Бодрый сухой старик Виктор Иванович то и дело теребит рыжие подпалины на седых усах результат непрерывного курения. Он показывает гостю достопримечательности Берислава.
Вот кладбище Крымской войны, где хоронили умерших раненых, старинная полуразрушенная часовня, самих могил не осталось, лишь один каменный крест на бугорке среди выжженных солнцем колючек.
На окраине города православный храм, выстроенный без единого гвоздя, синие деревянные стены, внутри прохладно. Пока «Проза» ставит свечи, Виктор Иванович беседует с батюшкой.
«Проза» с Виктором Ивановичем в одном рукопожатии от легендарного белорусского партизана, Героя Советского Союза, Кирилла Орловского, который после войны был председателем не менее легендарного колхоза «Рассвет». Выясняется, что дед «Прозы» и дядя главврача работали с лишившимся за войну обеих рук Орловским.
Теперь Виктор Иванович просто родной человек, «Прозе» хочется обнять его.
Главврач рассказывает о деревне Змеевка, где потомки плененных под Полтавой шведов пели песни на старошведском языке королю Швеции. А король, к приезду которого заасфальтировали дорогу, слушал и плакал.
После экскурсии Виктор Иванович предлагает выпить кофе. Они идут по больничным коридорам в кабинет главврача. «Прозе» обидно и неожиданно натыкаться на холодные колючие взгляды женщин, особенно тех, кто в возрасте его матери. «Я же им ничего не сделал! Откуда столько холода?» думает «Проза».
А вот на Виктора Ивановича они глядят по-другому. В их взглядах светится вечная женская надежда спрятаться от невзгод за сильную мужскую спину. И старик главврач тот, на кого можно опереться и заново отстроить государство вместо ушедшего украинского.
В кабинет входит мужчина в спецовке и рассказывает Виктору Ивановичу о нехватке мощности насоса для больничной скважины. Мужчина говорит по-украински, но едва речь заходит о технике, переключается на безупречный русский. Демонстрация для гостя?
Едва он уходит, «Проза» спрашивает об этом главврача, Виктор Иванович лишь пожимает плечами.
Херсон русский регион?
После войны «западенцев» сюда много завозили.
На ассимиляцию?
Так что пополам, игнорирует вопрос главврач.
А голосовали за Партию регионов? За пророссийских? «Прозе» не терпится оценить перспективы предстоящего референдума о воссоединении.
Голосовали обычно за коммунистов, улыбается Виктор Иванович.
«Проза» возвращается к госпиталю и садится на скамейку в тени деревьев. Жарко. Все ждут артистов.
Рядом здоровый на вид боец, в летнем маскхалате на голое тело, на голове бандана. Топчется на месте. Подойти не решается.
С крыльца, хромая на левую ногу, спускается покурить «Акация», артиллерийский подполковник.
Вспомнил я вам историю, «Акация» заранее смеется, запрокидывая узкое лицо вверх и сверкая золотым зубом. Знал я одного подполковника, который вел колонну, а укры подожгли траву. Не видно не зги! И как начали минами лепить. И пришлось этому подполковнику бежать впереди колонны с фонариком. Бежит он, слушает разрывы и думает: «Какого я тут делаю?» А из «тигра» сзади кричат: «Товарищ полковник, бегите помедленнее, мы вас теряем!» И побежал подполковник помедленнее. Навстречу БМД, обрадовались. Он им: «Будете головным дозором», а они: «А мы дороги не знаем». «Хрен с вами, становитесь в колонну».
А подполковник знал, куда бежать? перебивает «Проза».
Да, знал я дорогу!
Так это были вы?
Ну да, «Акация» отмахивается. Обстрел прекратился, из пожара выбрались, на блокпосту спрашивают: «Размер колонны?» «28 транспортных средств», отвечаю. Какое там! Оказалось, что длина колонны 92 машины и бронетехники. Они в дыму все потерялись, колонну увидели, все решили, что я знаю, куда идти, и присоединились!
Кстати, «Акация» это не позывной, а кличка. На выходе подполковник наступил на ветку акации, шип пробил и ботинок, и ногу. Теперь «Акация» в госпитале, а кличка заменила позывной.
Зато у нас в артиллерии нет «пятисотых». Всем дело найдется, даже трусам.
