Судя по вашим словам, это то, что надо, согласился Белозёров, представивший очаровательную картину. Привидения, говорите?
Марешаль поставил бокал с вином на стол и развёл руками.
Так утверждают местные жители Можно было бы, конечно, рисовать знаменитые замки, ну, там Шамбор, Шенонсо, Амбуаз. Но они все какие-то он замялся в поисках нужного слова, официозные, заезженные. Да и перестраивали их не раз. От старины мало что осталось, и, конечно, много туристов, отвлекать будут.
Это точно
А в Ла-Роше ощущаешь некую первозданность, аромат времени. Его знают мало, и приезжих почти нет. Работать можно без помех, уж за это ручаюсь!
Сергей благодарно отсалютовал бокалом.
Спасибо, мсье Марешаль! Задал я вам хлопот со своими просьбами. И замок обеспечь, и местность красивую, и чтобы деревушка непременно маленькая да живописная Привередливый нынче художник пошёл!
Пустое, возразил Марешаль, качая черноволосой головой с безукоризненным пробором. Не забудьте, что все эти недели я буду вас сопровождать. Так что, считайте, красивую местность я выбирал и для себя тоже. Я, кстати, на всякий случай предварительно заказал комнаты для всех нас в местной гостинице. Называется «Галльский петух». Чокнулся с Белозёровым. За вашу успешную работу и наше общее приятное времяпровождение!
В другом конце небольшого зала сидели трое мужчин средних лет. Были они похожи однотонными тёмными костюмами, аккуратно подстриженными бородками, непроницаемым выражением лиц. Мужчины сосредоточенно кромсали поданные на больших тарелках бифштексы, что, впрочем, не мешало им искоса поглядывать в сторону Сергея с Марешалем.
Вон тот, светловолосый, наконец сказал один.
Ну, вот и познакомились, негромко откликнулся второй. Типичная славянская рожа. Не ошибёшься.
В разговор вступил третий.
А может, не будем ждать? предложил он. Давайте прямо здесь Чего тянуть?
Нет, отрезал первый. Не будем спешить. Решили завтра значит, завтра.
Многочисленные анонсы в парижских газетах, расклеенные по всей столице афиши и свободный вход сделали своё дело толпа на открытие выставки собралась изрядная. В первых рядах устроились репортёры с блокнотами, фотокамерами на треногах и вспышками. Сергей со вздохом подумал, что придётся нынче давать интервью, чего он делать решительно не любил. И скорее всего, не одно. Однако noblesse oblige[6]
Вы, главное, не волнуйтесь, Сергей Васильевич, заботливо приговаривал Фалалеев. Первая выставка, что ли?
Сергей усмехнулся. Поправил белый галстук-бабочку, одёрнул рукава новой визитки, специально сшитой к поездке.
Да я вроде и не волнуюсь, не барышня.
И правильно. Всё, как обычно. Только люди вокруг говорят по-французски и до дома три тысячи вёрст киселя хлебать
В зале стоял сдержанный гул. Ожидая открытия, люди переговаривались и с нетерпением разглядывали работы издалека (одна дама предусмотрительно захватила даже театральный бинокль). Между картинами на стенах и публикой поместили барьер стойки с натянутой между ними ленточкой, торжественно разрезать которую предстояло министру и Белозёрову. Мраморных богов из помещения на время убрали.
Намётанным взглядом художника Сергей выхватывал из толпы отдельные лица. Вот солидный человек об руку с дамой, хорошо одетые буржуа. Вряд ли ценители искусства, скорее, пришли поглазеть на русского живописца. Вот из-за спины репортёра с фотокамерой выглядывает молодой человек в потрёпанном костюме, но с цветком в петлице; лицом бледен, глаза горят интересом. (Возможно, и сам художник, из тех, кто обитают на Монмартре.) Вот целая группа, трое крепких мужчин в невыразительных тёмно-серых пиджаках. Стоят плечом к плечу, терпеливо ожидая открытия выставки
Распахнулась боковая дверь, и в зал вальяжной походкой вошёл осанистый человек с внушительным животом, упакованным в просторный чёрный фрак. Судя по тому, что следом почтительно семенил директор академии мсье Боннар, это и был долгожданный министр Легат. Сергей решительно пошёл навстречу. За ним следовали переводчики Долгов и Марешаль.
