Как ни стыдно мне теперь это признать, больше самого ритуального процесса меня занимали две скуластые блондинки-близняшки с серыми глазами в обрамлении белёсых ресниц. Лет по одиннадцать. Самому же мне, остолопу, было уже за четырнадцать. Все похороны я нагло пропялился на их тощие голые ноги в коротких шорах и мечтал, как они вырастут, и я сделаю их обеих своими жёнами. Педофил сраный
Арбузиков лучший друг Лёха Воробьёв старше его на три года пришёл на похороны с гвоздикой, а после безудержно плакал, уткнувшись мокрыми глазами себе в локоть за углом пятиэтажки. Остальные дети, втайне стыдясь его слёз, смущённо улыбались, переминались с ноги на ногу и неумело жалели его: похлопывали по плечу, как виденные ими в кино мужественные красноармейцы времён Гражданской войны. Наверное, каждый из них представлял себя лежащим замертво в обитом кумачом тяжёлом гробу в будёновке и защитной шинели.
Запах от тела Арбузика стоял в раскалённом летнем воздухе двора ещё очень долго.
Словом, когда я посмотрел на этого мертвого, наполовину вываленного из ванны с задранной к небесам задницей в крупных водяных каплях мужика мне стало не по себе. Вспомнился тот Арбузиков запах. Сладковатое, одуряющее марево подгоревшего свиного сала.
Взяв себя в руки, я отвернулся, подавляя рвоту, и спросил подбежавшего следом Бабая:
Может, в «скорую» скажем, чтоб позвонили? И в милицию чтоб
Да они уже звонят наверняка
М-м-м понятно сигарету дай.
Ты ж не куришь
Закурил
Он щёлкнул у меня под носом зажигалкой. Я втянул в лёгкие дым и не почувствовал его гнилостного, обычно неприятного для меня, вкуса. Мужик снова куда-то промчался мимо нас двумя этажами выше. Бабай осторожно заглянул в ванную:
Звездец какой-то может, ему искусственное дыхание сделать?
А ты умеешь хоть?
В школе учили
Всех учили
Я не смогу. Как щетину его у себя на губах представлю
Э-э-э давай без подробностей. Я и так щас стругану. Тут и без нас Терминаторы имеются, чё-то они не больно разогнались ему дыхание делать. Пойдём лучше на лестницу постоим, воздухом подышим
Вслед за нами в квартиру заглянули поспешной вереницей все, кто фигурировал ранее в спектакле на лестничной площадке. Кроме, естественно, дочери покойного, которую отпаивали в этот момент неслабым коктейлем из коньяка и валерьянки; но, так же, как и мы, они быстренько ретировались.
Попутно они рассказали нам, что у второй из двух дочерей утопшего как раз в данный момент проходит свадебное гулянье. Фишка в том, что свадьба эта была задумана на семейном совете как безалкогольная (возможно, имелся плачевный, развратно-драчливый опыт подобных мероприятий?). До этого я думал, что бред с безалкогольными свадьбами возможен только в документальных пропагандистских короткометражках «Минздрава». С тех пор водка моё призвание
Короче, отец невесты, не обиженный умом, в отличие от брачующихся, изрядно принял в тот день на грудь и заявился к сему пресному застолью в одном из городских ресторанов в хорошем праздничном угаре. С порога новобрачные, а также чересчур правильные родственники мужа развернули его и посоветовали отоспаться дома. Новоиспечённый тесть, видно, дюже обиделся. Решил пару рюмок добавить. А после добавки вздумал принять горячую ванну. Вот сердечко-то (говорят, и до того барахлившее) не выдержало.
А может, и просто уснул жабрами воды наглотался.
Приехавшая через сорок минут «скорая» (всё это время мы с Бабаем охраняли брошенную всеми квартиру, как перетруханные церберы) взять на борт мертвяка не изъявила желания. Сказали, что этим морг занимается. Дозвонившись в морг и разбудив дежурного врача, разъяснили ситуацию ему. На что он выдал полусонным голосом сакраментальное: «В милицию обращайтесь, не наше дело. Разберётесь возьмём, но доставка всё одно ваша».
