Обернулась к нему.
Ты ведь не знаешь самого главного, Максим. Тебя приняли в семью. Савелий Воронов признал тебя своим сыном. Как и мой брат Андрей признал тебя своим братом!
***
Схватил её за руку и притянул к себе так, что она нависла надо мной. Дарина охнула, но сейчас мне была абсолютно безразлична её боль.
Кто твой брат, ты сказала? Прошипел ей в лицо, чувствуя, как зашумело в висках и снова загудело в голове. Мне показалось. Мне должно было показаться это.
***
Я была готова к этой реакции, и все равно сердце гулко забилось в горле.
Андрей Воронов наш с тобой брат. Я только появилась в вашей жизни и тебя приняли в семью, Максим.
Я не пыталась освободиться, я просто смотрела ему в глаза и медленно перехватила его запястье, потому что резонансом почувствовала, как Максима накрылоНевольно провела большим пальцем по его ладони. Успокаивая. Как всегда, когда чувствовала, что он нервничает.
Ты уже давно не какой-то главарь группировки. Ты часть клана Вороновых. Важная часть. Верхушка, хозяин, предводитель. Твой отец дал тебе это право.
***
Она снова не лгала, но сейчассейчас я, блядь, хотел её лжи. Хотел видеть, что обманывает, но чуял, каждое слово правда. Отчаянно некрасивая, уродливая правда, от которой внутренности узлом скручиваются и позывы к рвоте появляются. Нет на дне голубого взгляда мерзких щупалец лжи. Отпустил её руку и залпом опрокинул в себя виски, отворачиваясь от неё и думая. В голове по-прежнему гудело так, что боль отдавала в зубы.
Признал, значит, старый чёрт. Проявил своё гребаное благородство пожалел ублюдка сына, которого годами не замечал, которого держал возле себя, будто пса цепного, изредка обглоданные кости ему кидая, чтобы и к другим не ушёл, и сытым не был. Голодный пёс злой пёс. Сделает, что прикажет хозяин, лишь бы кормил.
А потом узнал, что и не пса столетиями палкой гнал, а собственного сына? Вину решил титулами искупить всемогущий король? И вот уже не жалкий бандюган, а верхушка, глава, наравне с Графом. То, о чём грезил всю жизнь, вдруг таким незначительным показалось. Богатство всё это, статус. Ненастоящим. Бутафорским, отдающим противным резиновым привкусом.
Твою маааатьпочему я не помню ни слова из разговора с ним? Почему не помню, каким стал его взгляд, когда узнал всё? Почему не смакую минуту своего триумфа? Проклятье! Я шёл к нему столько лет, и теперь у меня даже не осталось воспоминания об этой ничтожной победе.
И вдруг как обухом по голове сестра Андрея. Моя жена моя же сестра. Развернулся к ней, жадно рассматривая уже другими глазами, выискивая его черты в ней. Сжимая ладони в кулаки от желания встряхнуть её, заставить говорить без этих пауз, без деликатности, чёрт бы ее побрал. Она мне время свыкнуться с этой мыслью даёт, а меня накрывает от понимания, что она моя кровь.
Грёбаный извращенец, ты трахал собственную сестру? И в голове всё ровно выкладывается в картину единую. Вот как я решил брату насолить?
Склонился над столом, ощущая, как снова начинает раскалываться от усилий вспомнить голова.
Ты наша сестра, не глядя на неё, рассматривая своё отражение на поверхности стола, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота и сердце трещинами покрывается.
Я знал себя. Я всегда мразью был конченой. Я мог соблазнить племянницу собственного отца и, отымев накануне помолвки бросить несчастную. Я мог так же соблазнить Даринумог убить её, чтобы заставить взвыть от горя Воронова. Но сделать своей женой? Сделать матерью своих детей?
Ты моя сестраи моя жена?!
А в голове мысли о том, что убью на хрен Радича Не мог не знать, подлец. Намеренно промолчал. Увёл тему, когда я начал о происхождении Дарины рассказывать, а я и не настаивал. Меня больше заинтересовало то, что он начал говорить о ней нынешней.
Глава 3
Я до боли в суставах хотела обнять его сзади, когда он опрокинул в себя стакан с виски и стиснул челюсти так, что хруст и я услышала. Давала ему время на ярость, на осознаниеВедь я скоро ударю его еще раз, а потом еще и еще. Сколько всего он не знает. Сколько горя и потерь пережито нами, сколько боли и отчаяния.
