1876 сентябрь. «Вникните в православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, обратившееся у народа нашего в одну из тех основных живых сил, без которых не живут нации. В русском христианстве, по-настоящему, даже и мистицизма нет вовсе, в нем одно человеколюбие, один Христов образ, по крайней мере, это главное. В Европе давно уже и по праву смотрят на клерикализм и церковность с опасением: там они, особенно в иных местах, мешают течению живой жизни, всякому преуспеянию жизни, и, уж конечно, мешают самой религии. Но похоже ли наше тихое, смиренное православие на предрассудочный, мрачный, заговорный, пронырливый и жестокий клерикализм Европы?» [23]
1877 год. Достоевский продолжает размышлять над русской национальной идеей, связывая её с решением Восточного вопроса и последующим всеединением.
1877 январь. «Вы верите (да и я с вами) в общечеловечность, то есть в то, что падут когда-нибудь перед светом разума и сознания, естественные преграды и предрассудки, разделяющие до сих пор свободное общение наций эгоизмом национальных требований, и что тогда только народы заживут одним духом и ладом, как братья, разумно и любовно стремясь к общей гармонии. Что ж, господа, что может быть выше и святее этой веры вашей? И главное ведь то, что веры этой вы нигде в мире более не найдете, ни у какого, например, народа в Европе, , у нас всех, русских, эта вера есть вера всеобщая, живая, главнейшая; все у нас этому верят и сознательно и просто, и в интеллигентном мире и живым чутьем в простом народе, которому и религия его повелевает этому самому верить. Да, господа, вы думали, что вы только одни общечеловеки из всей интеллигенции русской, а остальные только славянофилы да националисты? Так вот нет же: славянофилы-то и националисты верят точь-в-точь тому же самому, как и вы, да еще крепче вашего! <.> все у нас, несмотря на всю разноголосицу, всё же сходятся и сводятся к этой одной окончательной общей мысли общечеловеческого единения. Это факт, не подлежащий сомнению и сам в себе удивительный, потому что, на степени такой живой и главнейшей потребности, этого чувства нет еще нигде ни в одном народе. Но если так, то вот и у нас, стало быть, у нас всех, есть твердая и определенная национальная идея; именно национальная. Следовательно, если национальная идея русская есть, в конце концов, лишь всемирное общечеловеческое единение, то, значит, вся наша выгода в том, чтобы всем, прекратив все раздоры до времени, стать поскорее русскими и национальными». [24]
Достоевский, похоже, окончательно решает, что русская идея заключается в стремлении ко всемирному общечеловеческому единению. Это некий идеальный финал, к которому должно прийти человечество.
1877 март. «Мы, Россия, действительно необходимы и неминуемы и для всего восточного христианства, и для всей судьбы будущего православия на земле, для единения его. Так всегда понимали это наш народ и государи его Одним словом, этот страшный Восточный вопрос это чуть не вся судьба наша в будущем. В нем заключаются как бы все наши задачи и, главное, единственный выход наш в полноту истории. В нем и окончательное столкновение наше с Европой, и окончательное единение с нею, но уже на новых, могучих, плодотворных началах. О, где понять теперь Европе всю ту роковую жизненную важность для нас самих в решении этого вопроса! Одним словом, чем бы ни кончились теперешние, столь необходимые, может быть, дипломатические соглашения и переговоры в Европе, но рано ли, поздно ли, а Константинополь должен быть наш, и хотя бы лишь в будущем только столетии! Это нам, русским, надо всегда иметь в виду, всем неуклонно. Вот что мне хотелось заявить, особенно в настоящий европейский момент» [25]
1877 ноябрь. «С Востока и пронесется новое слово миру навстречу грядущему социализму, которое, может, вновь спасет европейское человечество. Вот назначение Востока, вот в чем для России заключается Восточный вопрос». [26]
Федор Михайлович пишет, что с запада может прийти, и уже идет социализм (который назван «грядущим», то есть приближающимся, наступающим). Иными словами, мир стоит на пороге больших изменений. И Россия, по его мнению, может предотвратить это, и «вновь спасти Европу». Для этого России нужно решить Восточный вопрос. Возможно, он был прав. Но произошло иное.
Катастрофа 1878 года
Россия встала на защиту балканских славян, и объявила войну Османской империи. Весь народ загорелся идеей помощи братьям славянам. Еще до объявления войны, на Балканы отправились тысячи добровольцев. По всей России люди жертвовали на благое дело. А потому, когда царь объявил войну Османской империи, эта новость была встречена ликованием.
Русские писатели и мыслители принялись обсуждать будущие судьбы проливов и Константинополя, а также будущее устройство новых балканских славянских государств. В обществе возникло всеобщее ожидание глобальных изменений.
Достоевский, как и большая часть русской интеллигенции, как и весь русский народ, внимательно следит за происходящим. Но его увлекает не столько политика, сколько её идейная подоплека: русская идея, панславизм, решение Восточного вопроса, будущее России и человечества.
