Перед Бестужевым стояла задача обеспечить мир на северном фланге, чтобы облегчить положение России в центре Европы (Польша) и на юге (Турция). Первые впечатления посла свидетельствовали о том, что шведский двор, правительство и многие рядовые шведы однозначно склонялись к поддержке кандидатуры Лещинского. Сам Лещинский обратился к шведскому королю с призывом поддержать его кандидатуру. «По обстоятельствам и по разговорам здешних министров и прочих знатных персон надобно думать, что двор шведский по всякой возможности будет помогать Лещинскому», докладывал Бестужев. Но одновременно посол видел, что Швеция не была в состоянии играть какую-либо самостоятельную роль в Польше без посторонней дипломатической и финансовой помощи. Президент канцелярии тоже не был настроен в пользу безоговорочного ангажемента страна была не в состоянии помочь Лещинскому даже деньгами. Да и Франция, по оценкам Бестужева, будет проявлять по отношению к своему кандидату сдержанность и скупость. Как мы увидим, прогноз этот, в общем-то, подтвердился на практике. С.Г.Нелипович пишет, что большое сдерживающее влияние на Стокгольм в это время оказывала и Вена.
Петербург при поддержке Вены продвигал на польский трон Августа III, личность бесцветную, но вполне устраивавшую русскую сторону. Большинство поляков поддерживали кандидатуру Лещинского и в августе 1733 года избрали его своим королём. Это, по словам Бестужева, произвело в Стокгольме «несказанную радость» как при дворе, так и в народе. Но радость скоро утихла. Избрание Лещинского никак не устраивало Петербург. Предвидя возможность создания на своих западных границах непрерывного кордона, образуемого Турцией, Польшей и Швецией, Россия стала концентрировать свои войска на литовской границе, а 31 июля фельдмаршал П.П.Лейси (Ласси) с 20-тысячным войском перешёл границу, овладел Литвой и Курляндией, а потом занял практически всю Польшу.
8 апреля 1734 года 3-тысячный отряд фельдмаршала под м. Височин преградил путь 8-тысячному польскому отряду графа А. Тарло21, действовавшему на тыловых коммуникациях русского осадного корпуса под Данцигом и направлявшемуся на соединение с французским десантом, разбил его в штыковой атаке и заставил отступить. Эта победа лишила поляков возможности обеспечить благоприятные условия для высадки французского десанта. Убедившись в безнадёжности своего положения, Станислав Лещинский со своими сторонниками был вынужден бежать в Данциг, который потом осадили русские войска под предводительством фельдмаршала Б.Х.Миниха.
В конце октября 1734 года Кастеха в тайных переговорах с Хорном усердно склонял его к тому, чтобы Швеция на французские деньги послала на помощь осаждённому Данцигу 15-20-тысячный шведский корпус. Но Хорн, несмотря на призывы военных и дворянства, втягиваться в польские события не торопился: его не устраивали ни размеры предлагаемых Парижем военных субсидий, ни невнятная позиция Парижа о возможности направления к берегам Польши своей морской эскадры (Хорн хорошо понимал, что Англия, взявшая в конфликте сторону Австрии, может помешать вылазке французского флота в Балтийском море), ни общий тон переговоров, полный двусмысленности и недоговорённостей. Так что А. Хорн был настроен к предложениям Кастехи весьма скептически и в предлагаемых Парижем обстоятельствах вёл линию на затягивание времени. Именно в это время Кастеха «положил глаз» на члена риксрода К.Г.Юлленборга и стал с ним встречаться, несмотря на его прошлые контакты с Головиным и Бестужевым-Рюминым.
Карл Юлленборг (Carl Gyllenborg), известен также как Карл Гилленборг (16791746).
Кастехе пришлось довольствоваться вербовкой в Швеции добровольцев, благо «безработных» офицеров в стране в это время было достаточно. Но по наблюдениям Бестужева, добровольцев оказалось не так уж и много чуть более 100 человек: 40 молодых дворян-офицеров и около 80 солдат, выступавших по выданным им паспортам в качестве их лакеев. Петербург, тем не менее, высказал протест по поводу вмешательства в польские дела шведских добровольцев, на что Стокгольм ответил, что русские, если захотят, могли бы тоже свободно вербовать добровольцев в свою армию. На этом конфликт был улажен.