Мы многое прошли вместе когда-то, а сейчас он будет в этом один. Вариться заново, а яя даже помочь не могу. Потому что стена между нами. Я выдергиваю из нее даже не по кирпичику, а по крошке.
Протянула руку, чтобы положить Максиму на плечо и тут же отдернула, когда он вдруг задал свой вопрос, от которого у меня по коже пошли мурашки. Я знала, о чем он думает и в чем сейчас обвиняет себя. Захотелось закричать, чтоб не смел считать себя мразью, чтоб не смел опять ненавидеть.
Я не родная сестра. Сводная. У нас с Андреем общая мать, а у тебя с ним общий отец. Мы с тобой не брат и сестра.
Все же положила руку ему на плечо и сжала пальцами. Сильно. С трудом сдерживаясь, чтобы не обнять его рывком. Но он не даст. Ему не нужно сейчас мое сочувствие. Жалость не нужна. Она лишь унизит и оттолкнет от меня. А я делаю свои первые шаги по знакомому лабиринту, но в кромешной тьме и по памяти, и мне страшно, что вдруг я что-то забыла или в лабиринте изменилось расположение тупиков и смертельных ловушек.
Когда родилась наша дочьТы назвал ее Тая. Потому что тебе казалось, что она может растаять как и все то счастье, что у тебя было.
***
Облегчение. Оно позволяет выдохнуть. Позволяет проглотить ком, застрявший в горле и вдохнуть полной грудью. На автомате повернул голову и взглядом в ее руку тонкую впился, в то, как сжимает моё плечо пальчиками. А я не чувствую ничего. У меня тело окаменело, и сердце всё еще по швам трещит, потому что она не улыбается. Потому что в ее голосе тревога. В нём молчание. То, которое перед взрывом бывает. Когда на осколки разлетается весь твой мир. Только что она сделала пробный выстрел. И даже несмотря на то, что я выстоял на ногах, всё еще не убирает руку, неосознанно готовя к чему-то еще.
ОтецРасскажи мне о нём. Ты сообщила ему, что я жив?
И вдруг резкое понимание его я не видел на похоронах. Андрей был там, а отца не было.
***
Я невольно сжала пальцы еще сильнее и уже сама стиснула челюсти.
Савелия нет больше, голос сорвался. и я отвернуласьне могу смотреть ему в глаза и говорить это, его убил Ахмед Нармузинов. Лет восемь назад, Максим.
Снова повернулась и встретилась с его взглядом. Я должна была увидеть, что он чувствует. Должна была поймать эту волну боли. Она была мне необходима, чтобы схлестнулась с моейчтобы понять там под этой отвратительной маской циничного мерзавца тот самый Максим, которого я разглядела сердцем еще много лет назад И я его увидела. Он смотрел на меня расширенными зрачками, в которых поднялось цунами всепоглощающей тоски, от шока дрогнули уголки чувственных губ и пальцы стиснули бокал с такой силой, что, мне кажется, я сейчас услышу треск стекла.
***
Я мечтал об этом столько лет. Изо дня в день, из года в год несколько лет подряд. Я жил только своими планами о мести. О том, как сообщу ему всё о себе, как ткну в лицо письмо материа потом вырву его сердце, потому что простить не смогу. Я знал, что не прощу.
Я настолько сильно ненавидел его. И не только за то, как он поступил с моей матерью. Дьявол, я со многими женщинами поступал гораздо хуже. А за то, что не узнал меня. Не почуял кровь свою, за то, что другого сына приблизил к себе, а меня, словно прокажённого, не замечал в упор, отворачивался в сторону Андрея от меняЯ так сильно ненавидел его, что и представить не мог такой боли. Когда потрескавшееся сердце разбивается на осколки и падает вниз, царапая острыми краями грудную клетку.
Закрыл глаза, делая глубокий вдох и понимая, что снова не могу. Будто сразу несколько осколков в легких застряли и не дают дышать. Я столько раз представлял, как убью его сам, что ни разу не подумал о том, что будет так больно услышать о его смерти. О том, что его больше нет. О том, что не посмотрит другими глазами. Без того презрения во взгляде, которым замораживал, заставляя вскипать от ненависти. И даже если смотрел, то я этого не помню. Дьявол! Не помню, как впервые обнял, как впервые сыном назвал. Ведь это всё должно было быть! Даже у такой твари, как я.