«Пятисотыми» называют тех военнослужащих, кто решил досрочно расторгнуть контракт. Видимо, термин родился по аналогии с «двухсотыми» погибшими и «трехсотыми» ранеными.
У «Акации» отекла раненая нога, он уходит в здание.
Рядом останавливается бронеавтомобиль «Тигр», весь в отметках от пуль и осколков, пыльный по самый пулемет на крыше.
Из него двое солдат выводят третьего калмыка. Он контужен.
И борода сгорела, калмык трет левую щеку, на которой бакенбард повис рыжими клочьями.
Товарищи уводят раненого в приемный покой.
Возвращается «Купол» и включает на смартфоне песни своего сына, чтобы «Проза» послушал и высказался.
Вскоре на территорию больницы въезжает колонна из двух «рено-дастеров» и КамАЗа. Это опекающая Берислав администрация Пскова привезла коллектив балалаечников выступить перед ранеными.
Пока артисты поют и играют, «Проза» стоит спиной к импровизированной сцене на борту КамАЗа и лицом к зрителям. Ему интересно, как люди отреагируют на живую музыку? Три десятка человек сидят на стульях в тени каштанов.
Сейчас на лицах раненых зажатость, каждый поглощен страданием. Но где-то к четвертой песне музыка делает свое дело. Лица смягчаются, люди начинают получать удовольствие. К седьмой композиции вся аудитория увлечена представлением. Но есть исключения.
Лица пары врачей, нашедших время для концерта, по-прежнему хмурые. Не оттаяли. Не отпустило.
И есть еще один раненый, встретивший «Прозу» враждебно, когда тот вошел в его палату: «Все равно правды не напишите!» Сейчас парень сидит в стороне, не отрываясь от телефона, всем своим видом демонстрирует протест и неприятие концерта.
Зачем пришел тогда?
Артисты раскланиваются под аплодисменты публики и уезжают.
Калмык зажимает нос рукой нос и делает выдох:
О! Воздух из уха выходит!
Алексей, говорит ему медик в зеленом халате, это значит барабанная перепонка повреждена.
Раненые уходят в здание госпиталя.
Все ожидали, что на звуки балалаек подтянутся гражданские больные, но никто не пришел.
«Проза» возвращается на прежнюю скамейку.
Солдат в бандане и маскхалате по-прежнему тут. Просит закурить.
Не курю.
Знакомятся, бойца зовут Иван. «Проза» ведет его в магазин. Покупает еды и просит рассказать пару историй.
«Проза» заметил, что солдатам требуется время привыкнуть к его расспросам. В отличие от офицеров, рядовые зажаты.
Иван, будучи контуженным, две недели назад сбежал в самоволку, по возвращении в госпиталь его выписали. Прибывший за ним из полка КамАЗ пробил колесо, Ивану велели ждать, и вот он с утра послушно сидит на скамейке. Каждое слово из него приходится вытягивать.
А ты раньше был ранен?
Да. Весной попал под фосфор.
Долго лечили?
Четыре месяца в госпитале, пересаживали кожу с бедра на бок, он задирает куртку, демонстрирует малозаметный шрам и собирается снять штаны.
«Проза» жестом останавливает его и поясняет, какие истории ему нужны.
На моих глазах комполка убило. Мина! Без каски был
«Проза» ждет продолжения.
А еще мы однажды снайпершу поймали. Ну не совсем мы. Мы карточки местным раздавали куда звонить, если встретят незнакомого. И вот прибегает женщина, говорит, видели чужачку. Мы бегом! Нашли только лежку, винтовку и вещи. Решили село прочесать, а ее уже местные жительницы поймали и прилично так космы ей надергали. Еле отбили.
А что потом?
Сдали фейсам биатлонистка оказаласьиз Прибалтики.
Это здесь было?
Нет. Попасная.
Он некоторое время молчит.
А раньше где служил?
СОБР, снайпер. Я вашу Москву хорошо знаю.
А сейчас снайпер?
Не. Пулеметчик.
«Проза» вспоминает, как в юности один раз стрелял из РПК.
Говно, а не пулемет. ПКП лучше, авторитетно заявляет Иван.
Почему?
Три магазина стволы перегреваются он начинает пулями плеваться. Видно, как пули впереди на землю падают Рядом совсем.
