А вы знаете, какая удача! Мое купе оказалось совсем свободным. Я еду одна, без попутчиков.
Ничего, проводник к вам кого-нибудь подсадит, сказал Боб, не столько настаивая на своей правоте, сколько желая, чтобы она его опровергла.
Не подсадит. Он там уже какие-то свои коробки пристроил.
Что ж, фартово. Это называется расширением жилплощади. Мы с женой тоже свой жилищный фонд расширяем. Боб вымерял на вагонном столике несколько пядей, призванных наглядно показать, как они расширяют жилищный фонд, и заодно прихватил выложенное кем-то к чаю печенье.
Им завещали квартиру в Ленинграде, пояснил Герман Прохорович, доверительно наклонившись к Капитолине.
Везет же людям. А наш жилищный фонд три комнатушки, два балкона, сарай и курятник.
Что ж так?
В остальных комнатах отец расположил свое ткацкое производство.
Он у вас цеховик? Подпольный предприниматель?
Нет, изобретатель-любитель. Возрождает в России ткацкое дело.
А, ну-ну сказал Боб, позевывая, словно ни к чему он не был так равнодушен, как к ткацкому делу.
Если хотите, я могу вас к другому делу пристроить. Повыгоднее. Улыбка, проскользнувшая на губах Жанны, означала, что если ее кто-то не понял, то ему же хуже, тогда как ей всегда хорошо.
Хочу, хочу! восторженно воскликнула Капитолина.
Она хочет, для убедительности повторил Боб, внушительно взглянув на жену.
Вот и славно. Подробности обсудим.
А какие подробности? наивно поинтересовалась Капитолина.
Ну, гонорары там и все прочее.
Гонорары в смысле зарплата?
Дура. Боб стал отрешенно смотреть в потолок, а затем отвернулся к стенке.
Почему это я дура? Капитолина рывком одернула платье, словно бесстыдно выставленные колени больше всего выдавали ее беспросветную дурь, но тотчас смирилась со своей участью. А впрочем я дурочка. Вы верно заметили. Старухи говорят, что я блаженная.
Перестаньте. Прекратите этот разговор. Герман Прохорович давно уже ждал повода вмешаться, но вмешался только сейчас, когда разговор затих сам собою.
А о чем же нам говорить? осведомилась Жанна, показывая, что она рада бы угодить Герману Прохоровичу, если он любезно подскажет, каким образом. Может быть, о чистой и непогрешимой любви?
О чем угодно, лишь бы без пошлости и грязи.
«Без пошлости и грязи!» Какая прелесть! Еще один клич ВЛКСМ, подытожил Боб, на всякий случай приберегая про запас комсомол, как козырную карту из доставшегося ему прикупа.
Перенесен
Поддавшись общему оживлению за столом, Добролюбов спрятал под подушку книжечку и, погасив настенный фонарик, взял к себе наверх стакан чая. Чай оказался такой горячий, что его трудно было держать даже за ручку подстаканника и приходилось то и дело перехватывать с разных сторон (где похолоднее), чтобы не обжечь пальцы.
Но пальцы все равно обжигало, и он применял против этого испытанный способ: брался за мочку уха. Затем, поставив стакан перед собой, Добролюбов стал усиленно дуть на него, вытягивая трубочкой крупные потрескавшиеся губы и стараясь, чтобы чай при этом не выплеснулся, не забрызгал стекла круглых очков и не оставил на одеяле мокрых пятен.
Наконец чай немного остыл. Помешивая его ложечкой, Добролюбов принялся с присвистом отхлебывать, словно без этого звука он не испытал бы желанного удовольствия от чаепития.
Герман Прохорович же, слегка поморщившись от не слишком приятного звука, но ничего не сказав по этому поводу, спросил Добролюбова совсем о другом:
Ну а вы кого из знаменитостей лицезрели на платформе?
Тот от неожиданности чуть не поперхнулся и часто заморгал глазами с рыжеватыми ресницами.
Что, простите? Я не расслышал
Я спрашиваю, кого вы, так сказать, лицезрели? Ночным поездом в Ленинград ездят многие знаменитости.