Менты подкатили ещё минут через энцать.
Все свидетели набились в квартире утопленника и стали по очереди давать путаные показания высокому оперу в блестящем виниловым блеском кожане. Мы с Бабаем встали в самом конце очереди, ближе к двери в, так называемую, гостиную.
Потрёпанная блондинка приставленный к ментам фотограф-криминалист, с папиросиной в крашеных губах и фотоаппаратом «Зенит» со вспышкой уже что-то колдовала в ванной. Этакая профурсетка Айседора Дункан из 20-х годов прошлого века. Интересно, может она сбацала чарльстон прямо здесь, на разбитом молотом времени советском кафеле?
Трое из присутствующих уже отстрелялись с показаниями и, облепив впавшую в мертвецкий транс дочку «виновника торжества», гладили её по хлюпающей спине; что-то лопотали в уши.
Мужчины, сюда подойдите кто-нибудь, двое, донеслось вдруг из ванной. Никто из присутствующих старших мужиков, в количестве четырёх штук, не шелохнулся: каменные, млять, истуканы с острова Пасхи
Пришлось становиться мужиками нам с Бабаем.
В ванной деловитая профессионалка уже спокойно зажгла новую папиросину. А, вообще, трупаки ей по ночам снятся? При такой работе, если стакан водяры после смены не всадишь не важно, мужик ты или баба, то тебя самого через пять лет в ванной обнаружат со вскрытыми венами.
На спину его переверните, сказала она безапелляционным тоном.
Легко сказать
Бабаю достались корешки, а мне вершки. Только мы стали опрокидывать утопленника спиной к воде в исходное положение, как вдруг его башка с демоническим хрипом мотнулась на шейных позвонках, точно гигантский, плохо закреплённый в мышечных пластах «чупа-чупс», и с воздушным хлопком его лёгких запрокинулась навзничь.
Я едва не накидал в исподнее пахучих булыжников
На долю секунды нам почудилось, что мертвяк ожил и сейчас спокойно вылезет из ванной, накинет халат на потное тело и спустится по лестнице вниз в одних тапочках забрать почту. А все соседи вдруг застынут в шоке, являя собой финальную сцену из гоголевского «Ревизора».
Вот так и держите. В таком положении вы его нашли?
Я его не находил, я вторым зашёл. А тот мужчина уже его вытаскивал, зашуганно пролепетал я. Тётка с каменным лицом споро защёлкала фотовспышкой.
Ноги утопленника, уже сведённые трупным окоченением, сами собой подтянулись коленками к животу и всё никак не хотели разгибаться. Он походил сейчас на неповоротливый поплавок, изготовленный каким-то больным на голову скульптором в виде переросшего своё вдесятеро человечьего эмбриона. Кожа «поплавка» уже отливала бутылочной синевой. Я вдруг подумал, что сгодился бы этот поплавок лишь для рыбалки на морских чудищ из средневековых полуфантастических трактатов с чёрно-белыми литографиями и названиями типа «Бестиарий стран индейских и китайских, описанный досточтимым монахом Иеремией из славного города Гратца». Ну или что-то вроде того
Теперь на живот, приказала неугомонная фотографиня, изобразив в воздухе нетерпеливым пальцем с потресканным маникюром винный штопор. Мы повиновались. По локоть погрузили руки в зимних пуховиках в холодную воду. На пол выплеснулась изрядная лохань жижи.
Вы искусственное дыхание пробовали делать? задала она вопрос, который я боялся услышать с самого начала.
У него уже пятна трупные были по телу. Это значит, уже пятнадцать-двадцать минут прошло бесполезно, дословно повторил я слышанные мной показания мужика, который его обнаружил. Бабай тихо промолчал в тряпочку.
Ну, его на хер, этого утописта. Не наши проблемы. Хотя, если честно, никаких трупных пятен я не заметил. Просто мужик этот зассал сделать всё до конца, так же, как и мы молодняк, а после приврал, чтоб с ментами не связываться. Так поступил бы и любой в этой стране. По судам потом задолбаешься прыгать
Ну ладно свободны скупо выцедила наша повелительница, закрыв объектив фотоаппарата и заправив его в чёрный кофр. Воду спустите.