Министр протянул Белозёрову руку и с чувством произнёс несколько фраз.
Господин министр рад познакомиться с выдающимся русским художником господином Белозёровым и надеется, что его выставка в стенах прославленной академии пройдёт с успехом, перевёл Марешаль.
Я благодарю господина министра за добрые слова и в свою очередь надеюсь, что выставка моих работ послужит сближению наших народов, отчеканил Сергей.
На этот раз перевёл Долгов быстро и чётко.
Кивнув, министр подошёл к загодя установленному пюпитру (по бокам стали Боннар и Белозёров), положил на него небольшой лист бумаги и заговорил. Стоявший позади Сергея Марешаль тихо пояснял:
Приветствует собравшихся любителей живописи говорит о вас, дескать, крупный русский мастер, президент академии художеств выставка символизирует стремление наших народов к дружбе и сближению время диктует необходимость забыть о трудных страницах в истории взаимоотношений России и Франции В общем, протокольная речь.
Закончив под шелест аплодисментов, министр отошёл к Боннару и жестом пригласил Белозёрова занять место за пюпитром. Сбоку стал Долгов.
Я от души приветствую всех, кто сегодня участвует в открытии выставки современной русской живописи, начал он переводить речь Сергея. Отрадно, что она пройдёт именно здесь, в сердце Парижа, на улице Бонапарта, в знаменитой Академии изящных искусств
И тут произошло неожиданное.
Из толпы раздался громкий возглас, перебивший Белозёрова. Резкий голос выкрикнул какие-то фразы, прозвучавшие зло и нетерпеливо. В зале ахнули, зашептались. Сергей в недоумении оглянулся на Долгова. Некоторые слова он разобрал, но в целом
Что случилось? спросил негромко. О чём крик?
Долгов помедлил.
Говорит, что русскому нечего делать в сердце Парижа. Тем более на улице Бонапарта, ответил сквозь зубы, чуть побледнев.
Кричавший выскочил из толпы и взмахом руки оборвал торжественную ленту. Это был один из серопиджачной троицы, замеченной Сергеем перед началом церемонии. Теперь он стоял лицом к лицу с художником. С ненавистью глядя на Белозёрова, процедил какие-то слова и замахнулся с явным желанием влепить пощёчину.
Но Долгов успел раньше.
С неожиданной быстротой он перехватил занесённую руку, рывком развернул обидчика к себе и сильным ударом в челюсть отправил на пол. Тот рухнул с болезненным воплем, однако, мигом вскочив на ноги, вновь замахнулся. И опять полетел на драгоценный паркет академического зала, получив на сей раз крепкий тычок основанием ладони в нос. Остался лежать со стоном.
«Ох, и больно же ему сейчас», отстранённо подумал Сергей. Внутри всё клокотало. Сам он, внешне невозмутимый (только гатчинский шрам побелел), стоял со сложенными на груди руками, разрываясь между желанием пнуть нападавшего (за что, собственно, тот хотел дать оплеуху?) и пониманием, что делать этого не надо. Статус и миссия Ну, невместно президенту русской академии бить француза у него в гостях, не четырнадцатый же год. А так хочется
Не вмешивайтесь, Сергей Васильевич, умоляюще произнёс ставший рядом Фалалеев, зорко поглядывая по сторонам. Нельзя вам драться, уже не гусар, чай
Краем глаза Сергей вдруг уловил некое движение. Сбоку набегали двое других мужчин из той же троицы. Судя по разгорячённым, свирепым лицам, с тем же намерением, что и пострадавший товарищ. И Сергей понял, что драться всё же придётся.
Однако совершенно неожиданно в бой вступил Марешаль.
