Парамонов, сдерживая себя, откинулся на мягкую спинку кресла, даже улыбнулся. Хорошо, что в подпитии. Влил в искривившийся, все же, рот виски, закурил.
Послушай, мы встречались? Не припоминаю что-то Наверное, я спал с тобой. И сделал тебе больно? Ты ведь красивая была раньше, я правильно думаю?
Та улыбнулась. Зубы у нее ровные, мелкие и белые. Для фарфора слишком мелкие. Не классический, а скорее хищный оскал.
Разве это имеет значение? Чтобы потешить напоследок ваше самолюбие, скажу да, мы были близки. Даже представить себе не можете, насколько.
Поедешь со мной на охоту, Мара? Парамонов разглядывал ее лицо и мучительно напрягал память. Там и поговорим. А тут ушей многовато жена, дочка
Да, по поводу охоты женщина сделала маленький глоток, подержала виски во рту, не морщась сглотнула, через годик встретишься с ней на охоте, с дочкой. Вот тогда тебе будет очень больно, Виктор. По-настоящему. А еще какое-то время спустя застанешь в собственной спальне, в кровати с женой, своего друга. Или сразу двоих друзей
Парамонов захохотал. В коридоре хлопнула дверь, в гостиную быстрым шагом вошла дочь.
Это кто? обратилась к отцу, изучая женщину в кресле. Здравствуйте.
Тетенька заблудилась, пригласил вот чайку выпить. Сидим, беседуем.
Вот просто так заблудилась, а ты позвал на чаек, да? Юля подошла, будто невзначай вытащила из отцовской пачки сигарету, закурила. Тот смолчал, не заметил даже, вроде того. Ты бы незнакомых тетенек домой осторожней приглашал. А то, знаешь, как бывает: «летним днем испить воды зашла случайно смерть»
Гостья рассмеялась тихим ровным смехом, и так необычен он был, что Парамонов вздрогнул. Будто звучали в приглушенном хохоте двое довольно молодая женщина и некто с металлически-жестким голосом.
Прекратите, сейчас уже кровь из ушей пойдет, буркнула Юля, раздавливая в пепельнице окурок. А ты бы не пил с кем попало. Как хоть зовут, знаешь? А то вещи пропадут из дома
Прекрати хамить, усмехнулся Парамонов, мысленно аплодируя дочке острый ум, все-таки, у молодых. И слова обидные нашла, вся в мамашу. Девушку зовут Мара. Я поеду к вечеру на охоту и подброшу ее до города.
Дочка уже выходила из комнаты, но остановилась, пристально глянула на отца, на гостью.
Мара? Издеваетесь, что ли?..
Почему же? незнакомка встала, улыбнулась уголками губ, направляясь к девушке, приветливо протянула руку, разве плохое имя?
Не подходите! вскрикнула Юля и, попятившись к лестнице, взбежала на пару ступеней, а почему руки в перчатках? Папа, кто она?!
О! Парамонов воздел палец к потолку, назвала-то меня как «папа». Чудо чудное, диво дивное! За последние, всего-то, три года Мара, вернись, это надо отметить, виски еще есть.
Хватит бухать! В лицо-то ей глянь! умоляюще крикнула дочь, убегая на верхний этаж, мама, мам, ты где?..
На улице окончательно стемнело. Короткий предзимний день исчез в непроглядном сумраке. Тучи унеслись с ветром, и узенький серпик умирающей луны чуть подсвечивал голые ивовые ветки, причудливыми тенями пляшущие на неприкрытых шторами окнах. Прояснилось. После снегопада окрестные поля, перечеркнутые кое-где провалами оврагов, белели до самого горизонта.
Юлька, да уйди ты от меня. Господи, как все надоело!.. Елена отворачивалась от дочери, утыкаясь опухшим лицом в подушку. Я пустырника пузырек целый выпила. Дай поспать, иди к себе. Или в город погулять съезди.
Ага, пустырника, с горечью брякнула ногой по пустой бутылке
Prosecco, и шампанским запила. Мам, ну позвони кому-нибудь, друзьям его Ну, этому, который охотник, дяде Коле.
