Первый раз был тогда, зимним вечером, в нашем заснеженном детском саду.
Когда тебе 14 и у тебя первая любовь, ты не только не следишь за временем, ты вообще не знаешь, что такое часы. Зима, темнота, огни вдалеке, сугробы, «тот самый» мальчик
Потом я увидела лицо деда.
«Что же ты ведёшь себя как «неприличная женщина»?» возмущённо сказал он.
Не матом даже, а чем-то вроде «шалава».
Но этого мне хватило, чтобы очень сильно удивиться, спуститься с седьмого неба и быстренько прийти в себя.
Десятилетия спустя мы с ним вспоминали случай в сугробе.
«Дед, говорю. Как же ты мог ТАК меня назвать?»
"А чего ты хотела? отвечает. Я слишком за тебя волновался!"
Никогда больше я не слышала от деда ничего подобного в свой адрес.
Может, потому, что стала лучше себя вести.
А может, дед решил: ну, ладно, ну, шалава, что поделаешь, главное, чтобы человек был хороший.
Той же зимой я испортила кроличий полушубок, который мама дала мне «на выход». Я стояла в нём под мокрым снегом, почти дождём, не в силах уйти от М.
Не в силах отпустить его руку.
Кролик был испорчен. Как и моя репутация. И я больше не могла рассчитывать на ценные вещи. По крайней мере, до конца буйного подростковья.
Но мне было всё равно.
Мне было безразлично, что надеть на выпускной в девятом классе.
Кажется, я даже не помыла волосы, быстро собрала их в хвост с «петухами». Поднялась на сцену, получила аттестат о неполном среднем. Хороший аттестат, кстати, сплошные «четыре» и «пять». И загадала увидеть М. вечером. Но он не пришёл.
Очень быстро прошло лето.
А потом наступила осень.
М. попал под призыв и сразу объявил, что я ̶ маленькая, ждать не имеет смысла. «Ну, ты пиши, если что, не забывай».
В один из последних вечеров М. зашёл ко мне домой. Я вышла в подъезд. С ним был друг. Не помню, о чём мы говорили. Но в конце я вдруг кинулась ему на шею, обняла изо всех сил и не шепнула, нет, прокричала: «Я люблю тебя!».
Знаешь, в кино иногда используют такой приём: герой видит себя в прошлом, смотрит на происходящее как зритель, со стороны.
Сейчас я, взрослая, смотрю со стороны на эту сцену. И мне очень жаль глупую девочку, которая совсем не умеет сдерживать чувства.
Но в то же время я горжусь наивной девочкой, такой искренней, такой самоотверженной, вне правил и условностей.
Которая совсем не умеет прятать чувства.
Которая не боится их показать.
***
Да, мне жаль себя, маленькую.
Мне жалко детей, «особенно всех».
Сквозь года я ощущаю все свои сомнения, комплексы, страхи. Неуверенность. Зависимость от чужого мнения.
Как-то раз один из «не наших» взрослых парней, сделал замечание по поводу аспекта моей внешности. Сделал мимоходом, через пять минут забыл, а я очень долго жила с этой этикеткой.
Девочки-подростки сильно верят критическим замечаниям.
Тем более парней. И тем более если они старше.
Зря, конечно. Но ведь в то время я еще не зарабатывала деньги своим умом, не видела Венецию, Флоренцию и Рим, не встречала закат на Адриатике, не знала, как может смотреть мужчина, у которого от тебя «крышу сносит», не читала Хемингуэя, Ремарка, Виана и Харпер Ли и много чего классного ещё не делала.
И у нас тогда не было Интернета.
Поэтому казалось, что весь мир это класс, двор, ну, максимум, Компрос, парк Горького и пара центральных районов.
И в этом мире кто-то, пусть не самый умный, красивый и достойный, но самоуверенный, назначил себя главным и диктует правила, по которым живёт твое общество, тусовка.
Эти правила четко отделяют "крутых" от "некрутых".
И "некрутым" остается два пути: либо быть на подпевках в стае "крутых", либо оставаться в одиночестве.
К счастью, тот комментарий был одним из немногих эпизодов, а в целом мне повезло и со школьными друзьями, и с дворовыми, я почти не знала, что значит быть "некрутым". Мы принимали друг друга. И никогда не критиковали за внешность.
А потом начались путешествия, встречи, чтение, фильмы, универ, работа.