В то время как шведский генералитет и офицерство были настроены весьма воинственно и выступали в пользу активного вмешательства в события в Польше, король Фредрик демонстрировал своё расположение к России, вызывая, по словам Соловьёва, в народе ропот. Когда однажды Бестужев был у короля в гостях, к последнему зашли проститься пажи, мальчики лет 1415, завербованные на войну в Польше. Проводив их с Богом, король шепнул русскому посланнику на ухо:
Вот воины, которые едут выручать Данциг, да и между другими, отправляющимися туда, половина негодных.
Впрочем, если верить Веттербергу, то король тайно не отвергал идеи воспользоваться польскими событиями для восстановления былой чести и славы Швеции и возвращения утерянных в Северной войне территорий.
А шведские добровольцы в Польше будут брошены французами на произвол судьбы и попадут в Пруссию, где их насильно завербуют в прусскую армию. Этот эпизод станет потом предметом нелицеприятного разбирательства между возмущённым Стокгольмом и Парижем.
Чтобы перебить предложение Парижа, английский посланник в Стокгольме Э. Финч, со своей стороны, сделал шведам выгодное предложение сформировать шведский корпус на английские деньги и использовать его «для поддержания баланса в Европе», т.е. употребить в военных действиях против Франции. Хорн заколебался, чёткого ответа англичанину так и не дал, но и не отмёл его с порога.
В борьбе за польское наследство Россия впервые напрямую столкнулась с гегемоном Европы с весьма враждебно настроенной к ней Францией. Французы попытались помочь осаждённому Данцигу, высадив с кораблей десант. Однако десант почти весь, в составе 4 полков (5.000 чел.) и его командира бригадира ле Мот Перузы, попал в плен к фельдмаршалу Миниху. Французский посланник в Варшаве маркиз де Монти, фактически руководивший обороной Данцига, так же как и Станислав Лещинский, сумел скрыться. Так французские офицеры и солдаты за 80 лет до вторжения Наполеона в Россию получили первый наглядный урок силы русского оружия и впервые оказались в русском плену.
Осада Данцига русско-саксонскими войсками. Панорама со стороны Вислы, 1734 год. Гравюра.
Э. Миних в своих «Записках» пишет, что 30 или 40 шведских офицеров, находившихся при обороне города и взятых фельдмаршалом Б.Х.Минихом в плен, были великодушно отправлены на галиоте в Стокгольм. 28 июня 1734 года после длительной и кровавой осады, при взаимодействии армии Миниха и Балтийского флота, Данциг капитулировал.
Не желая брать на себя ответственность за тайные переговоры с Кастехой, Хорн проинформировал о своих контактах с французским послом членов правительства и предложил созвать в мае 1734 года риксдаг, чтобы предложить депутатам возможность решить вопрос об участии Швеции в польских событиях. Настроение министров в этом вопросе тоже оказалось весьма сдержанным, хотя для официальных переговоров были назначены комиссары во главе с самим президентом канцелярии.
М.П.Бестужев, парируя действия французской дипломатии крупными денежными «интервенциями», использовал созыв риксдага для того, чтобы попытаться заново сформировать в стране прорусскую партию, делая пока ставку на короля и его окружение, в котором, кстати, оказались многие бывшие «голштинцы», в частности Юлленборг и Хёпкен. Это был риксдаг, на котором, как пишет Веттерберг, все поменяли свои политические взгляды и пристрастия. Юлленборг развернул агитационную работу во всех секциях парламента, угощая на королевские деньги и дворян, и клерикалов, и городских буржуа, и даже распивал чаи с крестьянскими депутатами.