А автомат?
Автомат лучше. Пять магазинов выдерживает, а потом тоже плюется надо дать стволу остыть.
Во двор госпиталя влетает пыльный зеленый автобус «Богдан», весь изрешеченный пулями, осколками, на грязном борту небрежно намалеван зеленый крест и несколько букв Z.
Из кабины вываливается маленький тощий пожилой шофер:
У нас тяжелый!
«Проза» с Иваном бегут к кормовой двери автобуса, откуда двое ополченцев вытаскивают носилки. Из приемного покоя уже выбегают медики. Им помощь не требуется. Раненый в одних трусах, желтое лицо посечено осколками, поперек груди бинт.
В сознании? кричит санитар справа.
Нет! отвечает водитель автобуса.
Стопы раненого безжизненно болтаются, когда носилки уносят в приемный покой. Санитарный автобус уезжает так быстро, словно его преследуют.
«Проза» и Иван возвращаются на скамейку.
А куда была рана? спрашивает солдат.
Я видел на груди повязку.
Не показывай на себе! резко обрывает боец «Прозу». Нельзя!
Они молчат.
Через пять минут из главного входа двое санитаров выносят носилки с телом в черном пакете, грузят в госпитальную «санитарку» двухосный КамАЗ с кунгом и уезжают. Вот так вот, почти на глазах «Прозы» умер человек. Пять минут, и все.
«Купол» выходит покурить, садится рядом на лавку:
Черные пакеты словно растут под деревом. Мы их увозим, а они появляются снова, то больше, то меньше. Но никогда они не исчезают.
«Проза» в недоумении смотрит под дерево, откуда уехала труповозка.
Не здесь. Это фраза с прошлого места. Я тогда подумал об этом. Сюр какой-то.
«Купол» тушит окурок.
Вопрос Ивана «Проза» не слышит, только ответ начальника госпиталя:
В спину, истек кровью Они его пустого уже привезли. Мы ничего не смогли сделать. И неизвестно, ни кто он, ни откуда.
А жетон?
Не все его носят, отвечает Иван и вытаскивает свой жетон поверх маскировочной куртки.
У него, как и у «Прозы», на одной цепочке с жетоном крестик.
«Купол» уходит.
Давай я тебе почитаю. У меня есть рассказ про смерть. Короткий. Мне важно твое мнение.
«Проза» идет в машину за сборником, куда включены его рассказы, а когда возвращается, видит молодую женщину на соседней скамейке. Тени деревьев на больничной аллее немного, значит, ей тоже придется слушать. Девушка утыкается в телефон. «Проза» читает вслух три коротких рассказа.
Ивану они нравятся. После третьего «Проза» вспоминает Пушкина и Наталью Гончарову:
Девушка, мы вас не раздражаем?
Нет, хорошие рассказы.
Иван, извини! «Проза» хлопает солдата по плечу и пересаживается на скамейку к женщине.
Она вдова комбата, который погиб, спасая своих солдат. У нее двое детей.
Глава 3
Пятисотые
На эту колбасу даже мухи не садятся! рекламирует закуску замполит.
Завтракают впятером: начштаба «Дрозд», зам. по тылу «Синица», зам. по вооружению «Кречет», замполит «Пустельга» четыре подполковника и «Проза».
Еды вдоволь, можно приходить дважды никто не откажет. Два повара управляются со всем. Гарнир каша или макароны, всегда тушенка трижды в день, на обед щи. Сахара в чае, как в кока-коле, аж зубы сводит, но приходится терпеть служат в основном молодые мальчишки, их мозгам нужна глюкоза.
Плюс печенье, пряники, лишь иногда вместо хлеба галеты. Офицеры для разнообразия меню покупают себе яйца, овощи и фрукты. Арбузы всем уже осточертели, много винограда и персиков.
Андрей Владимирович, осторожно начинает «Дрозд», как тебе наш бардак? Не смущает?
Не смущает. Везде бардак! И на гражданке тоже! успокаивает «Проза» начштаба. Главное педали крутятся и велосипед едет! Худо-бедно, но едет! Не падает. Вот украинцам педали крутят американцы, а их велосипед не едет.