Мир становился все шире и шире. И однажды обидная этикетка отклеилась сама собой: мне просто сказали, что я очень красивая. Сказал человек, чье мнение было действительно важно.
Могу ли я что-то посоветовать 14-летним? Нет. У каждого свой путь.
Но я могу рассказать, во что верю.
Я верю в то, что добро и правда побеждают. Всегда.
Верю, что по-настоящему добрый человек никогда не поставит тебя в угол дурацким замечанием. А если он недобрый, не надо слушать его слова.
Я верю, что мир огромен, бесконечен, многообразен.
И каждому найдется место в нём.
Только не надо бояться быть собой.
Только надо стремиться быть свободным.
От предрассудков, сплетен, шепота за спиной.
И надо искать "своих", таких же свободных, настоящих, воспитанных, умных и добрых. Как ты.
***
̶ Друзья не понимают (да ты шутишь! как вообще такое можно смотреть?!), почему мне нравятся «Сумерки».
Всё просто: я это прожила.
Как Белла, я закрылась в комнате.
Закрывалась по вечерам, потому что учёбу никто не отменял.
Да, днём это была учёба в сильном классе. Я со своими гуманитарными мозгами штурмовала физику, алгебру, геометрию.
Я писала доклады на французском.
И участвовала в конкурсах стихов.
А вечером я выключала свет, ложилась на диван и часами слушала магнитофон, уткнувшись в одну точку, вглядываясь в пустоту.
Ни семья, ни друзья не подозревали о моей моральной бездне. Уже тогда я умела держать лицо.
Но с темнотой всё разбивалось вдребезги.
И к утру мне приходилось собирать себя, как мозаику.
Чтобы продержаться ещё один день и в сумерках снова разлететься на тысячу кусочков, каждый из которых тосковал и плакал.
Это было слишком больно.
И слишком страшно.
Я быстро усвоила урок. В свои четырнадцать поклялась, что никогда больше:
Не дам разбить сердце.
Не буду ни за кем бегать.
И сдержала слово. За тридцать лет я не бегала ни за одним мужчиной.
Ни-за-од-ним.
***
̶ Как я справилась? Сами того не зная, мне помогли друзья.
И новаторство в системе образования.
В десятом классе нашу параллель перемешали.
Вместо традиционных «А» и «Б» появились «гуманитарный» и «политехнический».
И почти сразу возникла школьная «банда» во главе с преподавателем
информатики. И всё закрутилось-завертелось
Если бы мне тогда сказали, что школы 21 века будут с металлоискателями и
видеонаблюдением, я бы сильно удивилась.
В моей школе на входе сидела почти столетняя баба Маня.
А двери были открыты круглосуточно. По крайней мере ̶ для нас (благодаря
дружбе с ночным сторожем).
Мы были королями школьных чердаков и подвалов, покорителями новых кожаных
диванов в учительской.
Коридоры служили нам футбольными полями, а окно однажды стало воротами.
Мы тусовались в каморке информатика. Это слегка напоминало «детский сад».
Там тоже были гитары. Но уже другие.
В таинственном полумраке нам открылись Pink Floyd, Sade и Dire Straits.
И были разговоры по душам. И мороженое. Как в «садике».
Только уровнем выше.
***
Взрослые умело направили нашу бурную энергию в нужное русло.
Несмотря на развал страны, школа ̶ каким-то чудом! ̶ получила пристрой, современное здание с большим спортзалом, просторной столовой и десятком новых кабинетов.
Мы с друзьями немало сделали для этой стройки: таскали что-то на носилках,
чистили снег, разгребали мусор, а потом долго отмывали коридоры от ремонта.
И всё это ̶ весело и от души, просто потому, что классно быть вместе.
Но руководство оценило трудовые подвиги: в осенние каникулы нас совершенно бесплатно отправили в Санкт-Петербург.
***
Денег тогда не было от слова "совсем". Родители выдали мизерную сумму на текущие расходы.
В Питер мы ехали в плацкарте, на "боковушках". У кого-то из друзей сохранилось видео: наш старший товарищ информатик идёт по вагону, снимает, как мы ̶ супер-правильные девочки и мальчики ̶ сидим на полках и увлечённо читаем. Это был муляж. Если приглядеться, рядом стоят эмалированные кружки, а в кружках ̶ пузырьки.
