Ярослав Полуэктов
Поцелуй мамонта
Дедушка Чен, как стать храбрым?
Надо надрать слону уши, внучек.
Дедушка, как победить слона?
Надо взять его за хобот и совершить «шаолиньскую кочергу».
Какой самый большой слон в мире?
Самый большой слон это мамонт, внучек.
У мамонтов был вожак?
Конечно, внучек. Его звали ФуйШуем.
Он жил у нас в Поднебесной?
Нет, он жил в Тартарии.
Чен Джу
«Шанхайский автобус»
Ч.1. ТО ЛИ ОБЕРЕГ, ТО ЛИ ДЛЯ КРАСОТЫ
ГРАДОБОЙ
Увертюра
Конец октября аж одна тысяча девятьсот восьмого года.
Сезон в этом году не удался. Дождит и дождит без передышки.
По ночам несметными полчищами роятся белые мухи.
Безоружные, несчастные, но смелые у них только один способ борьбы: они застилают своими хрупкими телами вражескую территорию.
А с утра хиреют войска, мельчают числом; и позорно ретируют, оставляя на память о себе только мокрые намёки.
То слякоть, то замёрзшие лужицы во дворе, и за воротами. Чёрт возьми: никакого комфорта!
В день рождения Михейши, как назло, или, напротив, в его честь, началась то ли пятиминутная, но зато плотная бомбардировка, то ли салют.
То с неба посыпалась дробь прозрачных шаров.
Все шарики абсолютно одинаковые, будто перед самым обстрелом просеяны были через дуршлаг.
Отверстия военного ситечка диаметром с треть голубиного яйца.
Град отбарабанил по крыше ледяную шифровку в стиле Морзе считай конспиративное поздравление.
И стал крупнее.
Забухало не на шутку.
Небесный сюрприз заставил дрожать крышную жесть, загнал в хлева трясущуюся живность, и начисто, мигом будто во дворе поработал челюстями голодный железный крот почикалполомал последнюю жухлую траву.
В центре двора образовалась воронка глубиной в полтора шестидесятиспичечного коробка, диаметром на все сто двадцать.
На дне воронки лежит ледяная ЦарьГрадМина размером в антоновку. Она не разорвалась.
И начался спектакль!
Действие 1
О! Ни шиша. Вот так град, сказал Федот Иванович, выйдя на крыльцо, в такоето время! Небывальщина.
Федот Иванович Полиевктов интеллигентный человек, учитель математики и большой умница. И не матюкается по пустякам.
Поёрзал он в пальтишке, свёл каблуки, зорко глянул по сторонам.
Мать, стайкуто прикрой, ишь, повылуплялись, будто цирк им тут. Пешком пойду Покалечит Понькуто мою.
Съёжился и помчал за ограду, прикрывая голову портфелем директорского размера.
Бывало и побойчей, ворчнула бабка из дверной щели, деловто.
Стайку закрывать не торопилась: «Не разбегутся, куда им бежать не дураки поди».
Действие 2
Михейша с остатками зевоты вышел на крыльцо и тут же обнаружил непорядок.
Не особенно долго заморачиваясь оригинальностью мысли, он воткнул «эту чёртову учёбу» в ступени.
Подобно матросу Кошке в секунду обнаружил и подобрал ЦаряГрадМину.
Чуть прицелясь, фуганул Царём под карниз.
Словно редкие зубы опрометчиво залезшей на погодный ринг Старухизимы и тут же поверженной изворотливым нокдауном, посыпались из неё сосульки.
Небо потемнело, и затрясся осенний воздух.
То молниеносно выпорхнула изпод кобылок и застучала, будто окостеневшими лопастями, недовольная стаищща продрогших за ночь и толком не выспавшихся тварей. То ли мыши, то ли белкилетяги, то ли без определённого места жительства чертёнята сразу не понять.
От неожиданности переклинило Михейшу. Он вздёрнул плечи и по самую маковку вжал голову в воротник. Зажмурил от страха глаза.
Стая, между тем, расселась, кто куда, образовав вокруг Михейши пустую полянку идеально круглой конфигурации.
Чуть переведя дух, твари принялись ругаться и делиться впечатлениями:
Тук тук, перетук! Чирей тебе во всю морду! Съешь тебя ливийский комар! Проткни тебя английская булавка! Мешаешь дремать, хулиганище! А не пойти бы тебе в свою дрянскую школу? Глянь на часы. Вот сторожто тебя метлой приголубит.