Сама звони, пробурчала Елена, иди, не сочиняй всякую муть
Да послушай же!.. Юля в отчаянии тормошила мать, ну, приди в себя! Откуда тут женщина, за городом, взялась? В одежде хорошей, с прической? Заговорила всех, запутала
Наверное, его баба, сонно бормотнула Елена, назло мне привел. Гад он, твой папаша, вот что. Всю жизнь мне испоганил.
Я тут погуглила, сунула под нос дремлющей матери смартфон, Мара это демон, вызывающий кошмары. Кикимора если по-старому, по-русски. Мне страшно!
Да уйди ты! Елена глядела злобно, боится она Курить не боишься да с мужиками без предохранения спать? Мало тебя по венерологам водила? Отстань, говорю
Парамонов допивал виски в одиночестве. Мара стояла у панорамного окна гостиной, глядела молча в темноту. А ведь права она, залетная стерва. Жизнь катится вниз, считая выщербленные вовсе не мраморные ступени дней. Когда же выскользнуло из рук счастье? Где она, благодать зрелости? Или росток отмирания уже посеян в бренном теле, пустил корни, вот-вот зацветет, разрастаясь Сколько ждать осталось? Завтра это будет или?..
Да послушайте же, товарищ следователь, или как вас называть? устало повторял Николай, глядя в недоверчивые глаза полицейского чина. Во внутрь салона Газели морозный ветерок доносил запах гари. Говорю же, дочка Витькина позвонила, мол, приезжайте быстрее, пришла женщина какая-то странная, что ли. А отец, ну Витя, значит, вроде с ней разговаривает.
Поймите, офицер мягко покачал головой, я версию вашу отрабатываю уже полночи. Группа разбирает пожарище пятый час. Там останки троих людей, все в разных комнатах. Рванул котел газовый, понимаете? Причем после взрыва еще факел из газопровода пылал минут сорок, точно. Пожарные говорят, температура в очаге сразу больше тысячи градусов. Трагедия, слов нет!..
Девчонка-то, девушка, дочка его, в трубку мне шептала, плакала, Першин устал сердиться, много раз повторяя, что женщина пришла какая-то странная да вы, наверное, прослушать можете, звонок-то!
Проверим непременно, пробурчал дознаватель, закуривая, чтобы установить факт разговора. Насочиняла вам девчонка, Николай. Сами же говорите скандалили они с женой часто, вот, ребенок в стрессе и позвонил. Между нами, я по посторонним в доме сразу отработал. Так что не упорствуйте, выбросьте из головы. В поселок въезд один, и там стоит камера. Запись ребята просмотрели по минутам. В пять утра вернулась домой его жена, и больше никто не заезжал. Теоретически возможно проползти через поля по целине но там незастывшая глина, овраги, река. А выход к шоссе, все равно, один и никто не входил и не выходил сегодня. Да ты сам-то глянь снег вчерашний вокруг нетронутый. Во все стороны, кроме этой.
Полицейский кивнул за окно машины. Там, за путаницей обвисших, опустевших уже пожарных шлангов, под комьями осевшей желтой пены виднелся сгоревший хребет дома Виктора Парамонова. Торчали мертвыми черепахами до красноты обугленные остовы двух автомобилей. Лужей мутной, застоявшейся воды поблескивало расплавленное стекло витражных окон. Осень бесстрастно, как и всегда, хоронила прошлое под хлопьями снега.
ДЕВУШКА С ПТИЧЬИМ ПАЛЬЦЕМ
Юрию Петровичу до ужаса ужасного надоела затяжная холодная весна. Меланхолично загребая влажные скорлупки прошлогодних листьев по дороге на работу, он поймал себя на мысли стоит ли торопить устоявшееся бытие ожиданиями? Получается, большую часть жизни провел в предвкушении чего-то. А чего? очевидно, лучшей доли. Конечно! Сначала взросления, возможности самостоятельных решений, потом карьерного роста, чтоб оценили близкие и не только уникального и талантливого его, дальше встречи с красивой и умной девушкой, позднее достатка. Рассохин остановился посреди пути, слушая громогласный вороний хор, и отметил, что шагает он по ковру птичьего помета уже много лет. Подумал а чего из намеченного не случилось? Ему, профессору кафедры философии, более чем понятно если поставленная задача невыполнима, стало быть, в основе лежал ложный посыл. В случае его, Рассохина, был неверен самый первый тезис о собственной его уникальности. «Да ведь каждый так думает! возразил себе Юрий Петрович, отыскивая в кармане носовой платок, мол, буду жить долго и счастливо и никогда не умру».
