Альберт сел на тротуар и обхватил голову руками. Мысль появилась, приобрела очертания и, он это знал, стала фактом, определяющим его дальнейшую жизнь, отношение к этой жизни, фактом должным напоминать о себе каждую минуту. Он понял, что отныне он заключённый, что город роботов тюрьма ему и что понимание это будет мешать возможному счастью его. Альберт повалился набок и замер. Мимо прокатился небольшой уборщик. Он всосал то, что посчитал мусором, но слезы Альберта он не коснулся.
КОНТАКТ
Люди, обычные люди, люди как все, со своими каждодневными заботами, желаниями, радостями, страхами, как же они вдруг стали близки нам, другим. Мы думали, что стали иными, лучше, сильней остальных. С наших тел сошли все волосы, на наших пальцах не осталось ногтей: мы изменились генетически. Наши чувства, наши предпочтения перекрошились. И мир раздвинулся для нас.
Мы экипаж межзвёздного клипера, отправленный в пространство бесконечно широкое, бесконечно далёкое, отправленный безвозвратно. Пять одинаковых клиперов разлетелись в разные стороны по плоскости нашей галактики. Пять лет понадобилось человечеству чтобы построить их, по одному в год.
Мы были третьими. Первый и второй экипажи отправились к ближайшим звёздам. А мы к тем, что подальше. Но и первые никуда не доберутся, пока живы люди, их отправившие, дети и внуки тех людей. Мы же затратим на полёт не сотни, многие тысячи лет.
И вот, две недели прошли, а мы все заболели. Нас охватила глубокая тоска, сравнимая с тоской умирающего в тот момент, когда ему становится ясно: он действительно умирает. Только умирающий тоскует недолго, какие-то мгновенья, а до того у него есть надежда и в самых безнадёжных случаях. Нам же выпали годы такой тоски. Конечно, со временем мы привыкнем, страдания поутихнут, останется шрам, бесконечно тикающее в голове воспоминание, больше не такое болезненное.
Мы остались одни, кругом чёрный космос и Солнце яркое, нельзя смотреть. Яркое Солнце и ночное небо. Сотни людей летали до нас к другим планетам, полёты их занимали годы, но они не знали этой болезненной тоски. Они ведь возвращались на Землю. А если не возвращались, всё равно намеревались вернуться. И они всегда считали дни. Нам же считать дни не до чего.
Как же всё странно, сказал мне Беркут, по специальности техник, коренастый, мускулистый парень, судя по карим глазам и смугловатой коже, когда у него были волосы, он был брюнет.
Странно, согласился я.
Мы как будто умерли. Или они, они умерли. Все. Когда я буду жить, они все умрут, все, кого я знал: родители, жёны, дети.
Через месяц. По нашему внутреннему времени через месяц. У тебя что, были жёны и дети?
Нет, это я так, в общем. Если бы были. Не верю. Так быстро. Через месяц мы ляжем в анабиоз. А откроем глаза тысячи лет промелькнут.
Ещё и время замедлится. Мы же пойдём на околосветовой скорости. Время должно замедлиться. Сколько там пройдёт?
К замедлению времени я отношусь скептически, сказал Беркут. Это всё теории. Поживём увидим.
Релятивистские метаморфозы экспериментально проверили первые экспедиции. Замедлилось у них там время или нет, на Земле станет известно не скоро. Сомневаюсь, чувствовали ли это они, без привязки к абсолютным часам. Ну, с их точки зрения корабль должен лететь быстрее, чем на самом деле. До скорости света. Да они не поймут: где быстрее, а где нет. Надо бы спросить об этом нашего умника, Стратега, если, конечно, пожелаю принизить перед ним самого себя. А лучше узнать у Здешнего, робота со знаниями центрального интеллекта.
Корабль вздрогнул, ощутимая вибрация оповестила, что полёт скорректирован манёвренным двигателем.