Воробьи! Какие, к бесу, черти!
Михейша так славно для себя перевёл на хулиганский язык птичью болтовню, что мелькнула мысль о трудоустройстве звериным брехмейстером.
Там бы он, особо не напрягаясь, и лишь слегка кривя смысл, практически между делом мог зарабатывать неплохие деньжата.
Дуры! крикнул он, я вас понимаю! А ну! Кыш отсюдова!
Бесполезно. Для разгона сходки требовалась пушка.
Ближайшие существа подскочили, потрепыхались бестолково в воздухе, и снова сели на те же места: «Чирикчикчикчирик», что непременно обозначало: «Ругаться ругайся, а покорми!»
Михейша, совсем повзрослому согнув руку в локте, погрозил варежкой: «Вот вам всем!»
И на пинках, выпрыскивая слёзки изпод прогибающихся, заледенелых плёнок дворового мелкоозёрья, погнал портфель за ворота.
Действие 3
Вышла добрая к обижаемым созданиям естества смирная и сознательная Ленка.
Она не гадкий утёнок, она с рождения сделалась красавицей. Она учится в третьем классе народной школы 1 и ходит в кружок сохранения природы.
Сыпанула из горсти чемто заготовленным, мелким. Разглядела в рисунке китайский веер: «Нештяк картинка! Вот так чудопшено!» и поскакала догонять братца:
Миха, чёрт волосатый! Стой, тетрадку забыл!
Действие 4
Сжался круг пернатых. Соскользнула с заборов и обнажённых веток прочая пегая, воробьиная накипь. Переглянулись друг с дружкой и попёрли ближе к земле их крылатые коллеги. Засуетились враги и конкуренты. Застеснялась спуститься давеча закрепившая свои брачные отношения парочка молодых коршунов.
Неужто сыты одной только любовью?
Немного не так: просто для свадебной пищи воробьи, не говоря уж про пшено, не годятся.
Харч этот не вкуснее мышиной дырки в плинтусе, так они рассуждают. И выглядывают с высоты дичь покрупнее.
Чикчирик, пчикпчик! Ах, какие же тут разные жильцы имеются: на любую доброту! Так, конечно, могут говорить только серые и наивные воробушки.
Ррр, гав!
Встопорщились мохнатые уши. Выглянули из будки проснувшиеся по очереди Бублик и Балбес, пораззявили пасти, встряхнулись, лениво повиляли хвостами. Сделали по паре шагов. Понюхали дно плошки с ледяными остатками борща. Помацали носами смёрзшиеся в нем крест накрест кости. Попробовали на зуб: «Не прокотит».
Глянули на шумное птичье торжище. Опять лаконично и без всякого азарта: «Гав, гав».
И снова забились внутрь, грея друг друга вздрагивающими телами: «И то, и это не еда. Одно название».
Зябко и некрасиво кругом.
КЛАСС
Неприветливо осенью детское учебное заведение. Зол на опаздывающих молокососов красноносый сторож.
Никто не помогает в ускорении передвижения джорским ученикам, засунутым на кулички.
«и нет у Шекспира ни дрожек, ни конки,
прям, Ъ, как у вас, в перемаранной Джорке»
Вильям IIIй.
(4е Путешествие Шекспира в Сибирь)
1
Тем не менее, опоздания и следующее за ним чесание затылка, подглядывание в замочную скважину и доблестное стучание в прикрытую классную дверь учителями народной школы не приветствуются. Лучше и безопаснее вернуться на крыльцо, пересидеть на ступенях весь детский академический час, копаясь в ноздрях и ища в них изумруды.
Славнее переболтать с дядей Проклом о несправедливости и новостях в человечестве, чем норовить ворваться бандитом на урок и скользнуть в парту, чтобы согреть свою задницу соседской тёплой.
А вот и звонок. Михейша, пользуясь отсутствием учителя, незаметно пробрался в класс, скинул пальтецо, скользнул в парту и сделал вид, что последние сутки сидел тут, но только в ушанкеневидимке.
Сосед, вроде бы, и не заметил появления товарища, продолжая доцарапывать на обратной стороне откидной крышки коровьи рога на портрете учительши Зухры в детстве бывалой троечницы.
Что говорили? Какую букву терзаете? спросил Михейша, засунув соломинку в недавно народившийся «кариес».
