Вот пока некоторые плющат лицо и храпят так, что в Минске наверно слышно, бедный Семён Иванович должен думать, чем всю эту банду головорезов накормить. Опять-таки, давеча некоторые чересчур умные командиры заставили раздать весь сухпай. Ну, и где та жрачка? продолжал он обиженно ворчать. По небу летает, да, по кустам висит. Вот и приходится думать, где бы харчишек подрезать, чтоб какую-никакую объебуриху сварганить.
Всё ворчишь, Дед, а ребята и впрямь вчера из сил выбились.
Эх, Васька, вот, ты всё Дед, Дед, а мне ведь на днях только тридцать восемь стукнуло. Жизнь потрепала, конечно, а ведь детишкам-то моим всего двенадцать, восемь да пять. И вовсе я не ворчу, а наших мальчишек жалею. Эк, подлючая война с ними обошлась. Ещё своей жизни толком не видали, а уж сколько чужих позабирали. Ох, и аукнется им потом всё это жуткими ночами. Петух тоже думал, что купается, пока вода не закипела.
Между тем на запах потянулись бойцы. Они стояли в сторонке, облизывались, шушукались и переминались. Дед спокойно и иронично наблюдал за этой суетой. Я встал во всей своей кальсонной красе и рявкнул на эту шатию-братию:
А, ну-ка, все марш вниз к пруду. Морды, ноги, муды и задницы помыть, исподнее, камуфляж и сапоги постирать. Бегом! Кормить вонючее стадо козлов и помойных кабыздохов никто здесь не собирается.
Парни с хохотом посыпались вниз по тропинке, и вскоре оттуда донеслись плеск воды, смех и вопли. Всем подходящим к костру проснувшимся голодающим я, молча, указывал на тропинку, ведущую вниз. Примерно через час в ярких лучах восходящего солнца вся сотня в мокром постиранном белье, пристроившись кто где, жадно уписывала вкуснейшую распарившуюся кашу. Я, молча жевал кашу с отсутствующим видом, не прекращая думать и прикидывать разные варианты дальнейших событий.
Командир, вот ты спросонья мучил нас неприятными, можно сказать, жестокими процедурами, проговорил Сашка с набитым кашей ртом, и пока мы яйца в холодной воде полоскали, махра уже почти всё поле обшмонала. Сейчас, портяночники небось французский коньяк пьют и сардинами закусывают. А мы что рыжие? Необмытая радость радостью не считается.
Отставить распускать слюни, раскатывать губы и неприлично лезть из кожи! шутливо скомандовал я.
Звиняюсь, встряхнулся Сашка и сделал двусмысленный жест, что-то среднее между реверансом и «пошёл нахрен».
Не завидуй голодной пехоте. Пусть полакомятся, а то вчера, глядя на нашу работу, они весь харч выметнули. Теперь насчёт радости, на которую тут довольно нахально намекал мой заместитель. Кто поел, привести обмундирование и оружие в должный порядок и получить боеприпасы. Тем, кому взводные работу не найдут, могут отдыхать, или, так уж и быть, пойти в поле и пособирать трофеи. Что брать помните: патроны, гранаты, пистолеты, индпакеты, бензин, моторное масло, инструмент. Только сперва доложиться командиру. В поле смотреть в оба, на мины не нарвитесь и на гансов поглядывайте, недобитки могут вам гранату за пазуху сунуть. Убить не убьют, а настроение испортят. Меньше, чем по трое на поле не ходить.
Я пошёл к пруду, сполоснул котелок и ложку, напился из родника и вернулся к костру.
Взводные, пошли, побалакаем.
Мы отошли к штабному Опелю, и я начал без всякой предварительной кудрявой болтовни.