Бабай погрузил руку в уже промокшем насквозь пуховике по плечо и рывком выдернул пробку. Вода в сливном отверстии закружилась вялым волчком; мертвяк нехотя заколыхался. Мы заворожённо отслеживали его невзрачную аквааэробику. Выставляли баллы, как компетентное жюри. Он был безоговорочным фаворитом вечернего чемпионата
Когда вышли из ванной, оказалось, что показаний остальных свидетелей достаточно, и мы, даже не читая, подписались всей толпой под густо исписанным синими чернилами протоколом. Поставила закорючку и хлюпающая в скомканный носовой платок дочка покойника.
Незаметно, сами собой, все снова куда-то рассосались, и мы с Бабаем опять остались сторожить на лестнице влажный сон утопшего. Сигарет в бабаевской пачке оставалось ещё на два перекура. От всей этой мути кружилась голова.
Знаешь что, обратился я к товарищу по несчастью, у меня такое гадское чувство, что если машину не найдут, то до морга его будем мы с тобой нести. Здесь, как я посмотрю, не больно пипл активный. Все просто горячие финские парни какие-то. Положим его на простыню или покрывало возьмём и попрём через весь город. Менты-то его тоже забрать отказались.
Хорошо бы санки раздобыть, вполне серьёзно ответил Бабай.
Ага гххх-гмм закашлялся я на его рацпредложение, подавившись глотком табачного смога. Было бы смешно, если б не было так срано. «Сдохну, наверное, сегодня ночью от изжоги со своим гастритом, подумалось мне в звенящем от всех этих ночных пертурбаций мозгу. И поделом тебе, сука. Нечего было ввязываться. Сразу надо было ноги делать. Сейчас бы уже десятый сон зырил».
Наконец, через замызганное подъездное окно мы увидели подкативший свадебный «Икарус», ярко осветивший жёлтыми фарами вечерний двор. Из автобуса суетливо рассыпались и катились к нашему подъезду тёмные колобки-люди.
Пора валить. Пронесло, вроде. Пусть сами разгребают, обрадованно прокомментировал их перебежки по снегу Бабай.
Ну да пойдём, ответил я, брезгливо раздавив ботинком последний чинарик. Нервы ни к чёрту и жрать охота
***
Пришла весна. Моя вся такая платоническая любовь к Таньке раздулась в шикарных размеров мыльный пузырь и лопнула с громким треском, оставив в душе лишь кислую пенку воспоминаний. Правда, этому предшествовали и моё клоунское признание в любви так и оставшееся без ответа; и тайное забрасывание к ней в почтовый ящик букетика подснежников; и моя «предсмертная» записка со стихами на английском языке с полным пренебрежением к его романо-германской грамматике и жалкое обливание слезами на крыше девятиэтажки, так и не закончившееся финальным шагом в Пустоту.
Было и отсылание на её адрес через бюро услуг каких-то пышнотелых кустов (в соответствии с народным шлягером «жёлтые тюльпаны вестники разлуки»), и дикая ревность к двадцатилетнему мудаку с именем Сергей, с которым она загуляла (сейчас-то я понимаю, что если чувак встречается с малолеткой, то он одно из двух: либо дебил, либо такой же, как я, извращенец), и прочая, прочая любовная дурь
По совету одной училки, сообщившей, что на тверском филфаке есть недобор мужеского пола, я стал готовиться к сдаче экзаменов. С горем пополам перевалил через проходной балл опять же благодаря своему приличному для провинциала знанию иностранного языка, и меня внесли в списки первокурсников. Началась уже другая, как это обычно пишется в плохих книжках, вроде этой, взрослая жизнь.
Иногда, спьяну, мне снится Арбузик. Тот утопший не снится. В снах Арбузику непременно семь лет, а в руках он держит полосатую кепку, с горкой наполненную ярко-оранжевыми ядрами шиповника. Он улыбается мне во всю ширь своей детской улыбки, и летний ветер колышет ему белёсые волосы с наползающей на глаза чёлкой. Хорошо тебе там, наверное, на небесах
Аминь тебе, Арбузик
А нам жить.