Вообще, реактивные двигатели на нашем корабле не главные. Нужны они для первоначального разгона, поворотов и торможения. Основную часть полёта они отдыхают законсервированные. А ускоряется корабль благодаря парусам. Самым тривиальным парусам. Не таким, как у старинных морских судов, но принцип абсолютно тот же. Только в наши паруса дует не ветер, гонимые перепадами давлений молекулы воздуха, а простые фотоны, сгустки энергии из Солнца. Наши паруса тонки и огромной площади. Толщина их плёнки в молекулу, а площадь несколько десятков квадратных километров, чудесным образом умещающихся в нашем корабле. Понятно, что корабли нашего типа назывались клиперами в честь самых быстрых старинных морских парусников. Сейчас мы только раскинули, развернули паруса. На это ушло две недели. Вот какие они большие. Есть у парусов и мачты. Невидимые. Удерживает их в нужном положении электромагнитное поле. Много лет будет дуть в паруса наше Солнце, прибавляя нам скорости с каждым дуновением. И ещё бездну лет будем лететь мы в пустом пространстве, не встречая сопротивления, по инерции, на огромной скорости.
Цель нашего полёта, равно как и остальных клиперов, поиск обитаемых миров. Затея вовсе не утилитарная: о какой выгоде можно говорить, когда речь о тысячах лет. Любопытство ныне живущих мы не потешим. Глядишь, пока мы будем спать, нас перегонят более совершенные корабли наших далёких потомков.
Я так вовсе думаю, Земля от нашего полёта получила лишь толчок к развитию технологий, да ещё избавилась от уродов, нас, над которыми вдосталь поэкспериментировали. Ведь из нас, обычных парней и девушек, соорудили самых настоящих мутантов, без волос и ногтей, с усиленным обменом веществ. Наши жизни продлили вдвое обычного, как нам обещали. Могли и вдесятеро, всё равно отвечать за обещания не придётся.
Кот! Кот! Котом зовут меня. Пойдём, посмотришь, как красиво.
Это Стрела. Стрела большая оптимистка единственная, похоже, не томилась тоской. Либо она переживала глубоко внутри, старалась приободрить остальных, либо голова её варила иначе. Выглядела она как все наши девушки: лысая, без ногтей, без бровей, с красными веками без ресниц. Все мы были без ресниц, но веки краснели только у девушек. Думаю, оттого, что они тайком плакали. Я полагал, через тысячи лет страшненькие эти девушки станут для нас самыми распрекрасными. А пока я видел какого-то фальшивого подростка. Ни грамма женственности.
Куда? спросил я.
В рубку. Там такие звёзды.
Я уже две недели любуюсь. Одно и то же. Осточертело, я говорил сварливо. Будь Стрела красавицей с причёской, макияжем и в платье, конечно, я пел бы иначе. Но за Стрелой всё же последовал.
Корабль наш большой, но таковым не кажется, потому что очень тесно в нём. Коридорчики узкие вдвоём не разойтись. Потолки низкие. Идёшь как по трубе, вернее, ползёшь. Перебираешь руками по поручням. Всё-таки невесомость.
И вот мы в рубке. Рубка у нас просторная, хоть в баскетбол играй. Она вверху корабля и из неё видно во все стороны, кроме низа. Четыре кресла пилота, большая гладкая приборная доска. Кресла пусты, а доска потушена: корабль идёт управляемый роботом, не людьми.
Смотри, узнаёшь, южные созвездия, сказала Стрела, сама прислонилась ко мне.
Выглядело это вполне очевидно: парень с девушкой тесно прижавшись смотрят на звёзды. И, следуя закону ситуации, я должен был приобнять Стрелу, а она податься ко мне, мы бы слились в поцелуе. Но не здесь, не на корабле. Потому как если вдруг станет мне Стрела отвратительна, бросить мне её будет не просто, заперты мы вместе на тысячи лет.
Послушай, сказал я, а губы мои отчего-то пересохли, если честно, хоть я и весь такой замечательный космонавт, в созвездиях ничего не понимаю. Мне, понимаешь, как их не соединяй, ничего знакомого не видно.
Жалко, вздохнула она, ну ничего, скоро мы окажемся далеко-далеко. И там будут новые звёзды. И мы сложим из них свои созвездия.