Повёл плечом, пытаясь сбросить ее руку, и когда она убрала её, снова закрыл глаза, собираясь с мыслями.
Я так часто называл его отцом в своих мыслях. Но каждый раз, когда хотел сказать об этом ему в лицо, понимал, что время еще не наступило. А теперь оно ушло безвозвратно. И он тоже ушел безвозвратно. Какими словами я прощался с ним? Что последнее я сказал ему перед смертью? Почему, чёрт побери, я не помню ничего!
Я на какое-то мгновение забыл о том, что Дарина по-прежнему была в кабинете. Я просто смотрел перед собой, пытаясь воссоздать образ отца перед глазами. Представить, каким он был с тем, с другим Максом. Но тщетно. Ничего, кроме очередной волны головной боли, и я сжимаю пальцами виски, мечтая поймать эту боль в черепе за хвост и вытащить её, выкинуть в окно, потому что эта тварь распространяется уже по всему телу. Столько лет самобичевания и ярости, ненависти лютой к немуИ всё зря. Зачем? Сколько лет я пробыл его сыном, а он моим отцом? Так ничтожно мало. Катастрофически много времени упущено впустую. Времени, которое нельзя повернуть вспять. Даже если я вспомнюегопочувствую ли я то, что чувствовал рядом с ним?
А Андрей? Расскажи о нём, замолчал, чувствуя, как пересыхает в горле от дикого желания опрокинуть в себя всю бутылку виски, о нас с ним.
Схватил бутылку и приложился к горлышку, удовлетворённо зарычав, когда виски горло обжёг.
***
Я не смогла сдержать слез, когда он сбросил мою руку, а я погрузилась в океан отчаянья в его глазах. Давно, много лет назад я не была с ним в эту минуту. Когда Максим узнал о смерти Савелия, то меня в этот момент ненавидел такой лютой ненавистью, что даже сейчас я содрогнулась, вспоминая об этом.
Захлебнулась его болью, так невыносимо видеть ее в его глазах, что у меня сердце сжалось, и я почувствовала, как по щекам потекли слезы. Мой сильный мужчина пытается справиться с ударом один, держит его неимоверным усилием воли, а я слышу, как у него внутри все на части разрывается.
Можно сколько угодно кричать о ненависти или о любви, но если она не живет в ваших глазах, то ее нет и в вашем сердце. В его глазах не было любви ко мне, но в них отразилась отчаянная любовь к отцу. Та, самая, которую Зверь привык скрывать за масками презрения и злобным оскалом кровожадного монстра. Но только я знала, что он чувствовал на самом деле. Если бы презирал отца так, как говорил, разве не убил бы? А он не смог. Он рядом всегда быть хотел. Хотя бы так.
Отворачивается, пьет виски и не смотрит на меня чтоб не видела, чтоб не поняла. Прячет себя от меня, и от этого больно втройне.
Резко вцепилась в воротник его рубашки, разворачивая к себе, наклоняясь к нему.
Ты отомстил за него. Слышишь? Посмотри на меня, любимый, слова срываются сами с губпотому что невозможно себя контролировать, когда боль становится общей, а у нас с ним она всегда общая, ты отомстил за каждую каплю его крови. Жутко и люто отомстил.
Обхватила ладонями его лицо, всматриваясь в почерневшие от горя глаза и сама поцеловала в губы, в скулы, в глаза. Быстро, хаотично, размазывая свои слезы по его колючим щекам, касаясь губами длинных ресниц, висков с бешено пульсирующими от напряжения венами.
***
Притянул ее к себе на колени и впился в губы, жадно, зло. Стереть хочу с них её слова о смерти. Вот только они всё еще в ушах отдаются. Прижимаю к себе, слыша, как эхом в голове её "любимый" бьётся. Успокаивает, мать вашу. Позволяет сделать наконец очередной вдох.
Оторвался от неё, внимательно глядя на опухшие губы, на глаза её, потемневшие, с поволокой. Знает, как успокоить, как в себя вернуть, вытаскивает из болота, в которое известие о Савелии окунуло. Вытаскивает так, будто не впервой меня тащит на поверхность, не позволяя зловонной жижей захлебнуться. Провожу пальцами по её щеке.
Кто ты такая, Дарина, что знаешь меня лучше меня самого?