Утренняя аллея пустынна. Мимо, в сторону центра, ползет в пробке поток грязных машин. Танк Т-34 целится с постамента в фасад девятиэтажки, где раньше был «Дом книги». Там в восемьдесят шестом давали по подписке толстые зеленые тома «Жизни животных», за которыми маленький Юра ходил вместе с бабушкой В общем, именно сейчас Рассохин окончательно, четко и с полновесными аргументами осознал, что торопить время, в ожидании счастья, не стоит. Более того, надлежит ценить каждый день, значит, переносить и небесную хмарь, и привычную, словно старый диван, жену, и пропахшие юношеским потом аудитории с зевающими студентами словом, то, что составляет его жизнь.
От весны он всегда ожидал чего-то особенного. Наблюдал, будто ритуальное событие, пробуждение всего после стылого зимнего упокоения. Вот и вороны начали орать во сто крат громче, нагло предупреждая редких прохожих: «Прячьтесь, двуногие, под железное танковое брюхо, не то разобьем ваши головы глянцевыми клювами!». Нынешняя весна пока ничем от зимы не отличалась. Ночью вьюжило и накрепко примораживало поплывшую было днем снежную кашу, богато сдобренную окурками и собачьим дерьмом. Редкие намеки на неизбежную смену времени года подавало заспанное солнце, которое выкатывалось сейчас раньше обычного, сопровождая Рассохина в восьмом часу утра в университет. А вечерами светило красным глазом в грязные окна кабинета, говоря иди уж домой, время дивана пришло. Домой Юрию Петровичу не особо хотелось. Не то, чтобы в приличной квартире, расположенной в центре города, было плохо, а просто за последние лет десять настолько все пропиталось рутиной обои, ламинат, фаянс умывальника и хорошо прокрашенные волосы жены, что на пути к дому он останавливался на минуту у пешеходного перехода, размышляя что, если сейчас упасть и сломать ногу? Ну, сначала, в ожидании реакции равнодушных прохожих, придется полежать в луже, глядя в небо, будто Болконский под Аустерлицем, потом подхватит «скорая» с недовольными медиками, отвезет в больницу. Жена принесет банку с супом и вторую, поменьше, с невкусно пахнущими котлетами. Гипс, костыли, сидение дома на диване, телевизор с каналом «Спас», где бывают люди с убежденными лицами, рассказывающие дивные истории про другую жизнь Да-а-а, идея так себе. Нога заживет. А жизнь останется прежней. Ни жена, ни квартира тут ни при чем, тем более котлеты. Все дело в нем самом. Каким-то образом рассеялись прошлые фантазии и надежды. Выросла и уехала дочка, взрослый, неглупый, а потому немного очерствелый человек, умерли от старости родители, про жену думано-передумано. Менять на другую примерно то же, что и не менять. Законы равновесной гармонии беспощадны. Что остается? Друзья, работа и, увы, водка.
Конечно, еще и собственные мысли. Рассохин заметил, что с каждым днем размышления его становятся все более похожими на разветвленную дельту реки Амазонки часть их стремится резво куда-то, другие же уходят вправо и влево, теряя скорость, замедляясь до еле заметных протоков, а иные и вовсе тормозят, закручиваясь в глухие, темные омуты. С такими думами он вставал поутру, завтракал, поддакивая жене, по делу и невпопад, читал лекции, дописывал монографию «Аксиология гуманизма в России», пару раз в неделю созванивался с друзьями, намекая на алкогольные посиделки в ресторане или прямо на кафедре, засыпал дома, в своей постели, и просыпался в пять утра. Снились ему чаще всего мама и отец, старая родительская квартира, крошечная дача, отцовские жигули шестой модели, собственное студенчество Иногда Светлана Николаевна, начальник отдела кадров университета, пышная и добрая, с натуральным запахом сорокалетней, жадной до любви женщины. Честно говоря, Рассохину стыдно было показывать ее друзьям, хотя моложе была на десяток лет, и одевалась она неплохо, и стол в лаборантской сервировала быстро, с домашними пикантностями гадкими, на самом-то деле, консервированными патиссонами, лечо или пахнущими аспирином солеными огурцами. Светлане при встрече с его товарищами становилось неловко, она краснела, еще сильнее вздымала свою достойнейшую грудь, дышала рядом с его плечом, и Юрий Петрович ощущал волну жара, вперемешку с запахом подмышек, накрывающую пиршество. Светлана Николаевна, скрывая смущение, шутила, смеялась невпопад, и тут уж краснел Рассохин, пожимая плечами, когда друзья под столом тыкали его ботинками.