Солженицына, ответил Добролюбов, словно иного ответа у него и быть не могло и он бы удивился, если бы вдруг выяснилось, что от него ждали иного ответа.
Герман Прохорович, оставаясь в рамках учтивости, тем не менее позволил себе усомниться:
Как вы могли его видеть! Солженицына же выслали пять лет назад, в семьдесят четвертом.
Значит, он тайком вернулся.
Не шутите так. Обращаясь к Добролюбову, Герман Прохорович старался не смотреть в сторону Боба, сразу настороженно притихшего при упоминании Солженицына.
Я и не шучу. Я к шуткам вообще не склонен.
Но Солженицын живет в штате Вермонт далековато отсюда.
В таком случае полагаю, что я встретил его двойника.
Так бы ему и дали, двойнику, свободно расхаживать по улицам и смущать народ, сказал Боб со знанием дела, словно он ни о чем так хорошо не был осведомлен, как о границах дозволенного двойникам.
Тогда будем считать, что это призрак. Добролюбов поскучнел, показывая, что ему ничего не оставалось, кроме как предложить самую нелепую версию событий тем, кто не принимал его разумных объяснений.
Не призрак, а просто так бывает подсказал Герман Прохорович более приемлемый выход из положения. В толпе кто-то мелькнет и покажется на кого-то похожим. А приглядишься внимательнее никакого сходства нет. Сам себе удивишься, что так обманулся. Вот и вам, скорее всего, показалось. Соглашайтесь. Не спорьте. Мало ли, что кому покажется. Ну и дело с концом Он тоже стал примирительно помешивать чай в своем стакане.
Добролюбов же, напротив, заупрямился и отказался от уступок, на которые чуть ранее было уж согласился:
Нет, извините. Я за свои слова отвечаю. Я видел на платформе Солженицына.
Так-таки самого Солженицына?
Да, самого, и мне ничего не привиделось, не показалось и не почудилось.
Герман Прохорович зашел с другого бока.
Может быть, вы перед этим немного того выпили?
Я вообще не пью. Тем более перед посадкой в поезд.
Похвально. Но как вы могли его видеть, вашего Александра Исаевича! Это, простите меня, вздор! Герман Прохорович стал терять терпение, при этом предлагая всем удостовериться, что виновен в этом совсем не он.
Да уж так. Видел, и все. На моих глазах он вошел в оцепленный вагон. Охрана его пропустила.
В оцепленный вагон? Ах, в оцепленный вагон! умилился Герман Прохорович святой наивности того, кто мог позволить себе подобное утверждение. А вы знаете, милейший сказочник Ганс Христиан Андерсен, кто в нем едет, в этом вагоне?
Откуда мне знать? Полагаю, какой-нибудь важный чин со Смоленской площади или не менее важный иностранный гость.
Гость! Герман Прохорович обвел всех присутствующим значительным взглядом, предлагая засвидетельствовать, что это слово было произнесено не им. И не какой-то там, знаете ли, заштатный гость, а Его Святейшество Далай-лама со свитой приближенных к нему духовных лиц.
А вам откуда это известно? спросил Боб, безразлично интересуясь источником подобных сведений.
Из наших советских газет. Впрочем, не только из газет Германа Прохоровича вдруг осенила некая догадка, заставившая его приоткрыть от изумления рот и тронуть себя за темечко. Так вы говорите, что Солженицын вошел в оцепленный вагон? Тогда я не исключаю не исключаю.
Чего вы не исключаете? спросили все в один голос.
Одного, знаете ли, весьма пикантного обстоятельства.
Какого? Какого?
Боюсь, меня не все поймут но я не исключаю, что оный диссидент, клеветник и все прочее Солженицын был перенесен сюда духовными усилиями Его Святейшества Далай-ламы или сопровождающих его лиц. Это, с вашего позволения, телепортация. Явная телепортация. В Тибете сие до сих пор практикуется.
Теле теле как вы сказали? уточнила Капитолина.
Телепортация, мгновенное перемещение объекта на любое расстояние.
Вы явно преувеличиваете возможности Далай-ламы, а то эдак все наше Политбюро оказалось бы в Индии или на Тибете. Да и зачем Далай-ламе Солженицын? спросил Боб с тем же безразличным интересом.