Звёзды будут те же самые. Не обольщайся. Не так уж и далеко мы отправляемся. Может, они будут видны под другим ракурсом.
Мне не хотелось выглядеть грубияном. Но и романтический настрой девушки следовало сбить.
Стрела, а ты ведь тоже плачешь, когда одна, сказал я зачем-то. У тебя глаза красные, как и у остальных девушек.
Всхлип был мне ответом. И отчего девушки такие, даже те, что прошли специальную подготовку? Мне не оставалось ничего другого, кроме как прижать её к груди.
Смерч наш командир. Он старше всех остальных, ему больше тридцати лет. Он опытный, побывал в двух экспедициях. Одна, проторённая дорожка на Марс, а вторая к Венере растянулась на семь лет. О последней своей экспедиции Смерч мог много порассказать. И рассказывал. На их корабле случилась авария, и почти месяц они жили в скафандрах, пока заделывали развороченную взрывом обшивку и восполняли утраченный воздух. А близкое Солнце жарило их. Ели они в специальной камере. У них была одна шлюпка, но входить в неё оказалось расточительно из-за больших потерь воздуха в её шлюзе.
Разве у вас не было системы отсеков? спросил однажды Стратег.
Были, но управление сломалось, защита не сработала и все отсеки оказались открытыми.
Стратег многозначительно хмыкнул. Понятно, он знал все подробности того полёта и не разоблачил вслух преувеличения Смерча лишь ради поддержания авторитета командира. Да и многие из нас слыхали, что с аварией на том корабле справились за пару дней. Что Смерч делал в скафандре оставшийся месяц?
Послушай, Кот! окликнул меня Смерч. Чем вы со Стрелой занимались в рубке?
Смотрели на звёзды, ответил я.
Ну-ну, хмыкнул он. Тебе надо поспешить. Скоро в анабиоз, а очнёшься среди тысячелетних старух, и засмеялся. Только особо не увлекайтесь, анабиоз беременным вреден.
Этот Смерч считал себя демократичным командиром, позволял себе панибратство, как мне виделось, одностороннее: я не мог отсыпать в ответ равную меру хамства.
Надеюсь, тысячелетия не испортят наших старух, сказал я.
Смерч истерично, с визгливыми нотками, захохотал. Он нашёл мои слова удачной шуткой. При этом из его раззявленного рта вылетали маленькие белые шарики слюны. Я поспешил молча удалиться, оставив его наслаждаться весельем. Хотя по корабельному уставу я, как подчинённый, обязан был испросить разрешения уйти. Но таков наш командир, я принял его и посчитал, что нам повезло, бывают экземпляры гораздо хуже, уж я их повидал.
За месяц бодрствования я решил получше изучить устройство нашего корабля. Ведь неизвестно, что будет через тысячу лет. Глядишь, проснусь один, тогда мне придётся взять на себя всю ответственность.
Корабль наш огромен. Он сделан в форме шара диаметром семьсот метров. И весь этот объём набит под завязку оборудованием. Его делали не на Земле. Специальный завод собирал его в космосе. На Земле изготавливали отдельные части и отправляли их вверх. Это завораживающее зрелище, когда десятки грузовых капсул уходят в небо, а оттуда спускаются ещё десятки, опорожнённых. Я и сам поднялся на корабль в такой капсуле, только пассажирской. Капсулы эти поднимались не сами собой, а в электромагнитном поле. С космического завода свешены ленты из молекулярного материала, точно такого, из которого сделан наш парус. Они весили ничтожно мало: несколько граммов километр внизу и ещё меньше вверху. Но всё равно набиралось изрядно веса, ведь до завода тридцать две тысячи километров. Так что тонну эта лента запросто держала. В ней, по напылённым проводкам, тёк ток. Капсула, в центре которой охлаждённые смесью сжиженных газов сверхпроводящие обмотки создавали мощное поле, летела по этой ленте вверх или спускалась вниз, добиралась до завода два дня. За это время до Луны можно долететь. И я тоже тащился в пассажирской капсуле два дня. А до Африки, куда спускались ленты, долетел самолётом за час.