Куксы-Буксы и тётя Ася / 1997
Таким образом до Тибра, моря Адриатического,
Чёрного и пределов Индии, обнимая умом
государственную систему держав, сей монарх
готовил знаменитость внешней своей политики
утверждением внутреннего состава России.
Н. М. Карамзин «Об истории государства российского»
На Казанском вокзале неугомонным цыганским табором загрузились в суставчатую, защитного цвета гусеницу поезда. Так как добирались по бесплатным ксивам от Министерства путей сообщения, то каждый сустав-вагон смог принять в себя (без ущерба для пассажиров) по 8 человек от всего нашего кагала, окончившего проводницкие курсы. И это с учётом третьих полок. Детской считалочкой: «шышел-мышел-пёрнул-вышел» решили, кому чемоданы и баулы будут братьями по крови и поту в дороге.
В нашей восьмерке две девахи. Им вне конкурса, выпало по нижнему лежаку. Мне и Серёге достались вторые полки, а Костяну, Андрюхе и Ваньке верхотура и боковые. Чтоб не особо фашиствовать, всё же решили «верхи» подменять. У них тоже кости не титановые на голом пластике бултыхаться. А на матрасе на верхних полках особо не повтыкаешь соскальзывает. Машинист тормознёт брякнешься с трёхметровой выси.
Ехать полтора суток. Город-курорт Новороссийск конечная станция и, одновременно, пункт назначения. Там наш патлатый «команданте» по имени Вадим сдаст нас местному персоналу ВЧД-14 Северокавказской железной дороги. Жить между рейсами предстоит в старых, списанных вагонах. Что-то типа кладбища кораблей из пиратских романов, но только на суше. Фекальные удобства, как и обещано, в зарослях лопухов и в тени диких абрикосов. Говорят, эти абрикосы на юге повсюду. Море тоже увижу впервые
***
Замеченное по случаю объявление в коридоре центрального корпуса гласило:
Приглашаются все желающие (учащиеся 15 курсов) для работы проводниками на летний период! Южное направление. Организационный сбор такого-то числа, в актовом зале Медакадемии.
Судя по обвалившейся штукатурке и стенам, крашенным голубой, отстающей от них, эмалью, актовый зал Медакадемии перевидал много помимо оккупации города Калинина во время ВОВ. Массивные колонны в зале подпирали потолочную округлость с щербатой лепниной; в воздухе стоял кислый запах латанных-перелатанных дерматиновыми аппликациями кресел. Сами кресла были скреплены в длинные театральные ряды. По обнажившейся кое-где «древней» кирпичной кладке читалось, что зал застал ещё заформалиненную в сосновых бочках требуху калик перехожих (читай бомжей), над коей колдовали свои лабораторные работы эскулапы эпохи Ивана Грозного. Словом, антураж был аховый
Я чутка опоздал. В углублениях расшатанных кресел сидела добрая сотня студентов обоих полов с тетрадками на коленях и что -то записывала. Прошмыгнув в громыхнувшую за спиной массивную деревянную дверь, я плюхнулся на кресло в заднем ряду и постарался слиться с аудиторией в слушательском экстазе.
На кафедре, обстреливая пространство эхом, стоял уже помянутый Вадим. Повадками, а ещё более стрижкой «под битлов» он походил то ли на остепенившегося после женитьбы неформала, то ли младшего научного сотрудника эпохи 60-х. Прислушавшись к спичу, я понял, что он травит байку про то, как проводнику запросто нарубить бабла на проданном по три раза грязном постельном белье. Оно же, на проводницком сленге, «китай»: уже пользованное один раз пассажиром бельё заново складывается по швам, увлажняется водой (некоторые профи подсыпают даже хлорку для аромата), и кладётся под матрас. Поспав на «китае» часов пять, получаем почти новый, свежий комплект. Его-то и можно продать не шибко внимательному или поддатому пассажиру по второму, а при случае (если человекопоток сменяется, как это бывает на проходных станциях по ночам), по третьему разу. Денежный куш в карман пройдохи-проводника.