Борьба в риксдаге развернулась вокруг избрания лантмаршала должности, которая приобрела в последнее время большой политический вес. Королевский двор и Юлленборг со своими сторонниками делали ставку на продвижение на пост лантмаршала риксдага Самюэля Океръельма, но Океръельм проиграл генералу К.Э.Левенхаупту22, который не был кандидатом «хорнистов», но вполне их устраивал.
После отказа Петербурга защищать притязания голштинского герцога сдвинулись в благоприятную для него сторону и симпатии короля Фредрика I. А когда вопрос о польском наследстве был решён в пользу России и Австрии польским королём с помощью русских штыков снова был «выбран» саксонский курфюрст, и русские интересы в Швеции совпали с английскими, положение Бестужева несколько улучшилось. И хотя он критиковал Англию за то, что в вопросе о предоставлении шведам субсидий она в основном ограничивалась одними обещаниями, вмешательство Лондона во внутренние дела Швеции всё-таки возымело нужный положительный эффект. Во всяком случае, оно в определённой степени нейтрализовало действия Кастехи в Стокгольме. Как бы то ни было, влияние англо-русской партии в стране постепенно усиливалось, причём Э. Финчу на какой-то момент удалось установить доверительные отношения с А. Хорном.
Но господство французов над умами шведских политиков продолжалось. В начале 1734 года Финч докладывал главе Форин Офис Р. Уолполу (лорду У.С.Харрингтону) (16831756) о том, что Швеция благосклонно внимает французским предложениям, в то время как канцлер А.И.Остерман и Э. Бирон через английского резидента в Петербурге Клавдия Рондо (Rondeau)23 просили дать Финчу инструкцию действовать против Кастехи заодно с послом М.П.Бестужевым. В апреле лорд Харрингтон проинформировал К. Рондо о том, что Финчу в Стокгольм уже направлены указания вместе с М.П.Бестужевым решительно препятствовать втягиванию Швеции в польские распри. В конце декабря 1734 года в Петербурге было заключено русско-английское соглашение, сотрудничество Лондона и Петербурга, таким образом, фактически уже началось. Этому во многом способствовала смерть короля Георга I, находившегося последние годы в весьма неприязненных отношениях с русским двором, и восхождение на английский престол Георга II.
Положение русской стороны, в частности, посла М.П.Бестужева, несколько осложнилось тем, что летом 1734 года к Кастехе перебежал секретарь русского посольства Панов, очевидно владевший некоторой информацией о щекотливых денежных взаимоотношениях посла со шведскими политиками. Тем не менее, как пишет шведский историк К.Г.Мальмстрём, деятельность иностранных послов, включая Бестужева и Финча, на открывшемся в мае 1734 года риксдаге, была очень интенсивной. Практически каждый член риксдага «сидел» на «дотации», полученной либо от французского, либо от английского, либо от русского посла. Сторонники Хорна повсюду были теснимы сторонниками Юлленборга-Хёпкена, за которыми стоял король.
Прошедшие во время очередной сессии риксдага выборы Бестужев оценил как вполне благоприятные: в лантмаршалы парламента был выбран генерал К.Г.Левенхаупт, не входивший ни в одну из партий, а в секретную комиссию была избрана лишь одна треть «подозрительных», а остальные вроде бы принадлежали к прокоролевской (проюлленборговской) партии. Большинство депутатов были настроены миролюбиво, что гарантировало нейтралитет Швеции по отношению к польским событиям.
Но в действительности картина была намного сложней той, которую рисовал посол. Она была подвержена постоянным изменениям, политический флюгер Стокгольма продолжал вращаться с бешеной скоростью, а настроения шведов постоянно менялись, заставляя горячие сердца Бестужева, Кастехи и Финча то лихорадочно биться от радости, то сжиматься от очередной неудачи. Впрочем, главный вектор симпатий в Стокгольме показывал всё-таки на Париж.