Жить предстояло в общежитии гостиничного типа (30-40 минут езды от Невского проспекта). Комнаты выстроились квадратом вокруг кухни и санузлов.
В нашей с девчонками спальне на троих было «шикарное» зеркало, всё в фантиках Love is, высотой сантиметров 50, шириной ̶ не более 10. Но мы были скромны, неприхотливы и находчивы, с помощью этой узкой сверкающей ленты можно было прекрасно накраситься: просто смотрись каждым глазом попеременно.
На стенах висели плакаты c Ван Даммом. Насчёт мебели не помню
Кровати точно были, факт.
Санузел насчитывал несколько душевых. В одной душевой не было света, зато отлично закрывалась защёлка. В другой свет был, но защёлка не работала. В третьей работало всё, но не было воды. Очередь в душ мы занимали с вечера. Но в юности эти мелочи вызывают разве что смех!
Народ был одет своеобразно. Сейчас кажется, что бедно и нелепо. Однако в те дни я считала, что жизнь удалась: ведь у меня был китайский пуховик, ангорский капор цвета «баклажан» и джинсы!
А ещё прямо перед отъездом я покрасила чёлку хной.
Экскурсии прошли мимо. Эрмитаж запомнился лишь жарой и духотой, мы с девчонками тайком прижимали ладошки к прохладным каменным чашам
Руководил туристической группой учитель информатики.
Дома, в Перми, у нас была тусовка. А в Питере 24-летний парень вдруг (!!!) осознал степень риска: двадцать отвязных, неконтролируемых, слишком взрослых подростков, как говорила моя бабушка "без царя в голове", а он несёт за нас ответственность.
Начались санкции. Ровно в 20:00 полагалось расходиться по комнатам и сидеть тише воды, ниже травы. Для нас, дворовых детей 90-х, это был вызов.
И ровно в 20:00 мы вышли в холодную питерскую ночь искать приключений на
Мы брели по пустынным улицам, мимо тёмных переулков и дворов-колодцев.
Питер переживал не лучшие времена. Фасады красивых, но запущенных домов грустно смотрели нам вслед. То тут, то там чернели выбитые окна, шершавились облетевшей штукатуркой стены.
К счастью, никаких приключений мы не нашли, зато нашли первый в жизни супермаркет, маленький финский магазинчик круглосуточной работы.
А в нём я впервые увидела ЙОГУРТ.
Деньги почти закончились, и мы просто полюбовались на красивые баночки.
Но одна девочка В. купила домой блок из 4-х штук.
И, добрая душа, дала нам попробовать по ложечке.
О, да! Я помню тот волшебный вкус йогурта с персиком. Символа новой эпохи, в которой будет ещё много «впервые».
***
Старшие классы взяли меня в оборот. Я снова почти не появлялась дома, перестала прятаться от жизни, окунулась в неё с головой.
Мне снова стало интересно. Что? Всё!
Я тогда напоминала туземца, который вдруг оказался в Париже!
И во все глаза смотрел и слушал
Кстати, о Париже. Я попала туда в выпускном классе. Много участвовала в общественной жизни. Написала доклад о Ле Корбюзье и его архитектурных достижениях, заняла призовое место и поехала во Францию в рамках культурного обмена школы и лицея.
В девяностые, представляешь?
Бесплатно!
Париж, Орлеан, замки Луары, побережье Атлантики.
Лувр.
Центр Помпиду.
Елисейские, понимаешь ли, поля.
Эйфелева башня, с высоты которой трудно было разглядеть мою первую любовь. Образ М. растаял облаком над Сеной.
***
̶ Однажды на улице я встретила его друга. Вежливо поинтересовалась, как дела.
Друг сказал, что в армии М. пришлось туго.
Я написала ему письмо, но ответа не получила.
Впрочем, мне уже не нужен был ответ.
Я изменилась.
Я увидела мир.
И этот мир окончательно вывел меня из туннеля с табличкой «М.».
Наша история закончилась.
Так мне казалось.
Так мне будет казаться ещё не раз.
ГЛАВА II. Универ
«Дай мне этот день,
Дай мне эту ночь,
Дай мне хоть один шанс
И ты поймёшь:
Я ̶ то, что надо!»
(В. Сюткин, гр. «Браво»)
̶ Из французской школы дорога шла прямо на филфак. На иняз.