Русские, проявляя чудеса героизма, сражаются на Балканах, продвигаясь к Константинополю. Но европейские государства, не желая усиления России, начинают тайно поддерживать Османскую армию. Германия поставила туркам современные орудия, а Англия передает современные скорострельные винтовки, использование которых привело к огромным потерям русских войск при штурме Плевны (до 35 тысяч убитыми и ранеными).
В Дневнике писателя Достоевский даже пишет о необходимости изменения тактики ведения войны из-за появления многозарядных скорострельных винтовок. Но Плевна взята, вражеские войска опрокинуты, и русские доходят до Константинополя.
В это время Англия и Австро-Венгрия грозят вступить в войну на стороне Османской империи, в случае если русские зайдут в Константинополь. И царь дает приказ остановиться.
Русские войска останавливаются под стенами Константинополя.
По итогам войны в местечке Сан-Стефан Россия и Османская империя подписывают мирный договор. Однако, европейские державы требуют пересмотра мирного договора! Удивительная дерзость. Но ещё удивительнее то, что власть соглашается на это, и идет на пересмотр итогов войны. Как? Почему? Откуда такая покладистость?
В июне 1878 года в Берлине собираются страны, не участвовавшие в войне, которые фактически навязывают России новый мирный договор, постаравшись максимально умалить результаты нашей победы. А некоторые страны даже приобрели новые территории! Так Англия получила право оккупировать Кипр, а Австро-Венгрия Боснию и Герцеговину!
По итогам нового мирного договора урезана сумма контрибуции, которую должна выплатить побежденная сторона. Но, пожалуй, обиднее всего было то, что Болгария не получила независимость, оставшись данником Османской империи.
Катастрофа! Унижение! Позор! Многие в России видели это именно так.
Вот что писали Московские ведомости в 1878 году:
7 июля. «Наши противники торжествуют великую победу. Английские министры возвращаются с конгресса триумфаторами, и в упоении своего торжества забыли всякое приличие». [27]
8 июля. «Лондонская публика узнала о содержании Берлинского трактата ранее других Английская печать радуется безмерно, что заключенный конгрессом трактат устраняет опасность для мира. Но кому бы вы думали обязана Европа сохранением мира? России? О нет! князю Бисмарку, затем французским уполномоченным потом графу Андраши наконец, всех более самому лорду Беконсфильду. А Россию не благодарят даже ради приличия. Что касается немногих неблагоприятных суждений в английских газетах о Берлинском трактате, то они двоякого рода. Одни недовольны, что еще слишком мало сделано против России». [28]
10 июля. «Лорд Солсбери потешается и над нашим военным вознаграждением [которое было снижено с почти 1,5 миллиарда до 300 миллионов рублей. А.С.]. В силу специальных английских деклараций, занесенных в протокол, Порте де вовсе нечего беспокоиться об уплате контрибуции <.> лорд впадает в тон игривой иронии, говоря о бесконечно отдаленном периоде в течение коего России придется ожидать уплаты этого вознаграждения». [29]
12 июля. «Лорд Беконсфильд <.> досадует на то, что за Россией все-таки остались Батум и Карс; «но что же было делать? Воевать? Но это крайне убыточно, да, пожалуй, и не отвоевали бы. А мы лучше приняли меры, чтобы впредь Россия более не воевала с Турцией, заключив с султаном оборонительную конвенцию. Уступив России.. мы крикнули ей: «До сих пор, и ни шагу далее». [30]
Наши противники понимают, что главная цель России, ради которой мы и начали эту компанию освобождение славян, освобождение Болгарии. И они прилагают максимум усилий, чтобы именно это достижение отнять у России.
20 июля. «Единственный по важности вопрос, от коего зависело всё остальное соглашение, был именно вопрос о Болгарии Россия могла бы без ущерба своему достоинству и интересам отказаться от всех прочих своих приобретений, если бы в этом вопросе она вполне достигла предложенной цели. Россия имеет в нем интерес, пред которым ничтожны все оставшиеся за нею приобретения. Не для них и начала Россия войну, а за святое дело с которым отождествлялась традиционная цель русской политики, за освобождение родственного и единовернаго ей племени. Это отлично понимал и главный враг наш, Англия, предвидя как достижением той цели должно было возвыситься значение России. На уничтожение именно этого результата нашей войны и были направлены все ея усилия. Мы видели, что с нашими приобретениями Англия легко примирилась, а из-за оставления забалканской Болгарии под властью султана она будто бы готова была на войну. Торгуясь с нами по всем пунктам, Англия более всего заботилась уничтожить главную цель бывшей войны и закрепить лучшую часть Болгарии более чем прежде под турецким владычеством». [31]
У нас отнимают победу. Россию показательно и принародно унижают. Одновременно с этим территориальные приобретения получили страны, не участвовавшие в войне.
Общественность обращается к царю с просьбой: не подписывать унизительный мир. И.С.Аксаков, выступая (22 июня 1878) в Московском Славянском Благотворительном Обществе, произнес пронзительную речь.