У нас проблема. Взрывом накрыло рацию и шифроблокнот с кодами. Связи со штабом нет. Ваши аппараты для дальней связи не годятся. По всему видно, немцев в Ивацевичах загасили, а отсюда остатки эсэсовских дивизий откатились по шоссе и вдоль реки Щара на юг или лесами на запад. Теперь для них земли здесь нет. В ближайшие часы здесь будет тихо, но очень скоро появятся наши большие фуражки. Как известно у победы много отцов, только поражение сирота. Вот эти «отцы» и пожалуют собирать плоды победы и писать реляции наверх. Будьте к этому готовы, и не вздумайте тыкать начальство носом в немецкие трупы. Я вчера со старлеем погорячился, и теперь сильно о том жалею. Пользы от правды не будет, а дерьма нахлебаемся по самый кадык. Всем понятно? Теперь о наших делах. Бойцов всё равно не удержать, скоро всё поле облазают. Следите, чтобы не нажрались какой-нибудь дряни и не напились, как вчера Мартынов. Если случится скандал, отмазывать никого не стану и сурово накажу. Также напомните всем, чтобы никто, даже случайно выпив спиртного, не умничал и не мёл метлой. Про нашу броню молчать даже под расстрелом, тем более что он вам не страшен. Ещё раз напоминаю: про броню молчать, иначе всем нам кирдык! Всем ясно? Вбивать это бойцам в головы постоянно. Своего бронированного оружия и снаряжения никому не отдавать и не передавать ни под каким видом. Если кто-то будет сильно настаивать, даже генерал, отправлять ко мне. Теперь о наших делах. Нам нужно наладить минимальный быт и проследить за гигиеной, а то и не заметим, как завшивеем и запаршивеем. И последнее. Не расслабляться. Идёт война и немец может выскочить откуда угодно. Поэтому выставить посты и дневальных, и смотреть в оба. Всё.
Поправив на себе ещё сырой камуфляж, я пошёл искать новое местное начальство. На другом конце большого колхозного двора у амбара стояли дивизионные полуторки, и возле них происходило осмысленное движение. Я понял, что именно этот амбар старлей Ламинский приспособил под свой КП. Сам он, стоя неподалёку, распекал кого-то из бойцов.
Здравия желаю, товарищ старший лейтенант госбезопасности, отдал я честь, здороваясь, мне нужен пароль, хочу пройтись по рубежу.
Доброе утро, старшина, особист выглядел помятым и утомлённым, пароль «Киев» отзыв «Минск». Кстати, старшина, мне нужно снять показания с ваших бойцов.
И это правильно. Я с вами полностью и абсолютно согласен. Вот как только получу личное разрешение командующего 10 армией генерал-майора Голубева на ваше расследование, так сразу и приступайте.
А, как же
Извините, товарищ старший лейтенант, раньше никак. Приказ командующего. Подчиняюсь лично ему. Всего доброго, я подчёркнуто вежливо попрощался и отправился к танкистам.
Они согнали оставшиеся девять исправных танков к колхозному току напротив поворота на большак. Никак отбыть собрались? А не рано ли?
Доброе утро, бойцы, кто нынче у вас за старшего?
Я за старшего. С танка спрыгнул высокий чумазый танкист с попорченным ожогом лицом. Старшина Семёнов Иван.
Комроты, старшина Батов Василий.
Да, знаю я вас. Вчера мы с вами вместе тут рубились, как ненормальные. Такое до самой смерти не забудешь. Что хотел, командир?
Узнать хотел. Вы, никак, собрались куда?
Наших командиров побило вчера, от сводной группы остались рожки, да ножки. Связи с командованием нет. Вчера особист приехал, так и он ни хера не знает. Ходит тут нервы треплет. Снаряды вам привезли, а мы-то пустые. Соляры тоже на донышке. Скажи, командир, как воевать будем?
Ты, Иван, погоди, не торопись. Полсуток только прошло. Слышишь, тихо. Значит, ночью в Ивацевичах сражение закончилось. Сейчас там разбираются, что к чему, кто над кем начальник и, кто главный победитель. А как разберутся, так сюда и прикатят. Запомни, тут на поле боя вы герои, а вернёшься в Коссово, доказывай, что не беглый верблюд. В нынешней неразберихе там не примут никаких разумных доводов. Да, под шумок навешают на вас всех своих и чужих собак. Соображаешь? Давай сделаем так. Выбери пару бойцов посмышлёнее и пусть они на нашей машине смотаются в Коссово в штаб дивизии с твоим и моим донесением. Уважение к начальству проявишь, себя командиром обозначишь и устав соблюдёшь, а значит и солярку, и снаряды получишь, а жрачки тут и трофейной завались. Согласен?
Да, вроде всё гладко. Когда отправлять?
Не позже чем через час. Если что найдёшь меня вон в той рощице. И ещё, Иван, смени на полдня мою тридцатьчетвёрку на Минском шоссе. Им хоть немного очухаться надо, помыться, перекусить.