Всякие, буркнул сосед, не поворачивая головы.
Ему обидно, что он, как последний дурак, припёрся в школу чуть ли не с первыми петухами, нажравшимися бессонного порошка. А Михейше будто бы позволено всё даже опаздывать. Такими товарищи не бывают.
А Михейша, между прочим, владелец карманных часов со встроенным звоночком будильником и с нарисованным на циферблате БигБеном.
Часы, правда, не совсем английского производства, а Михейшиного собственного но, зато из британского картона. Так что часы весьма только приблизительно можно назвать английскими.
Но, зато БигБен вышел всяко лучше настоящего. Стрелки, так вообще подлинные: они от реликтового будильника.
Завидует не только Серёга, но и весь класс.
Порой чисто ради балдовины одноклассники спрашивают время у Михейши.
А Михейша, поддерживая игру, выпячивает петухом грудь, важничает погенеральски. Он выставляет вперёд ногу, выставляя условно сверкающий штиблет. Откидывает назад чёлку, подкручивает ус. Потом достаёт часы, и на минуту превращается в подслеповатого барина генерала на пенсии в кругу слегка растрёпанных, но зато сытых и довольных крепостных, торопящихся с любимой работы домой.
А я и так знаю весь алфавит, говорит Михейша.
Ну и знай себе в тряпочку.
Зря пришёл.
Так иди назад.
А я Фенимора вчера
Нишкни, не мешай.
Ага. Звонок.
И тут же с порога к нему: «Таак, наконецто! Однако, котишко к нам забрёл ленивый! Проснулсятаки котишко? Шапкуто сыми. Не дома, чай!»
Вот чёрт! Михейша встрепенулся телом и дёрнул руки к голове. Класс засмеялся. Особенно девчонки. Не спасла ШапкаНевидимка. На ней и погорел! Воробьи нагадали. Вот он им сегоднято задаст!
Полиевктов!
Я! и вскочил: «Здравствуйте, Федот Иванович!»
Ты не в армии, чтобы «якать». И здороваться надо было с утра, а не сейчас. Кстати, не тебя ли я сегодня видел у ворот? Что ты там Балбесу в плошку подкладывал? Нука, поделись опытом.
Сосульку.
Класс умирает от хохота. Ещё и потому, что учитель по совместительству является Михейше родным дедом. И живут они в одном доме, причём в барского вида доме, но только на разных этажах.
Кормил, значит, собачку? Молодец, это похвально.
Класс, вынырнув из могил, рыдает снова.
Ну ладно, шутки в сторону. Я твою мать сегодня накажу, а ты будешь в этом виноват.
Я мороженное хотел
Класс катает головы по партам, давя смех; самые немощные вывалились на пол. Так ему и надо.
Всем сесть. Успокойтесь. Ну, что смешного?
Класс: «Кхы, кхы», и жмёт внутренности.
И сходу:
А ты друг сердечный, повторяй теперь мать твою учения: «Аарбуз, бэбрюква, вэвишня»
Повторил Михейша без запинки.
Только отвернулся учитель к доске, как скороговоркой для задней парты звучит: «А я вишен летом целую тарелку»
Полиевктов! Не отвлекайтесь. Дальше что?
Гэгруша! гаркнул Михейша.
И тихо соседу: «Отгадай осетинскую загадку. Вэсыт гэгруша, нэлза сэскушат»
Отвали! ругнулся сосед.
Соседа звать Серёгой. Он друг и товарищ Михейши, будущий зубрила и совсем не хулиган. Ко всему сын попа Алексия. Ещё они воюют пластилиновыми войсками. У Михейши уже триста пеших воинов и сорок кавалерии, а у Серёги только двести. Правда, с оговоркой: у Серёги все конники.
Серёга, а я вчера новое царство слепил. Двадцать миллионов.1. Я тебя
Как он хотел в ближайшее воскресенье разгромить Серёгино сборнолошадиное монголотатарочье и крестоносное воинство, изречь не успел. От доски снова пытают:
Дэ! Полиевктов! Опять! Что застряли? Дэну?!
Дэ дыня, е ель продолжил ученик.
И исподтишка Серёге:
А я вчера Шишку на Балбеса каак бросил, а он каак взвился
Кто «он»?
Ну, Балбес, пёс наш.
И что?
Учитель снова вмешивается в беседу. Вот же чёрт, не даст поговорить.
Михайло! Тьфу, Полиевктов!