Вопрос не ко мне. За священных особ такого ранга я отвечать не могу. Но, наверное, зачем-то понадобился. Если Солженицын взывал к тому, чтобы осчастливить взрывом атомной бомбы Советский Союз, то почему бы ему и Тибет не включить в свою долгосрочную программу?
Можно надеяться, что вы не считаете Солженицына великим писателем? спросил Боб насмешливо, словно после утверждения об атомной бомбе собеседнику было легко с ним согласиться.
Но Герман Прохорович соглашаться-то и не спешил:
«Архипелаг», «Красное колесо» Надо читать, а потом уже судить. Все согласны? Он обвел взглядом собравшихся.
Все промолчали, не желая обозначить свое согласие, хотя и возражений ни у кого не нашлось.
В таком случае предлагаю что можно предложить в таком случае? Герман Прохорович всех явно забалтывал, чтобы выиграть время, нужное для поисков в портфеле чего-то такого, чему хотелось придать видимость заранее приготовленного сюрприза. В таком случае позвольте вам предложить для пробы что? С этими словами он извлек из портфеля странную бутылку темного стекла и необычной формы, завернутую в обычную газету.
Не чокаясь
Что это у вас? В таких бутылках отбывают срок джинны, наказанные за непослушание.
Или томятся плененные нимфы, русалки, водяные, духи морских глубин. Где вы это взяли?
Вам кто-то подарил? Вас облагодетельствовал?
Руки потянулись к бутылке, и его засыпали вопросами, на которые Герман Прохорович, однако, не спешил отвечать так же, как и не позволял чужим рукам (может быть, даже немытым) прикоснуться к бутылке.
Все вам расскажи Ну, будем считать, что подарили. Такой, знаете ли, ценный а может быть, и бесценный подарочек.
От кого?
Тут на платформе, оказывается, встречаются свободно расхаживают подобные дарители. И главное, бескорыстные из числа тех, кому просто хочется проявить к вам участие, позволить себе некий учтивый жест, в конце концов просто сделать вам приятное.
А что нам прикажете со всем этим делать?
С чем?
Ну, с содержимым вашей бутылки
Полагаю, самым разумным будет напиться, раз уж истина, как говорится, в вине. Или есть другие мнения?
По поводу истины-то? Возражаю.
Ну возразите Как предоставляют летчику простор для полета, Герман Прохорович предоставил Бобу все возможности для возражений.
Истина не в вине, а в союзе пролетариата и крестьянства.
Ну, отмочил Жанна фыркнула, но не оттого, что сказанное было смешным, а оттого, что оно показалось ей откровенно глупым. Наверняка принял уже из той фляжечки, что в заднем кармане
Услышав про задний карман, Боб изобразил лицом самое искреннее недоумение, словно его как борца за мир уличили в наличии подземных шахт с ракетами, нацеленными на соседние страны.
Так это у вас что, простите, коньяк? спросил Боб, желая уточнить, чем ему предлагают напиваться. На вино что-то не похоже.
Коньяк, коньяк, брат. И к тому же стозвездочный, особой выдержки
А вот и неправда. Я за вами наблюдала, вмешалась в разговор Капитолина. Бутылка с коньяком осталась у вас в портфеле. А это вы достали совсем не коньяк
Коньяк или не коньяк какая, в конце концов, разница? Все равно жизнь в мире полна страдания. Крепость достаточная, чтобы напиться. Извольте. Кому налить?
Его никто не поддержал. Судя по лицам, все сочли, что это слишком: напиваться без всякого повода и притом чем-то по виду весьма сомнительным.
А я напьюсь. У меня есть повод. Герман Прохорович извлек из портфеля также и рюмки, как фокусник извлекает предметы откуда-то, где до этого ничего не было, и сам же удивляется их наличию. Смотрите-ка здесь, оказывается, рюмки вот чудеса-то! Форменные чудеса!
И я с вами буду напиваться. сказала Капитолина с решимостью, вызванной тем, что ей была известна причина его желания напиться.
Маленьким девочкам не положено напиваться. Они могут наделать глупостей, сказала Жанна, не скрывая, что она тоже способна на глупости, но не потому, что малолетка, а потому, что ей надоедает быть слишком умной.
