тем молодым людям, которые почти светятся крепким здоровьем. Полгода самостоятельной жизни превратили ее в подобие беглянки из концлагеря исхудавшей, озлобленной, побитой, если не сломленной.
Я принялся дополнять этот образ деталями. Я представил себе ее жизнерадостный и доброжелательный характер, чувство вины, которое она все еще иногда испытывала из-за боли, что причинила своим друзьям в те дни, предшествовавшие моему согласию взять ее в ученицы. Я подумал о ее ответственном, почти дотошном отношении к занятиям, так сильно отличающемся от моего собственного. О ее прилежании и время от времени проявляемом высокомерии, которое присуще почти каждому начинающему чародею, пока он не набьет достаточно шишек. Я подумал о главной движущей силе в ее жизни глубокой и неизменной любви к своей семье и добавил к этому то чувство опустошенности, которое она, должно быть, испытывает, живя в разлуке с ними. Страстная, прекрасная, опасная Молли.