Прислонившись к борту машины, я набросал докладную записку на имя командира 30 танковой дивизии с кратким изложением событий. Вытащив из-под машины чумазого водителя, я объяснил ему, что к чему и велел не задерживаться.
Пройдя по всему рубежу, я вышел к Минскому шоссе, где одиноко торчал наш танк. Обе машины с ДШК разместились у него по бокам. Со стоящего под откосом Опеля танкисты перегружали снаряды.
В сотне метров дальше по шоссе у кромки леса утренний ветерок шевелил маскировочную сеть над пушками лейтенанта Строгова. Неподалёку на дороге стояли полуторки с двумя орудиями УСВ на прицепе. Всё, что осталось от батареи Батуры.
Окинув взглядом всю сборную артиллерию, я подошёл к танку и кликнул мехвода Сорокина, подающего снаряды снизу.
Доброго здоровьичка, как ночевали?
Здравия желаю, товарищ командир. Нормально. Тихо было. Только на поле в потёмках кто-то шарился. Думаю, немцы что-то искали. Мы их пулемётом отогнали.
Добро. Сейчас из батальона танк подойдёт, сменит вас до вечера. Поезжайте к колхозному току. Там в рощице вблизи пруда наш лагерь. Помоетесь, перекусите и отдохнёте маленько. Так что ты там говорил о немцах на поле? Где они лазали?
Вон там, где ёлупень торчит, указал он направление.
Что торчит?
Дерево вон то сломанное большое. Там ещё подбитые машины скучковались.
Ага, вижу. Закончите грузиться, дождитесь смены и отправляйтесь на отдых. Ребят расчётов ДШК с собой прихватите.
Вроде всё сказал, но ноги не несли меня к батарее, слишком тяжело было начинать разговор. Пошёл. Перед капонирами меня встретил часовой и отдал честь.
Где комбат?
Вон с орудием возится.
Доброе утро, Валентин.
Здравствуйте, Василий Захарович, он, извиняясь, приподнял перепачканные в масле руки с закатанными рукавами. Вот приходится чинить на ходу. Поправим, ничего страшного.
Жалко Евгения. На моих глазах его накрыло.
Судьба. Жену потерял, теперь сам
Валентин, я полагаю, что не сегодня, так завтра, здесь начнётся большая суета. Наши большие стратеги захотят откусить свою долю успеха, а, значит, нагонят сюда войск и выпхнут их вперёд в атаку с саблями наголо. Всё это будет стоить большой крови. Впереди сплошные болотистые леса, эти два шоссе идут через них, а немец противник умный, и заблокирует обе дороги так же, как и мы здесь. Если вас у меня заберут, постарайся не лезть на рожон. Куда нашу роту забросят неизвестно, но, если будет возможно, я тебя не забуду. Ты не против?
Вовсе не против, Василий Захарович! Я уж и сам хотел проситься к вам. Не с этой батареей, так с меньшим калибром. Вам явно мало двух сорокапяток. Нужна четырёхствольная полевая батарея!
Ты многого не знаешь, Валентин. Мы не простая рота, и каждый человек в ней непростой. Потому нас и называют «стальными».
Да. Я заметил. Вас почему-то не поражают пули и осколки. Сам видел Странно
Большего пока сказать тебе ничего не могу. Но запомни, при малейшей возможности я дам тебе знать. Ты меня понял.
Понял, Василий Захарович.
Ладно, увидимся.
Вернувшись на колхозный двор, я собрал водителей грузовиков, поскольку весь наш автопарк потихоньку начали растаскивать.
Так, братцы-извозчики, голуби мои бедовые, число наших машин почему-то быстро уменьшается, поэтому приказываю, без моего ведома даже с места не трогаться. Иначе нам не на чем станет перевозить роту, а скорее всего уже сегодня мы отсюда отчалим. Поэтому слушайте приказ: всем, у кого машина в порядке, взять из роты толковых ребят и пробежаться по разгромленным немецким тылам. Ищите исправные грузовики и ГСМ. Про бдительность не забывайте и вверх посматривайте. Фашистские стервятники только и ждут, как бы нагадить вам в кузов.