Быстрым движением он сильно ударил первого из нападавших носком ботинка в голень. И тут же, без передышки, точно пнул второго пяткой в пах. Всего несколько секунд и оба, уже обезвреженные, валяются на полу, с воем держась за пострадавшие места Сергей остолбенел. А Марешаль изящным движением поправил растрепавшиеся волосы и как ни в чём не бывало повернулся к нему.
Боюсь, мсье Белозёров, открытие выставки получилось чересчур воинственным
Это точно, процедил Сергей, переводя дух. (Словно сам дрался.) Бросил взгляд на пол, где мешками с мукой валялись молодчики, трудно приходившие в себя после сокрушительных побоев.
Невесть откуда вынырнувшие неприметные люди быстро подняли незадачливых драчунов, с профессиональной сноровкой завернули руки за спины и буквально выволокли из зала.
Vive l'Empereur! отчаянно выкрикнул один из молодчиков уже на пороге, и двое других нестройно повторили за ним эту короткую фразу.
Тут переводчик не требовался. И так ясно, что «Да здравствует император!» Толпа загудела то ли осуждающе, то ли одобрительно. Не разобрать.
Сюрте проснулась, прокомментировал Марешаль, глядя вслед неприметным людям и кривя губы в недоброй улыбке. Как это говорят в России на готовенькое прибежали, вот. Пару минут назад они что-то не торопились
Сергей с холодком в груди вспомнил Ефимова, сомневающегося, можно ли в полной мере доверять Сюрте, будет ли она лояльно сотрудничать с русскими или пойдёт на поводу у проникших в службу бонапартистов Так ли, сяк ли, эти мо́лодцы пресечь провокацию не спешили. И если бы не доблесть Долгова с Марешалем, всё могло бы закончиться намного хуже с его, Сергея, участием, недопустимым.
Во время потасовки директор Боннар на всякий случай мужественно прикрывал своим тщедушным телом отскочившего подальше министра. Теперь Легат, отстранив директора, шагнул к Сергею и величественным жестом протянул ладонь.
Браво, мсье Белозёров! Вы были неподражаемы, быстро перевёл Марешаль.
Я? Но я же ничего не сделал, несколько растерянно откликнулся Сергей, простоявший всю драку со скрещёнными на груди руками.
Вы сделали главное: сохранили мужество, спокойствие и выдержку, решительно сказал министр. Не дали себя втянуть в гнусную провокацию, остались невозмутимы и непоколебимы, как скала. Ещё раз браво! Эти бонапартисты вконец обнаглели Мы все чтим императора, чёрт возьми, но это не повод для омерзительного политического хулиганства!
К ним подошёл немолодой худощавый человек, на высоколобом лице которого бросались в глаза длинные пушистые бакенбарды по моде прошлого царствования. То был российский посол во Франции Артур Павлович Моренгейм, приехавший на открытие экспозиции и ставший свидетелем драки. (Сергей побывал у него в первый же день в Париже.)
Совершенно согласен с вами, господин министр, твёрдо произнёс посол с церемонным поклоном. Иначе как политическое хулиганство трактовать сей инцидент не могу. Боюсь, я буду вынужден сделать соответствующее представление в Министерство иностранных дел.
Легат развёл руками.
Понимаю вас, господин Моренгейм От лица правительства приношу все возможные извинения. А с молодчиками, смею уверить, Сюрте разберётся. Неожиданно глаза его весело прищурились. Однако заметьте, что сорвать открытие выставки этим негодяям не удалось.
Да уж какая теперь выставка-то после такого скандала, обречённо сказал Сергей.
То есть как это какая? Ваша! Картины целы, и слава богу. Вы же видите, люди не расходятся, ждут.
С этими словами Легат повернулся к публике. По знаку Боннара подошла миловидная девушка-брюнетка с бархатной подушечкой в руках. На подушечке уютно лежали две пары позолоченных церемониальных ножниц.
Дамы и господа, прошу извинить за мерзкий инцидент, свидетелями которого мы все только что стали! энергично заговорил министр. Но теперь, когда он исчерпан, ничто не мешает нам открыть долгожданную выставку и насладиться искусством мсье Белозёрова, не так ли?