Дело вам какое-нибудь нужно, профессор, подвыпив как-то, объявил ему с глазу на глаз один из товарищей, молодой, подающий надежды актер из драматического Константин Карлов. Вы всего добились в универе, на месте топчетесь. Надо что-то менять. Начать, например, с девушки вашей. Вы меня, конечно, простите но это не в дугу. Вы профессор, все-таки, интересный человек. Ну, и девушка вам нужна такая же чтобы все завидовали.
Рассохин помычал, дожевывая кусочек слегка прогоркшего сала, закурил, представляя себя со стороны пьяный, с блестящими прищуренными глазами, пятидесятилетним обрюзгшим лицом, слегка отвисшим животом, в плохо выглаженных брюках
Ты, что, издеваешься? Какие девушки, когда за полтинник перевалило? Дело, друг мой, совсем не в этом. Смысл происходящего я что-то утратил Думаю к чему живу? Еще сколько, вот так, мне отмеряно? Занятие не находится. Раньше, помню, мечтал о больших делах! Да слишком скоро все их переделал, и не осталось ничего. Впереди дорога ровная, ни одного перекресточка, свернуть некуда. Даже остановки не видно. Чтоб сойти.
Ну, какая же глупость! возмутился Константин, махнул рукой, покачиваясь пружинисто на носках кроссовок. Сейчас девушкам что нужно? Внимание, надежность и немного поддержки. Вы же не самый бедный человек, сможете помочь, уверен. И давайте для начала приведите себя в порядок. Что это у вас штаны висят, пузо вон над ремешком. Подите-ка в спортзал, а? Там как раз и девчонки красивые запросто попадутся. Какова идея? По-моему супер!
Издеваешься, сволочь, беззлобно хмыкнул Рассохин, разгоняя предложение друга в отуманенном водкой мозгу, только спортзала мне и не хватало
А вы хорошенько подумайте, не согласился актер, закидывая под язык какую-то круглую зеленую таблетку. Я вот сегодня поеду в клуб. Почему вы со мной не едете? Потому что записались в отряд мухоморов. Да и спортзал это только повод. Затравка, так сказать. Вызов самому себе. Тварь вы дрожащая или право имеете?
Да, да Раскольников Родион. Очень подходяще, механически пробормотал Юрий Петрович и удалился в кафедральную библиотеку к дожидавшейся Светлане Николаевне, чтобы там, стянув с нее синтетическую кофточку, полным носом вдыхать женский похотливый дух, сдобренный дезодорантом.
Идея, сначала отброшенная за нелепостью, всплыла у Рассохина после очередных посиделок на диване перед телевизором, с отсиженной до абсолютно плоского состояния задницей, в ожидании тревожного пятичасового ночного сна. Взвесив все за и против, подвергнув структурному анализу предложение о спорте и новой девушке, Юрий Петрович, традиционно в четыре тридцать дымя на кухне сигаретой, пришел к выводу, что вряд ли будет хуже, если он добавит в свою жизнь новизны. Особенно убеждало воспоминание о случае месячной давности, когда, во время очередного нытья жены в рамках каких-то бытовых претензий, ему вдруг ясно представилось, как он обходит ее, сидящую на стуле, сзади, чтобы налить себе чаю, и вдруг, обхватив пятерней подбородок, резко и сильно выкручивает ей голову назад, лицом к себе. А она, уже мертвая, смотрит на него широко раскрытыми глазами. Гадость невероятная, кроме того еще и очень страшно. Рассохин сам по себе был человеком гуманным, чувствительным и сострадающим. Случалось грубить, на службе и дома, но быстро отходил, корил себя и каялся. Насилие его не привлекало, казалось абсолютно диким и отталкивало в любом виде. Изредка, все же, снились престранные сны, где он из детского пластмассового «маузера» расстреливает людей разноцветными пульками