А как же наша «Малютка»? спросил капитан-лейтенант Голованов.
А насколько у нее хватит топлива, товарищ Голованов? вкрадчивым голосом вопросом на вопрос ответил Сергей-младший.
Топлива хватит миль на пятьсот и все, баки будут сухие, ответил капитан-лейтенант.
Вот именно, сказал младший прогрессор, пятьсот миль при наших масштабах это вообще ни о чем. Поэтому с вашей «Малютки» необходимо снять орудие, радиостанцию и прочие нужные вещи, после чего, задраив люки, оставить подводный корабль на якоре у какого-нибудь уединенного каменистого островка. Будет возможность найти топливо мы за ней вернемся, а если нет, то нет, вопросов нашей жизни и смерти этот подводный корабль не решает. А вас, товарищ Голованов, после прибытия в Аквилонию сразу же назначат главнокомандующим всего нашего речного флота и капитаном нашего старого доброго коча «Отважный». Прежде им командовал лично товарищ Грубин, но теперь, с расширением масштабов нашей деятельности, у него не остается возможности надолго покидать главное поселение. Водоизмещение восемнадцать тонн, осадка от метра до семидесяти сантиметров и газогенераторный движок позволяют этому кораблику подниматься до самых верховьев местных рек. Кстати, если нападение на Аквилонию произойдет в тот момент, когда «Отважный» будет находиться дома, то пару установленных на нем пулеметов надо будет плюсовать к общей огневой мощи. Пока это у нас один корабль такого типа, но постройка верфи уже запланирована, а значит, в обозримом будущем в нашем речном флоте будет пополнение. Вы же по первому образованию речник вам и карты в руки во всем этом хозяйстве. Устроит вас такая карьера в нашем обществе или поискать другие варианты?
Да нет, товарищ Петров, усмехнулся капитан-лейтенант Голованов, других вариантов не надо. Сам много раз говорил, что каждый бывает незаменим на своем месте и вот оно, это место, вполне достойное, нашлось для меня самого. Должен сказать, что командование объединенным отрядом я сдаю капитану Гаврилову с легким сердцем, ибо задача довести нашу группу к месту встречи с вашим аквилонским фрегатом была нами выполнена с самыми минимальными потерями.
Ну, тогда на сегодня на этом все, сказал Сергей-младший. Поздно уже. Солнце почти село, и пока окончательно не стемнело, нам и нашим людям надо успеть вернуться на «Медузу».
18 (7) февраля 1773-го года от Рождества Христова. Полдень. Эгейское море к северу от острова Миконо, 54-пушечный линейный корабль русского императорского флота «Азия»[6].
Русский линейный корабль «Азия» погибал в объятиях внезапно налетевшего жестокого шторма. Еще час назад ничего не предвещало особой беды: погода была обычной для зимнего Средиземноморья, то есть плохой. Низкое серое небо, секущий ледяной дождь, порывистый северный ветер, противный генеральному курсу все это что вынуждало «Азию» идти галсами, попеременно правым и левым бейдевиндом[7], то прижимаясь к берегу острова Тинос, то уходя от него в восточном направлении. При поворотах оверштаг[8] корпус парусного линкора скрипел, будто жалуясь на нелегкую судьбу, но на корабле это никого не пугало. Это был еще не сам шторм, а просто свежая погода (67 баллов по шкале Бофорта) в противном случае линкор не покинул бы защищенную от северных ветров бухту острова Миконо, дождавшись более благоприятных условий.