Классический университет неохотно, но всё же распахнул передо мной свои благородные двери. По факту, это оказались не пропилеи главного здания с памятником Горькому, а скрипучая калитка пятого корпуса, вечно холодного, вечно голодного.
В 1994 году там, правда, было очень холодно. Ветер без труда пробирался к нам на лекции сквозь огромные щели в окнах.
А ещё было голодно. Столовая филологам не полагалась. Зато был буфет.
Если бы я вдруг решила снимать кино про то время, наш буфет стал бы одной из основных локаций. Небольшая комната с парой-тройкой столиков, покрытых сомнительной клеёнкой.
Витрина. На витрине ̶ сосиски в тесте, пирожное «Картошка» и корзиночки с кремом. Всем перечисленным можно было без труда забивать гвозди.
Даже кремом.
Но после четырёх пар эта витрина казалась скатертью-самобранкой.
Мы были молоды, как на подбор с чувством юмора.
Мы отлично спелись нашей маленькой французской группой.
И за неимением кетчупа приправляли деревянные хот-доги безудержным смехом. До икоты, почти до слёз. Так смеются счастливые люди.
Мы поступили, мы студенты! Конечно, мы были счастливы.
Хотя тот семестр был, пожалуй, самым трудным.
Нам сразу дали понять: многие должны будут уйти.
Нам сразу внушили: придётся сильно постараться, чтобы заслужить право быть здесь.
Нам сразу объяснили: не прийти на французский можно только по причине перехода в мир иной.
Нас держали в постоянном стрессе. Говорили о конкуренции. Пугали сессией.
Как-то мы должны были писать решающий диктант.
Батареи почти не грели. Мы дрожали от холода (или от волнения?).
И первое, что увидели, открыв дверь в аудиторию. Петлю на потолке!
Потом оказалось, что это никакая не петля, а электрический провод, к которому забыли приделать лампочку. Но впечатление мы получили неизгладимое.
Если бы я всё-таки снимала кино, та «петля» точно была бы в кадре.
***
̶ Незаметно наступил декабрь. И так же моментально закончился.
Я решила встречать Новый год со старыми школьными и дворовыми друзьями: отвлечься, отогреться, вспомнить детство.
Мы были у кого-то в гостях.
А потом туда пришёл М.
Проходить не стал. Вызвал меня в подъезд.
В том подъезде, промёрзшем, тёмном, мы провели несколько часов.
Мы говорили, говорили, говорили.
И всё началось сначала.
***
̶ Помнишь, я рассказывала, что французский можно было пропустить, только если не жив? В ту зиму я целых два раза прогуляла французский.
Оба раза из-за М.
Мы просто не могли друг от друга отлепиться.
У нас было сильное физическое притяжение.
И раньше, в мои 14.
И в 17. Тем более.
Скажешь, повеяло бульварным романом? Пошли мелодраматические штампы?
Ну, пусть идут.
Только так всё и было: когда он прикасался ко мне, по нему пробегал электрический ток. Когда мы целовались, у меня «плыла земля» (а я ведь даже не успела прочесть «По ком звонит колокол», я не знала ещё знаменитую метафору Хемингуэя).
Наступила весна. Почти все из справились с сессией, но нескольким девочками пришлось уйти в педагогический.
Мы с М. стали официальной парой.
В том смысле, что о нас узнали и друзья, и родственники.
В том смысле, что на свадьбу к ребятам из дворовой компании, из «детского садика», мы пришли вместе. И когда кто-то, разглядывая потом свадебные фотографии, сказал про М.: «Ух ты, какой интересный типаж!», ему тут же ответили: «Так, спокойно! Он встречается вот с этой девочкой!»
Да, у нас появились общие фото.
На них он всегда чуть наклонял голову в мою сторону. А я замыкала пальцы вокруг его руки.
У нас появились «наши» кафе и «наши» песни.
Он выучил мой любимый напиток (Мартини Бьянко).
Он знал, что я схожу с ума по клубнике.
Он писал мне милые записки.
А однажды принёс маленькое металлическое сердечко с гравировкой «Вместе навсегда».
***
̶ Это сердце хранится у меня рядом с его детскими снимками.
И взрослыми снимками, которые я сама сделала на какую-то «мыльницу».
Он такой красивый там. Смотрит прямо в глаза. И улыбается.