24 сентября 1734 года Швеция, как бы парируя военно-дипломатический успех России в Польше, заключила договор с Данией о военно-политическом союзе, отвергнув пока и предложения Бестужева о продлении договора 1724 года, и Кастехи и Финча о субсидиях. При этом Швеция легко отказалась от своих гарантий шлезвигского вопроса. Конечно, всем было ясно, что этот союз был направлен как минимум против возможной агрессии России на Скандинавском полуострове. Веттерберг пишет, что шведско-датский союз был частью общего плана Франции и Швеции связать русскую армию на северном фланге в случае вступления Швеции в войну с Россией. Швеции тогда требовалось обезопасить свой западный и южный фланг. Одновременно союз с датчанами служил признаком разочарования шведов во французах.
Но русская опасность в очередной раз была переоценена России в этот момент было не до шведов. В конечном итоге акции Кастехи на стокгольмской «бирже» пошатнулись. На завершающей фазе конфликта в Польше, во время осады русскими войсками Данцига, в котором укрылся Станислав Лещинский, Франция начала проводить по отношению к шведам двойную политику. Призывая их теперь оказать помощь осаждённому Данцигу, она одновременно начала тайные переговоры с Россией о том, чтобы та согласилась признать польским королём Лещинского в обмен на признание Францией русских завоеваний в Прибалтике24. Позже, когда французский десант под Данцигом попал в плен к русским, тайные контакты с Петербургом стали ещё более необходимы для Парижа.
Хорну и многим другим шведским политикам стало очевидно, что французы хотят столкнуть Швецию с Россией, не взяв на себя никаких обязательств. Выяснилось, что польское наследство волновало Париж только потому, чтобы нанести ущерб Австрии. Если бы попутно удалось посадить на польский трон Лещинского и втянуть шведов на его сторону, то для французской стороны это было бы только дополнительным плюсом. Швеция рассматривалась всего лишь в качестве разменной карты в далеко идущих планах Франции. Разочарованный Хорн даже высказался в пользу продления русско-шведского оборонительного союза. На заседании канцелярии 26 ноября он сделал недвусмысленное заявление о том, что предложение Франции довольно опасно для Швеции, в то время как дружба с морскими державами даёт стране безопасность, которую не даёт Франция.
Впрочем, искренней дружбы с Англией у шведов тоже не было. В Стокгольме понимали, что англичане и пальцем не пошевелили бы для того, чтобы помочь шведам вернуть утраченные прибалтийские земли. Лондон мог прийти им на помощь только при возникновении угрозы существованию Швеции как государства. В остальном Швеция интересовала Англию как торговый партнёр и поставщик железа.
К осени 1734 года де Кастехе с помощью денежных подачек всё-таки удалось в основном сформировать послушную Версалю и враждебную России партию, которая заявит о себе во весь голос на риксдаге 1738 года и которая на протяжении последующих десятилетий будет определять внешнюю и внутреннюю политику страны, партию, которая, по мнению К.Г.Мальмстрёма, причинила шведским национальным интересам непоправимый ущерб. Слепая ненависть к России и желание добиться реванша за проигранную войну перевесили временную неприязнь шведов к Франции.
Интересно проследить в этом отношении обстоятельства эволюции К.Г.Юлленборга, будущего президента канцелярии. Как ни странно, но главную роль в его политическом восхождении сыграла любовь Фредрика I к 16-летней адмиральской дочери фрёкен Хедвиг Элисабет Таубе. Воспылавший страстью король в 1734 году стал часто посещать круг семьи адмирала Г.А.Таубе, в который входил и Юлленборг, вице-президент канцелярии, но находившийся уже в оппозиции к Хорну. Любовь короля стала притчей во языцех, и Хорн сделал ему замечание. Поступок президента канцелярии Фредрик воспринял как вмешательство в его личные дела и королевские прерогативы и закусил удила. Он без консультаций с риксродом и вопреки его рекомендациям стал налево и направо раздавать должности, фаворитизируя в первую очередь семью и друзей Таубе. Между правительством и королём назрел конфликт, которым и воспользовался Юлленборг, взяв короля под защиту. На риксдаге 1734 года Юлленборг и его сторонники, в основном бывшие «голштинцы», уже открыто выступили против Хорна, обвиняя его в «английском» уклоне и пренебрежении Россией.