Но постепенно ветер крепчал, все сильнее завывая в снастях голодным демоном, волны вокруг корабля покрывались шапками пены, а дождевые капли секли людские лица подобно шрапнельным пулям. Но и это еще было не самое страшное. Северо-восточный шквал налетел внезапно, когда «Азия», в очередной раз приближаясь к берегу острова Тинос, готовилась к правому повороту. Корабль со страшным скрипом критически накренился: казалось, он вот-вот ляжет мачтами на воду, и как раз в этот момент бизань-мачта с треском переломилась у самой палубы, рухнув за борт. Центр тяжести линкора понизился, и тот нехотя начал выходить из опасного крена. И почти сразу матросы с топорами наперевес кинулись рубить удерживавшие бизань снасти: если в шторм мачта как привязанная продолжит болтаться за бортом, то через самое короткое время она разобьет его будто тараном. Едва они успели справиться с этой задачей, как оторвавшаяся бизань скрылась в волнах позади, и последовала команда «к повороту». Командир линкора капитан первого ранга Толбузин принял решение развернуть свой корабль обратно к острову Миконо, ибо из трюма доложили о быстро усиливающейся течи в корме, что в сочетании со штормом не сулило линкору ничего хорошего. Обломившая мачта хоть и спасла корабль от немедленного опрокидывания, но успела натворить опасных дел. У командира имелась надежда (на самом деле тщетная), что с попутным ветром удастся быстро вернуться в точку отправления, прежде чем линкор полностью потеряет плавучесть и затонет.
Но повернуть на обратный курс «Азии» было уже не суждено. Примерно в радиусе мили море вокруг линкора вдруг озарилось ярчайшей вспышкой, и вслед за тем оно стало стремительно проваливаться куда-то вниз, одновременно раздаваясь во все стороны ревущими пенными потоками. Исполинская волна, по сравнению с которой пресловутый девятый вал выглядит мелкой рябью, подхватила несчастный корабль и с размаху швырнула на неожиданно близкий берег, поросший густым лесом. Раздался страшный грохот и треск ломающегося корпуса и в этих звуках утонули предсмертные крики искалеченных моряков и отчаянные молитвы выживших. Водяная подушка смягчила удар, а стволы деревьев, между которыми застрял разбитый корпус линкора, не дали воде унести его обратно в море. Для стороннего наблюдателя картина была бы фантасмагорической накренившийся корабль лежал на склоне холма на высоте пятидесяти метров над уровнем моря, в полумиле от береговой черты.
2 июня 3-го года Миссии. Воскресенье. Утро. Берег острова Тинос.
Когда начался шторм, его высокоблагородие капитан первого ранга Никифор Васильевич Толбузин привязал себя линем к ограждению шканцев, и лишь поэтому в момент катастрофы не вылетел за борт, хотя и сильно приложился об это самое ограждение головой. Последнее, что он помнил из прошлой жизни стремительно смыкающийся над головой в ласковой голубизне серый круг неба былого мира и ощущение палубы, проваливающейся под ногами в тартарары. Открыв глаза, он увидел над головой все то же безмятежное голубое небо. «Так вот ты какой, рай!» подумал он в тот момент. Впрочем, когда ему удалось поднять гудящую голову и оглядеться, то выяснилось, что все остальное на райские кущи совершенно не тянет. Палуба корабля была перекошена на левый борт и завалена обломками впрочем, не настолько, чтобы по ней нельзя было ходить. Фок-мачта рухнула за борт и, запутавшись в такелаже, застряла в вершинах окружающих сосен. Грот-мачта была обломлена на уровне грот-марса-реи[9], и теперь обломки рангоута вместе с взятыми на рифы парусами бессильно висели на такелаже или загромождали собой палубу внизу.
Капитану первого ранга показалось, что на марсе грот-мачты кто-то шевелится. Точно марсовый: как и командир, тот привязался к мачте линем, и потому уцелел. С трудом опираясь на дрожащие руки, командир линкора поднялся на ноги и огляделся. Более никого. Даже рулевого нет за штурвалом, хотя он должен был привязаться к мачте. Всю остальную палубную и парусную команду взяло к себе беспощадное море. Должно быть, в тот момент, когда исполинская волна бросила линкор на берег, люди с его палубы улетали за борт будто тряпичные куклы.
Эй ты! крикнул каперанг Толбузин вверх. Как там тебя зовут?