Дальше ещё и с издёвкой: «Михаил Игоревич! Продолжайте алфавит».
Тьфу!
Жэжуравлина, зэземляника тянет ученик резину. Скучно ему.
Сядь пока, лоботряс. Вижу, что знаешь.
Фу! Жуть, садится Михейша с размаху. И тут же: «Аа!»
В чём дело?
Тут кнопка тут.
Бэмс левой! Бэмс обраткой соседу!
Серёга умирает внутренним смехом.
А умирающим даже по башке не больно.
Могли бы французский учить! мечтает Михейша. Он давно уже читает газеты и слегка брешет пофранцузски. Он знает двести английских глаголов и может одним иероглифом правда, с отрывом написать слова «государственная почтовая служба Китая». Ему вся эта русская азбука с начала нуля не интересна. Ему бы сразу в четвёртый класс. И желательно без экзаменов!
2
На каждую вторую задержку а по учительскому, это элементарное опоздание, пишется письменный выговор. На третью «задержку» зовут родителей. А тихое проскальзывание имеет хоть масенький, но всё равно шанс: остаться неотмеченным в зловещем классном гроссбухе с прокурорским карандашищем на верёвке.
Михейша живёт неподалёку от школы: всегото за пятьдесят узких дворов каждый по пятнадцать шагов. Или в пересчёте по десять прыжков вдоль ограды: итого четыреста простых сажен.
Но это ему не помогает, а, напротив, расслабляет.
Да и дел по пути надо сделать немало: раздавить лёд в лужах, а их видимоневидимо. Побрехать с Николкой, обозвать досадно Катькунеуча, а сначала придумать для этого хлёсткое словцо.
Можно рыкнуть соседской собаке. Да так умело, и так польвиному, чтобы повергнуть её в натуральный шок.
Есть смысл подложить в почтовый ящик Фритьоффа пустых бумаг, а ещё лучше с таинственными каракулями собственного сочинения чтобы тренировал сосед извращённый свой ум.
Надо подсушить и подпалить траву, а в октябре это вовсе не просто.
Надо проковырять дыру в тротуаре, устроить рядом капкан, вынув жердь изпод ходовых досок; надо дождаться первой жертвы, чтобы удовлетвориться в пользе содеянного.
И ещё очень много разных «и», невозможных к тому, чтобы всех их тут разом взять, да перечислить.
По причине регулярных и весьма обоснованных «задержек» Михейша выучил долгую жизнь сторожа наизусть и в мельчайших деталях.
Сегодня Прокл был неразговорчив, и на Михейшино «здрасьте, дядя Прокл», буркнул только «здрась», а имя Михейшино напрочь забылось.
А Михейша, напоминаем как бы между прочим, внук директора.
НЕСКУЧНЫЕ НОВОСТИ ИЗ НЬЮДЖОРСКА
1
Бессменный школьный староста, охранник и подметальщик двора Прокл Аверкин «глаза залил» на сорока днях почившей супруги.
Помогали заливать и усиливать боль утраты смурые и не особо разговорчивые нищие. Подсобляли шустрые, вороватые, нигде не прописанные, беззубые, вонючие друзьястервятники из Надармовщинкинской провинции, кантон Закисловка.
На халяву чего б не побрехать, а чего б не познакомиться, что ж не посочувствовать, не поскулить с очередным вновь образовавшимся вдовцом!
Что бы не нагадать ему такой силы квёлости в одиночестве, которую реально снять можно только такой же мощи градусом!
Не просыхает Прокл с того тягостного момента целую неделю.
Не понимает Прокл причины образовавшегося вокруг него кружка сочувственников, не видит результатов лечения.
Башку крутит по утрам. Не помогает ни рассол, ни отвар из репы с крапивой от алкогольной лихорадки, ни церемониальная завивка двух ранее бодро торчащих изпод носа пучков соломы и поникших теперь безвольно, будто выстиранные после магазина, но так и ненадёванные супругой новые, городского вида чулки, ровно в день утраты во вторник двадцать третьего сентября.
Голова с самой зари просит свежего, ледяной ломоты пузыря.
Плетутся ноги в обратную от школы сторону.
Словно забыв давний уговор, припасённый на чёрный день последний целковый сегодняшним утром щекотнул Прокла через штаны, и вежливо напросился вспомнить о нём.
И будто бы, как само собой разумеющееся, уже через минуту означенный дензнак канул в лету.