И. С. Аксаков: «Скажите вы все, здесь собравшиеся: неужели все это не сон, не просто страшныя грёзы, хотябы и наяву? Неужели и впрямь на каждом из нас уже горит неизгладимое клеймо позора? Не мерещится ли нам все то, что мы будто видим, слышим, читаем? Ужели хоть долю правды должны мы признать во всех этих корреспонденциях и телеграммах, которыя ежедневно, ежечасно, на всех языках, во все концы света разносят теперь из Берлина позорныя вести о наших уступках и, передаваясь в ведение всего народа, ни разу не опровергнутыя русскою властью, то жгут его стыдом и жалят совесть, то давят недоумением? <.> Ты ли это, Русь-победительница, сама добровольно разжаловавшая себя в побежденную? Ты ли на скамье подсудимых как преступница, каешься в святых, подъятых тобою трудах, молишь простить тебе твои победы? Едва сдерживая веселый смех, с презрительной иронией, похваляя твою политическую мудрость, Западныя державы, с Германией впереди, нагло срывают с тебя победный венец, преподносят тебе взамен шутовскую с гремушками шапку, а ты послушно, чуть ли не с выражением чувствительнейшей признательности, подклоняешь под нее свою многострадальную голову!» [32]
И в отчаянии обращается Аксаков к царю: неужели этот позорный мир будет подписан? Не может быть, чтобы власть пошла на это:
И. С. Аксаков: «Но каких бы щедрых уступок, во вред России и к выгоде наших врагов, ни натворили русские дипломаты, разве Россия, в лице своего Верховного Представителя, сказала свое последнее слово? Не верим, что все эти щедроты на счет русской крови и чести были одобрены Высшею властью; не верим и не поверим, пока не появится о том официальное правительственное извещение. Но даже и предположить подобное извещение было бы преступлением против достоинства власти! <.>
И в самом деле, мыслимо ли, чтобы весь этот колоссальный абсурд, эта ошеломляющая нелепость решений конгресса, это сплошное надругательство над Россией могло когда-либо стать совершившимся фактом?
<.>
Из-за чего возгорелась война, из-за какого ближайшего повода? Из-за турецкой повальной резни, совершенной над населением Южной Болгарии. Какая главная возвышенная задача войны? Вырвать Болгарское племя из-под турецкого ига. Никогда никакая война не возбудила такого всеобщего на Руси сочувствия и одушевления, не вызвала столько жертвоприношений любви, не заслужила в такой полной мере названия «народной», как именно эта война, благодаря именно этой священной задаче. По переходе наших войск через Дунай, Императорская прокламация объявляет Болгар свободными <.> После исполинских усилий, русские войска преодолевают Балканы; русские власти водворяют новый строй и по всей Южной Болгарии. Сан-Стефанским договором, скрепленным подписью Императора России и подписью самого Турецкого падишаха, вся Болгария <.> возводится в княжество <.> Поверила наконец несчастная страдалица-страна своему избавлению и вдруг с соизволения той же самой избавительницы России, как по живому телу распиливается Болгария на две части, и лучшая, плодороднейшая ее часть, Забалканская, та именно которая наиболее истерзана, изъязвлена, осрамлена турецкими зверствами, возвращается в турецкое рабство! вновь закрепостить их побежденному извергу <.> на лютую турецкую месть за то, что верили в русскую власть, за братское сочувствие к русским!
<.>
И осмелится кто-нибудь поверить, чтобы такие результаты конгресса были освящены согласием русской власти! Да, что же такое случилось? Не потерпели ли мы поражения, страшного, поголовного? Ничего не случилось, никаких боев не было. Только притопнул лорд Биконсфильд, да Австрия пригрозила пальцем Русская дипломатия, пожалуй и могла испугаться, но только она одна, и никто больше.
<.>
Одним словом, что весь конгресс ничто иное как открытый заговор против русского народа. Заговор с участием самих представителей России!! И мы отважимся поверить, что на все это последовало одобрение Верховной Власти? <.> Никогда!
<.>
Австрийские войска вступят в Боснию и Герцеговину. С умилительным единодушием все державы, исключая Турции, но не исключая России, благословили Австрию на оккупацию, двух славянских земель, а потом на подчинение себе, в той или другой благовидной форме <.> и независимой Сербии и независимой Черногории, и всей продольной полосы Балканского полуострова вдоль западных границ Болгарии, плоть до Эгейского моря!
<.>
Нет таких и слов, чтобы заклеймить по достоинству это предательство, эту измену историческому завету, призванию и долгу России. Согласиться на такое решение значит подписать свое самоотречение, как Главы и Верховной Представительницы Славянского и всего Восточно-Христианского мира, значит утратить не только свое обаяние, не только сочувствие, но и уважение славянских племен <.> Русский народ <.> для того только и пролил ты свою драгоценную кровь, принес в жертву сотни тысяч твоих сынов, для того ты и разорялся и временно обнищал, стяжал себе поистине венец страстотерпца и мученика, чтобы собственными победами унизить себя как славянскую державу, расширить владения, умножить силу врагов твоих и всего славянства, и подчинить православных славян господству немецкой и католической стихий! Напрасный мученик, одураченный победитель, полюбуйся на свое дело!