Матрос первой статьи Прошкин, ваше высокоблагородие! отозвался марсовый.
Слезай сюда, Прошкин, скомандовал капитан первого ранга. Нечего тебе делать на марсе, отплавались мы уже.
Чичас, ваше высокоблагородие ответил матрос, вот только отвяжусь, и сей же час спущусь
Пока он отвязывался и, перебирая ногами, спускался по вантам вниз, в палубе со скрипом открылся задраенный на время шторма люк, и из него показалась коротко остриженная голова матроса.
Братцы! завопил он, увидев стоящего на мостике командира линкора. Его высокоблагородие господин Толбузин живой. Ура командиру!
Следом за ним наружу полезли и другие в парусиновых штанах и полосатых морских рубахах, дав Толбузину убедиться, что в трюмной и артиллерийской команде уцелели многие, если не все (хотя все это вряд ли, ибо в тот момент, когда исполинская волна швырнула линкор на берег, в низах тоже наверняка творился сущий ад). Выживших точнее, тех, кто мог стоять на ногах и выбрался из трюма наружу и в самом деле оказалось немало. Среди собравшихся на покосившейся палубе в ожидании командирского слова присутствовали вахтенные начальники лейтенант Иван Балашов и лейтенант Владимир Касаткин, вахтенный офицер мичман Анатолий Некрасов, штурман Глеб Никифоров, корабельный секретарь Петр Бородин и констапель[10] Валерьян Зыков. Также к офицерскому составу можно было причислить корабельного священника отца Макария и корабельного врача, немца на русской службе, Манфреда Юнге.
Перегнувшись через ограждение шканцев, командир спросил:
Братцы, а где мой помощник капитан-лейтенант Иннокентий Бирюков?
Так пушкой его придавило, ваше высокоблагородие, ответил один из матросов. И не мучился считай, сразу отошел. И его благородие корабельного комиссара Романа Кочеткова убило прямо головой о борт. Есть еще живой его благородие мичман Георгий Беликов, но они выйтить наверх никак не могут: у него одна нога сломатая и ребра дюже помяло
«Потери как после тяжелого сражения подумал капитан первого ранга Толбузин, крушение, одним словом. И вообще непонятно, что это было и где мы сейчас находимся Там была зима, февраль, а тут солнышко в небо поднимается и припекает вполне по-весеннему. Загадка, однако Да такая, что не по силам человеческому уму»
Значит так, братцы, сказал он поставленным командирским голосом, желая подбодрить людей, мы живы, и будем делать все, чтобы жить дальше. Сейчас первым делом необходимо спустить шторм-трап и осмотреть место, куда нас забросило. Быть может, из тех, кто выпал за борт, еще остались живые. Командовать наземной партией будет лейтенант Балашов. Остальные, под командой лейтенанта Касаткина, начинают разбирать обломки и выносить из низов на палубу раненых да мертвецов. Первых для лечения господином доктором Манфредом Юнге, а вторых для отпевания отцом Макарием и последующего пристойного христианского погребения. Пусть нашей «Азии» никогда не доведется больше выйти в море, но порядок на корабле должон быть всегда.
Там же и почти тогда же, полдень.
Спустившись по штормтрапу на твердую землю, командир «Азии» со вздохом посмотрел на свой корабль. Дрова, они и есть дрова. Корпус от удара деформировался, доски обшивки в районе днища разошлись. Как доложили корабельные плотники, килевая балка треснула в нескольких местах. Одно радует: крюйт-камера уцелела, и порох в просмоленных бочонках остался не подмоченным.