Публика нетерпеливо зааплодировала.
После того как ленточка была вновь натянута и торжественно разрезана, и зрители устремились к полотнам, Сергей отвёл в сторону Долгова.
Борис Афанасьевич, а что сказал тот тип, прежде чем вы его приголубили? Он что-то говорил, а я не разобрал
Долгов замялся.
Да я, знаете, во французских ругательствах не силён. У меня язык больше классический.
Ну, хотя бы приблизительно?
Приблизительно он послал вас по матери, нехотя пояснил Долгов, скривившись. Мол, засунь выставку себе в задницу и проваливай в свою дикую Россию, к царю-медведю
На следующий день после завтрака собрались в номере у Сергея: он сам, Фалалеев, Долгов и Марешаль. Француз явился с пачкой свежих газет.
Поздравляю, господа! провозгласил он с порога, энергично бросая их на стол. Все без исключения газеты поместили отличные рецензии. «Матен» и «Нувель де Пари» опубликовали интервью с мсье Белозёровым. Интерес к нему и картинам огромный.
Ещё бы! После мордобоя-то, проворчал Фалалеев.
Почему бы и нет? Скандал тоже реклама. Кстати, газеты отмечают хладнокровие и достоинство, которые мсье Белозёров проявил, не поддавшись на провокацию бонапартистов.
Старею, сокрушённо сказал Сергей. Лет пять назад непременно поддался бы. Хотя, зачем самому лезть с такими-то телохранителями?
Поочерёдно окинул взглядом Долгова и Марешаля.
Вчера, припоминая скандальную сцену, он вдруг запоздало поразился ловкости и быстроте, с которыми чиновники француз и русский одолели бонапартистов. И если от крепкого, длиннорукого Долгова подобной прыти ещё худо-бедно можно было ожидать, то субтильный Марешаль приятно удивил. Наверно, о том же подумал и Фалалеев.
Где ж вы, батенька, выучились этак вот ногами махать? спросил с интересом.
О, это целая история, ответил француз, принимая таинственный вид.
Ну, не томите, поведайте
Марешаль белозубо улыбнулся.
Это был сават, пояснил он. Есть во Франции такое искусство кто говорит борьбы, кто драки неважно. Его лет двести назад придумали. Главное оружие ноги и, конечно, знание болевых точек туловища. Попади в такую, и противник гарантированно побеждён. Вчера вы это могли видеть собственными глазами.
Видели, видели
Вообще сават это борьба нищих, с увлечением продолжал Марешаль. Он и родился-то в парижских трущобах. Оружия у простолюдинов не было, а защищаться от врагов как-то надо. Вот кто-то и додумался драться ногами. Они сильнее и длиннее рук, тем и хороши. Конечно, требуются навыки и ловкость. Но если вы овладели саватом, то помилуй бог ваших недругов
Интересно, задумчиво сказал Сергей. А вы-то где овладели? Не в министерстве же? Если не секрет, конечно
Опустив глаза, Марешаль выдержал паузу.
Да, в общем, не секрет, произнёс наконец. Я ведь и сам родом из рабочего квартала. Отец плотник, мать прачка. В трущобах без савата выжить трудно, особенно такому хилому мальчишке, как я. Так что драться я научился раньше, чем читать и писать. Себя защищал, сестёр. Помолчал. С лёгкой усмешкой потёр кривоватый нос. А потом потом отцу с неба упало небольшое наследство, и я смог получить образование. Школу закончил, университет с отличием. В итоге меня рекомендовали в министерство. И с тех пор всё складывается неплохо.
Последнюю фразу он произнёс с оттенком горечи. Понятно Сергей знал подобных людей. Такие пробиваются в жизни исключительно собственным горбом и подчас достигают многого. Марешалю едва ли больше тридцати, даст бог, всё у него сложится. Но уйдёт ли память о нищем детстве и трудной юности?
Голос подал Долгов.