Не такая уж я маленькая. Капитолина опустила глаза, словно так ей было легче возразить собеседнице. Вам сколько лет?
Ну, положим, двадцать восемь. Жанна широко раскинулась на своем месте, словно ее признание давало ей право не стесняться в том, чтобы занять как можно больше пространства.
Неправда. Вам всего двадцать один, хотя выглядите вы и впрямь на двадцать восемь.
Старуха!
Ну, до старости вам еще далеко. Вот мне уже тридцать два. Только я выгляжу моложе, потому что живу не в Москве, а на окраине Одинцова. Ношу ситец, а если пригласят к кому-то в гости или на танцы крепдешин: он по виду почти как шелк. Встаю рано, грибы по опушкам собираю и знаю свойства целебных трав. Всех соседей ими лечу. И еще я раба клубники
Тут Жанна хохотнула.
Извини, милашка, но это звучит сомнительно. Если ты покорная раба, то кто-то пользуется тобой по части клубнички.
Я не в этом смысле. Капитолину бросило в краску. Хотя мне тридцать два года, но я еще девушка и не боюсь в этом признаться, поскольку что в этом плохого? Только так и следует молодым вступать в брак.
Вступать целехонькими. Слышал? Жанна потребовала от мужа внимания к сказанному. А ты как вступил со мной в брак? Привел на свадьбу всех своих любовниц
Ладно, ладно. Ты тоже не образец целомудрия.
Хватит вам. Я не об этом. Я раба клубники, поскольку меня с детства заставляли ее полоть, рыхлить и усы обрезать. Знаете, какая она усатая!
Тридцать два года Так вам, моя крепдешиновая, замуж давно пора.
Суженого жду. Я, может быть, за Германа Прохоровича замуж выйду, если он разглядит мои достоинства и убедится, что я ему подхожу.
О, вот не ожидал, признаться! Даже несколько смущен Я ведь был женат. И жену свою, кажется, даже любил, но вот ничего из этого не вышло. Все прахом пошло
Ну и что из того? Были не были, вышло не вышло. Это все иллюзия
Вы рассуждаете как буддистка
А вы ко мне приглядитесь, миленький. Может, вам что и откроется Вот за это и выпьем.
Тогда уж и нам налейте, присоединились остальные.
Пожалуйста будьте любезны прошу. Герман Прохорович разлил по рюмкам жидкость, напоминающую по виду коньяк, если допустить, что коньяк может издавать такое райское благоухание. Только давайте выпьем не чокаясь.
Почему не чокаясь? спросил Добролюбов, всегда выяснявший причины простых явлений и никогда сложных.
Потому что не чокаясь, сказала Капитолина, почувствовав, что Герману Прохоровичу трудно давать на этот счет какие-либо объяснения.
Все выпили, но не все сразу распробовали и кому-то понадобилось еще полрюмки, чтобы распознать истинные свойства напитка.
И мне, пожалуйста
И мне, если можно
Да это и не коньяк вовсе, а какой-то нектар! Какой необыкновенный вкус, а главное, непередаваемый запах!
Амброзия!
На тибетских травах настояно, сказала Капитолина, как самая опытная в определении свойств коньяка. Все-таки откуда у вас эта бутылка? обратилась она к Герману Прохоровичу не столько произнесенными словами, сколько сопровождавшим их взглядом.
Эх, чувствую, что в эту ночь нам не спать. Хорошо, я вам расскажу. Герман Прохорович удивился тому, что, минутой раньше дав себе обещание никому об этом не рассказывать, он под влиянием одного лишь взгляда легко изменил своему обещанию.
Подарок Далай-ламы
Просим, просим, сказала Жанна, сблизив ладони в некоем подобии аплодисментов, призывающих артиста выступить перед публикой.
Это было так фальшиво и неуместно, что все отвернулись и в ее сторону намеренно никто не посмотрел (нежелание смотреть было явно осуждающее). Вопреки стараниям это скрыть сказанное Жанной неприятно на всех подействовало. Все склонили головы. Хотя при этом они пытались улыбаться, настроение было несколько испорчено.