Все остальное гораздо хуже. Почти половина команды погибла в момент крушения. Тех, кого выбросило за борт при ударе корабля о землю, находят на берегу по большей части мертвыми. Их складывают рядами на небольшой поляне чуть ниже по склону там матросики уже наметили заступами контуры братской могилы. Туда же их товарищи, назначенные в похоронные служители, сносят погибших в трюме. Еще человек семьдесят искалечены настолько тяжело, что вряд ли оправятся. Доктор Юнге говорит, что при таких травмах его медицинское искусство бессильно, и можно только молиться Всемогущему Богу, чтобы тот явил чудо. И только два десятка страдальцев имеют шанс пойти на поправку, если не будет никаких осложнений, вроде Антонова Огня. А то бывают случаи, когда ранения выглядят совсем неопасными, а человек сгорает в муках за несколько дней.
Собрав своих офицеров, капитан первого ранга Толбузин заявил:
Господа, у меня нет ответов на все вопросы, что вы хотите мне сейчас задать, кроме одного. Что бы еще ни случилось, мы честно и гордо будем нести звание моряков русского военного флота. Иное исключено. В наихудшем случае мы силами команды построим себе корабль их местного леса и самостоятельно выберемся из этого странного места неважно, сколько на это уйдет времени, год или два а Господь нам в этом поможет. Так и говорите своим людям: мы русские, мы справимся. Иван Петрович (лейтенант Балашов), по смерти Иннокентия Николаевича (капитан-лейтенант Бирюков), вы теперь будете исполнять должность моего помощника. Первым делом необходимо продолжить разведку местности. Пустите людей вдоль берега ведь должны же быть там хоть изредка рыбацкие деревни. У местных жителей по их обнаружению следует выяснить, что это за земля, какому государству принадлежит, и бывают ли тут русские корабли. И еще. Накажите старшим команд, чтобы с жителями этих мест вели себя дружественно, мужиков на драку не задирали и к бабам не приставали, а буде что понадобится пусть платят за все звонкой монетой, дабы учиненными безобразиями не позорить государыню-императрицу Екатерину Алексеевну. Задание понятно?
Так точно, Никифор Васильевич, понятно, ответил лейтенант Балашов. Не извольте беспокоиться, сделаем все в самом лучшем виде.
А вам, Владимир Иванович, обратился командир к лейтенанту Касаткину, следует обеспокоиться постройкою фортеции с казармами и береговой батареей. На то, что нас заберут отсюда вскоре после того, как удастся сообщить адмиралу Грейгу о нашем бедственном положении, можно только надеяться, а вот готовиться следует к тому, что мы здесь застрянем надолго. К этой мысли меня побуждает то соображение, что гигантская волна могла забросить нашу «Азию» на берег, но она никак не могла кинуть нас из зимы в лето. Сего попросту не может быть, просто потому что не может быть но факт, наблюдаемый нашими собственными глазами, при этом неоспорим.
Но почему тогда вы, Никифор Васильевич, отдали это свое распоряжение в отношении местного населения? спросил мичман Некрасов. Если мы оказались незнамо где, то тогда уже можно все.
А потому, Анатоль, ответил Толбузин, что честное имя русского военного моряка необходимо хранить всегда и везде. Бог смотрит на нас с небес и чисты мы, в первую очередь, должны быть перед Ним и своей собственной совестью, а не в глазах людской молвы.
6 июня 3-го года Миссии. Четверг. Девять часов утра. Эгейское море у побережье острова Тинос, фрегат «Медуза».
Операция по эвакуации в заливе Сувла прошла успешно, без накладок или задержек уж очень серьезную подготовительную работу проделали товарищи командиры и их добровольные помощницы из числа местных знахарок, которым довелось выжить в британском плену.
Получив на вооружение трофейные британские лопато-мотыги, по эффективности превосходящие палки-копалки каменного века в несколько раз, эти женщины извели в окрестностях почти все растения чемерицы и дягиля, а также дикий чеснок и лук. Помимо этого, местные дамы обобрали с прошлогодних кустов репейника засохшие соцветия, проредили заросли багульника в подлеске и ободрали с нижних ветвей окрестных сосен тронувшиеся в рост молодые побеги. В качестве посуды для изготовления настоек и отваров использовались трофейные британские котелки, ведь бывшим хозяевам они были уже без надобности.