Вернувшись на бивуак, я сразу заметил обновку: немецкую полевую кухню с посудой и всякими поварскими приблудами. Сашка сиял, как начищенный пятак и от радостного возбуждения его уши буквально шевелились:
Вот, командир, принимай в хозяйство крупную добычу. На машине поглубже в поле нырнули и сразу зацепили. Теперь можно питаться, как в ресторане. Видишь и миски из нержавейки, и ложки с поварёшками. Культура, едрёна вошь.
Ну, ты, Саня, совсем своего командира ни в грош не ставишь. Мало, что я, как барбос мотаюсь по всем позициям и выслушиваю всяческие бредни подчинённых и всех прочих, так теперь ты предлагаешь мне ещё и кашу варить.
Ну, почему, только кашу, можно сварить харчо, борщ, люля кебаб, плов, и он ловко увернулся от моего подзатыльника.
Всё хиханьки тебе, да, хаханьки. Легко живёшь, юноша. Ладно, кухню Деду передай. А для тебя есть одно дельце. Отойдём Слушай сюда. Наши танкисты заметили ночью шевеление на левом фланге вблизи шоссе. Ориентир большое одинокое повреждённое дерево и скопление битой техники возле него. Что-то гансы там втихаря искали, да наши танкачи их отогнали. Возьми пять человек из первого взвода и пошарь. Ищи то, не знаю что, на месте сообразишь.
О, за трофеями я всегда, пожалуйста. И он ускользнул ужом.
Ближе к одиннадцати более-менее определился итог вчерашней битвы. На поле боя бойцы старлея Ламинского насчитали 21 средний танк T-IV, 37 лёгких танковT-III и Т-II, 12 самоходок, 10 бронетранспортёров, 85 грузовых автомобилей, а также подбитые и целые гаубицы, полевые орудия, противотанковые пушки. Из 2880 убитых 53 офицера, 238 унтеров. Я перечитывал полученную сводку и не верил своим глазам. Цифры были ошеломляющими. С другой стороны, я понимал, что без поддержки танковой дивизии и шести пушек Батуры и Строгова нас смяли бы в первые же минуты боя.
Эти итоги и радовали, и пугали. Постоянно размышляя о превратностях судьбы, я всё время невольно отодвигал в сторону главный вопрос: какова дальнейшая доля доверившихся мне людей? В жутком бардаке первых военных дней наши ошеломительные успехи утонули в хаосе трагических событий и поражений. Но после Ружан и Ивацевичей обстановка обязательно начнёт меняться, и на нас станут коситься и подозрительно присматриваться. Эта проблема уже третий день сидела в моей голове раскалённым гвоздём. Очевидно, что все мои бойцы изначально были обречены погибнуть или попасть в плен в кровавой неразберихе Белостокско-Минской трагедии. Из самых лучших побуждений и без малейшего насилия я дал им необычный шанс выжить. Они выжили и победили. Глядя на своих бойцов, я искренне удивлялся, откуда, из каких глубин вдруг поднялась их сила и воля. Победив в пяти тяжелейших боях, они раз от раза менялись, буквально на глазах превращаясь в былинных богатырей. Наша рота уже настолько отличалась от обычной окопной махры, что меня совсем не удивляло нарастающее к ней внимание и командования, и особистов. При этом я искренне гордился ими и точно знал, что ни под каким видом нельзя их отдавать ни немцам, ни англосаксам, ни советской госбезопасности. Эти мысли тревожили и возмущали сознание, пока ещё надёжно сдерживаемое здравым смыслом. Однако я остро чувствовал надвигающуюся смертельную угрозу для роты, ведь наши бои решительно не вписывались в общую картину поражений Красной армии. Я был убеждён, что на фоне повальных и позорных неудач в первые недели войны, ни один генерал не упустит возможность присвоить большую победу, убрав подальше и поглубже настоящих победителей. Вместе с тем и гебешники, словно стервятники, наверняка почуяли поживу и уже начали кружить над нами, а появится малейшая возможность, тут же навалятся всем скопом и заклюют. Пока довольные спасением своих армий и корпусов генералы их сдерживают, вовсю используя «стальную» роту, как мощный инструмент победы. Но едва в ходе кампании наметится перелом, и мои ребята станут живым укором их недавней полководческой несостоятельности, они сразу отвернутся и отрекутся, вот тогда кровожадные мрази в синих фуражках и растерзают роту. Вся эта типичная для советского общества карьерная и шпионская возня была мне отвратительна, поскольку я на дух не принимал политику всеобщей подозрительности, доносительства и самодурства.