Наш корабль никогда не коснётся поверхности планеты. Он родился в космосе и предназначен в нём остаться. Да и не пролететь ему сквозь атмосферу, его корпус ничем не защищён. Шлюпки покрыты толстым сверхпрочным полимером, а корабль нет. Никакой полимер не спасёт, если столкнуться в космосе с маленьким камушком. На световой скорости камушек запросто насквозь прошьёт весь корабль, или разлетится и выбьет большую дыру, невзирая ни на какую защиту. А если камушек побольше? Одно радует, в межзвёздном пространстве немного вещества, пусто там. Да ещё далеко во все стороны, на сотни тысяч километров, распространилась чувствительная область нашей активной защиты. Она должна уберечь и парус, и корабль. Все опасные камушки сжигает, отбрасывает она концентрированным лучом. И превосходно работает, по крайней мере, на медленных скоростях.
Есть ещё и очень крошечные камушки, всевозможные частицы. Они вполне себе портят наши клетки, и если их много, то можно и заболеть. В космосе хватает таких частиц. Наш корабль индуцирует магнитное поле, наподобие такового у Земли. Поле не даёт проникнуть внутрь частицам, имеющим электрический заряд.
Наш корабль долго разгоняется. Через месяц, когда мы ляжем в анабиоз, мы ещё не дойдём до орбиты Марса. И через несколько лет мы не выйдем из солнечной системы. Но скорость наша будет всё больше. Именно Солнце в конце концов заставит нас лететь так быстро, как никто ещё не летал. Мы получим как бы пинок по нашему мячу, который загонит нас очень и очень далеко.
Я бродил по кораблю, осматривал и расспрашивал обо всём, на что натыкался. А натыкался я буквально. В невесомости чудесно было ощущать полёт, оттолкнувшись и несясь по какому-нибудь прямому коридору. Иной раз больно стукаясь невесомым телом. В нашем корабле не было замены гравитационному притяжению, центробежной силы при его вращении, например. Поэтому наши мышцы стремительно деградировали, через тысячи лет анабиоза они вообще переродятся в бессильную ткань. Никакая физическая нагрузка не может заменить влияние гравитации.
В корабле всем управлял не Смерч, Смерч считался официальным капитаном. А за каждую малейшую пылинку, за каждый винтик и каждый грамм воздуха болела голова Здешнего. Здешний не был помощником капитана, для него не нашлось места в людской иерархии, потому что и человеком он не был. Здешний выглядел как человек, самый заурядный человек, невысокий с крупным мясистым носом и близко посаженными маленькими глазками неопределённого цвета. Видно, кто-то из инженеров, его конструировавших, взял прототипом собственное невзрачное отражение. Здешний не совсем робот, он дублирующий, очеловеченный интерфейс корабельного интеллекта. Слишком уж очеловеченный. Всюду сующий нос, ворчливый человек с плохим чувством юмора, тут они со Смерчем друг друга стоили. Здешний был вездесущ в самом прямом смысле. Он всё разом слышал и видел, будучи машиной, должной за всем следить, при этом, имея скверный характер, разводил сплетни, хихикал и интриговал. Смерчу о моём свидании в рубке доложил, без сомнения, Здешний. Оба, небось, при этом гнусно посмеивались, обменивались шуточками. Но на вопросы мои Здешний отвечал без иронии, тут он гордился своей миссией. Не знаю, может ему специально ввели такую программу, вдруг это нужно, чтобы мы не сошли с ума?
Здешний, где я? спросил я, оказавшись на большом складе, где притороченные к стенам и друг к другу стояли ряды одинаковых ящиков, тут же к стенам прилепились несколько вспомогательных роботов,
Это заводы, ответил Здешний, голос его выходил из устройства в потолке и гулко разносился по помещению. В каждом ящике отдельный модуль. Для работы достаточно трёх ящиков. Синего, красного и жёлтого. В синем исследовательская часть, в красном техническая, а в жёлтом добывающая. Чем их больше, тем быстрее можно достичь результатов. Два вспомогательных робота независимо от центрального интеллекта способны управлять производством. Представь, Кот, дай им достаточно ресурсов и времени, они смогут в точности повторить и наш корабль.