***
Поцелуи горько-соленые. Алчные и дико отчаянные. Позволяю терзать свои губы жадно и яростно, а сама в ответ лихорадочно глажу его волосы, зарываясь в них пальцами, прижимаясь к нему всем телом. Пусть забудет обо всем. Пусть растворится во мне, если это принесет облегчение. Пусть отдаст мне свою ярость и боль. Выплеснет её самым естественным образом.
Когда спросил, показалось, что сердце остановилось. Посмотрела на него и всхлипнула в глазах его нет этого адского льда, а меня лихорадить начинает от осознания, что иначе смотрит сейчас, и от прикосновения пальцев к щеке по телу ворох мурашек россыпью, как искрами. Осторожно касается, словно изучает.... А я его сквозь слезы вижу, и мне хочется закричать, громко закричать, что я его малышка, его женщина. Я это он сам, а он это я.
Прибита к нему гвоздями ржавыми от высохшей крови, распятая на нем, как на кресте, пригорела на тех лучах, под которыми он сжег себя ради меня, примерзла в том лесу, где убивал нас обоих. И не отодрать меня от него намертво вросла, мясом и костями. Если попытаться, я кровью истеку.
Я тебя не знаю, перехватила руку и прижалась губами, целуя пальцы. Задохнулась, увидев на них рваные жуткие свежие шрамы. На каждом из них и на ладони, на запястье. Внутри все похолодело и саму пронизало болью невыносимой я знала, что это за шрамы. Я поняла. Его всё же кромсали на части ножом. Наживую. Вот почему нашли ДНК. Потому что его изрезали, и эти пальцыкак долго они заживали и все еще не зажили? Шрамы багровые, воспаленные болят еще, наверняка.
Закрыла глаза, целуя их снова, тяжело дыша и задыхаясь от слез. Господи, какая разница, что он помнит? Какая разница, какой он теперь? Он же вернулся ко мне. Живой. Воскрес для меня. Как же все остальное не важно.
Нетя тебя чувствую, понимаешь?
Привлекла к себе и сильно обняла за шею, ощущая, как зарывается лицом в мои волосы, шумно втягивая их запах, как делал это всегда раньше.
***
Не понимаю. Ни хрена не понимаю. Смотрю в твои глаза, слышу, как сердце твоё бьётся, отбивает аккорды бешеные так, будто сломается сейчас само или из груди твоей выскочит, и мне поймать его хочется ладонями. Не позволить разбиться, чтобы так же продолжало по мне стучать. Я каким-то долбаным шестым чувством ощущаю для меня и по мне оно бьётся. И даже если это иллюзия, мне так сладко в неё сейчас смотреться.
Не понимаю. Но хочу понять. До трясучки хочу. До боли в пальцах, которыми стискиваю тебя, вжимая в себя. До зубовного скрежета, пока выцеловываю твою шею, пьянея от запаха волос и вкуса кожи.
Кажется, у меня появился любимый аромат, шепотом ей на ухо, прикусывая мочку, свободной рукой сжимая упругую грудь. Она громко застонала, и я сорвался. Хочу её. Хочу сильнее, чем вчера, когда просто красивую женщину трахнуть хотел. Когда похоть чистая взыграла. А сейчас она смешивается с интересом, с неистовым желанием в неё глубже погрузиться не в тело, а в самую её суть, чтобы понять для себя. Почему моя боль на её лице отражается? Почему смотрит на меня, а мне кажется не глядит, а читает, зная каждую букву, каждую точку.
Рывком со стула поднялся и на стол её спиной опрокинул, устроился между её ногами, задрав юбку и сильно сжав ладонями её руки, на какое-то бесконечное мгновение утонув в её полупьяном взгляде.
Ты обязательно почувствуешь меня, малыш, склонившись к ней и кусая грудь через ткань блузки, вскрикнула, а меня скрутило от желания ворваться в неё одним движением. Наконец сделать своей.
И снова к её рту, кусая, сплетая наши языки, пальцами расстёгивая пуговицы блузки. Трусь об нее возбужденным членом, ловя губами её рваные выдохиТы же чувствуешь меня, я знаю. Чувствуешь, как нужна мне сейчас?
И в этот момент кто-то постучал в кабинет, и раздался ненавистный голос:
Ну что, Зверь, позволишь брату войти или мне выбить эту дверь ногой?