За одним столом с «Прозой» сидят те, кто «крутит педали» всего полка. Зам по тылу по очереди с начпродом возят на передок питание и снаряжение. Зам. по вооружению снабжает полк техникой и боеприпасами, отвечает за эвакуацию подбитой и неисправной техники в ремонт. Замполит ездит за рулем лично, возит с передка бойцов на отдых и обратно. Акция «помой яйца бойцам» так он это называет. Начштаба единственный изнывает в штабе без права покидать его.
«Проза» выходит посидеть на крыльце, молча наблюдает, слушает. Собрал складную туристическую лопатку и ищет, перед кем ею похвастаться.
Рядом разговаривают два юных контрактника. На «Прозу» внимания не обращают. Говорят о гражданке. Один логист, второй экономист. Потом обсуждают бронежилеты. «Проза» прислушивается.
Я свой «ратник» сразу выкинул, говно, а не броник, говорит логист, бежать пригнувшись ну никак не получается, нижний край в бедра упирается. Больно!
А если обвес на грудь перевесить, под ногами ничего не видно, соглашается экономист, вот только «плитник» хрен достанешь.
«Проза» уносит в машину лопатку, садится на водительское место, опускает стекла. Решает стоит ли погонять кондиционер или попробовать поймать сквозняк? Улитка неспешно ползет по ветке через открытое окно. Спасения от жары нет. От сортира пованивает.
Подъезжает УАЗ-«Пикап», за рулем замполит «Пустельга». Привез четверых бойцов с передка на пару дней отдохнуть и помыться.
У людей «только что с передка» особый взгляд. Они явно контужены. Говорить в состоянии только один, дедушка кавказской внешности. Остальные ищут взглядом, куда упасть и уснуть. Они даже между собой не разговаривают.
По двору бродит еще один солдат, тоже «пожилой». Он пристает ко всем подряд офицерам, ищет ПНВ на СВД. «Проза» не понимает:
О чем он?
Замполит хихикает и расшифровывает:
Прибор ночного видения на снайперскую винтовку Драгунова.
Владимирович, говорит замполит, не хочешь со мной ночью на передок смотаться?
И косится ехидно так.
Конечно, хочу!
«Проза» понимает, что легально его на передок не пустят. Он также понимает, что «Пустельга» проверяет его «на вшивость».
Они договариваются о встрече ночью. «Пустельга» уходит, к «Прозе» подходит голый до пояса смуглый боец.
А вы правда про нас книгу пишете?
Сергей на год младше «Прозы», он зенитчик, «сто лет воюет». Старший техник зенитно-ракетной батареи, а так как у украинцев не осталось авиации, то все зенитчики на передке, как пехота. Сергей приехал отправлять в тыловой район последнюю «Стрелу-10». За ненадобностью.
Он рассказывает о мирных жителях. Под Киевом полк проходил районы богатых пригородов местной Рублевки, и люди смотрели на десантников зло, ругались. Даже когда им никто не угрожал, демонстративно отворачивались к стене, подняв руки.
Сергей вспоминает:
Подъезжаем к одному дому, только встали, выбегает женщина: «Помогите, папа повесился!». Поднимаемся в дом, на втором этаже кабинет, в петле покойник, на столе включены два компа, софт для корректировки артиллерии. Нас услышал, испугался и повесился. А лучше всего нас встречали в Луганске, когда шли на Васильевку. До слез! И кормили, и обнимали. Именно там я понял, за кого мы воюем.
А здесь местные как? спрашивает «Проза».
Как? Холодно. Мы им прежнюю жизнь поломали, новую не наладили. Их восемь лет не бомбили, как донецких. Говорят: «Чего вы сюда пришли? У нас нациков не было».
Сергей сплевывает и уходит в душевую. «Проза» удерживает его вопросом:
А что-нибудь о русском характере?
Сергей улыбается:
Играли раз в карты в окопе. Начался обстрел, прятаться бы надо, но доиграть хочется. А разрывы все ближе от обстрелов устали все. А!
Так доиграли?
Почему нет? Сергей уходит.
Около поста с двумя часовыми: они сидят, болтают, не отрываются от смартфонов (ужас по меркам Советской армии), останавливается КамАЗ, оттуда выпрыгивает высокий десантник с двумя рюкзаками большой за спиной, маленький на груди.