Холл казался огромным, наполненный дневным светом, воздухом, запахом сада.
На прозрачных стеклянных столиках, выгнув на показ тела-лепестки, блаженствовали в томлении цветочные экзотические композиции.
Люстры, свисая с потолков, играли с солнцем многометровыми гирляндами хрусталя.
Чуть поодаль господствовал рояль.
Белый.
В холле Тоня была не одна.
Небольшими компаниями то там, то сям за столиками сидели люди. По-летнему одетые, весёлые, загорелые.
Тоня прислушалась.
До её ушей долетали обрывки фраз, сказанные на незнакомых ей языках, смех, звон коктейльных бокалов
«Чудно всё это», подумала Тоня и смахнула со лба «росинки» накатившего пота.
Здравствуйте, Антонина Петровна, мужчина примерно Тониного возраста с зачёсанными назад слегка волнистыми волосами, как и провожатый в жёлтых шароварах, появился перед Антониной внезапно.
Таких мужчин Антонина на свой незамысловатый манер называла «франтами».
Лощёный, в безупречном костюме, наверняка купленном в одном из тех магазинов, витрины которых давят на прохожих людей сверху вниз, унижая их недоступным величием своего дорогого нутра.
Однако и у «франта» имелся изъян.
Его нос показался похожим Антонине на рыхлую, в рваных рябинках картофелину.
В сочетании с «серебром» в волосах, размыто-голубым платком в нагрудном кармане и кожаными перчатками (в такую-то жару!) нос выглядел комично.
Тоня не к месту хохотнула.
Но сию же секунду одумалась, застыдилась.
Антонина Петровна, я присяду?
Ой, ну конечно, конечно, бестолково заёрзала на стуле Антонина. Она даже порывалась вскочить из-за стола, чтобы как-то оказать радушие визитёру. Но тот вовремя её остановил, положив руку на Тонино плечо.
Хотел поинтересоваться, как вам тут? присев за столик, холодно полюбопытствовал мужчина.
Ну как? Нормально Красиво кругом Я такую красоту только по телевизору видела.
Может быть, хотите чего-нибудь выпить? Стаканчик воды?
Так я пила уже Меня компотом напоили.
Может быть, всё-таки чай или кофе?
В такую-то жару?
Ну, хорошо Тогда немедленно приступим к делу.
«Утяжелённые» нотки, внезапно появившиеся в голосе мужчины, мгновенно разбили вдрызг Тонино беззаботное настроение.
Антонина насторожилась, почуяв недоброе.
Итак, глуховатым, слегка надтреснутым голосом продолжил Тонин собеседник, Антонина Петровна, вчера вечером вы присели на дачное крыльцо, чтобы перевести дух после тяжёлого и нервозного трудового дня Вы это помните?
Помню.
Отлично. Движемся дальше, скупо, без эмоций продолжил визитёр, а помните, как потом в ваш мозг Далее, если вы позволите, я вас процитирую. Итак, говоря вашими же словами: «в ваш мозг вонзилась стальная спица». Все верно?
Мука недавних воспоминаний всей тяжестью мира легла вдруг на Тонины плечи.
Нет Не спица Раскалённый шампур, выдавила из себя Антонина. Венка в её виске застучала вдруг слишком часто.
Допустим, Тонечка. В ваш мозг вонзился раскалённый шампур Вы хорошо это помните?
Да-да. Очень хорошо это помню, выпалила Антонина раздражённо: дробь у виска продолжалась. Разве такое забудешь?
Это инсульт. Ваш «раскалённый шампур» это боль. С вами случился инсульт.
Инсульт значит всё ж таки торкнул.
Торкнул, Антонина Петровна. Всё-таки торкнул Ну а потом? Что было потом? Вы помните?
Потом? Нет Что было потом, я не помню.
Потом вы умерли, Тоня.
Так что ж, я мёртвая, что ли? Антонина сидела теперь совсем жалкая, бледная, тёмный овал замещал её рот. Чё, хоронить теперь меня надо?
Не совсем, мягко, словно лавируя межу вопросов «лоб в лоб», уходил от прямых ответов мужчина, вы как бы умерли, но не совсем.
Правильнее будет сказать, что вы находитесь в состоянии клинической смерти, голос Тониного собеседника зазвучал чуть более оптимистично, как будто бы «клиническая смерть» это так себе проблема Дескать, есть и похлеще Например, смерть настоящая. А «клиническая» просто тьфу! Плюнуть да размазать. Время в земной жизни и здесь, у нас в Рай-центре, величины отнюдь не равнозначные. Клиническую смерть испытал не один человек. Таковых множество. И смерть этих людей длилась чуть больше минуты. Иначе возвращение в земную обычную жизнь стало бы для них невозможно. Это происходит вследствие биологического устройства человечества
Тонин собеседник выдержал паузу.
Вам, Тонечка, кажется, что прошла уйма времени после того, как так называемый «шампур» пронзил ваш мозг. Но вы заблуждаетесь. Согласно привычным вам земным меркам, не прошло ещё и сотой доли секунды.
Антонина после известия о собственной смерти, казалось, и впрямь замерла на время: сидела немая и неподвижная, как статуя, обречённая демонстрировать горе.
Привыкала к подлинному своему состоянию.
Но когда мысль о смерти, подобно чужой чёрной птице, более-менее «угнездилась» в Антонинином зыбком сознании, до Тони наконец дошла суть дела.
Она в беде!
Дак что ж ты меня терзаешь? Неужто в тебе совсем жалости нет? в голос взревела она, в запале напрочь забывшая о вежливости, без приглашения перешедшая на «ты». Говори давай: где я?!
Тонечка, ты застряла между мирами. Ты уже не жива. Но пока не мертва,
так же поправ церемонией вежливого обращения, сухо, по-деловому, пояснил ситуацию Тонин собеседник, теперь нужно решить, куда тебя дальше двигать.
«Туда?» мужчина, вопросительно глядя на Тоню, поднял вверх указательный палец.
«Или обратно?» теперь указательный палец опустился вниз.
Миленький мой, да конечно же обратно! Тоня отпихнула стул и, прям-таки напролом мощными ручищами двинув изящный столик, отделяющий её от объекта устремления, ринулась к собеседнику, грохнулась перед ним на колени.
Стул, мощно отброшенный Антониной, противно заскрежетал стальными ножками о мраморный пол.
Режущий ухо отвратительный звук, сдобренный воплями растерянной Тони, да и сама зрительная картина не вполне вписывающаяся в атмосферу дворцового холла, конечно, привлекли внимание зевак.
Люди зашушукались.
Бармен уже бежал к Антонине со стаканом воды в руке.
Миленький мой! продолжала вопить Тоня. Конечно же, обратно! Я домой хочу! У меня дочка там. Хоть и взрослая она, но без меня ей плохо будет. Ради дочки пусти домой!
Антонина Петровна, придите в себя, седовласый Тонин собеседник с побагровевшим от напряжения лицом со всех сил пытался вволочь Тонино громоздкое тело на прежнее место.
Наконец, ему удалось это сделать.
Пожалуйста, не спешите. Давайте всё обсудим, примирительно настаивал мужчина, а то, как говорится у вас, в вашем земном мире, «поспешишь людей насмешишь» Поглядите-ка вокруг, на нас же люди смотрят! Что они о нас с вами подумают? Что скажут?
Удивительно, но мысль о том, «что люди скажут», мгновенно отрезвила Антонину.
Не прошло и минуты, как она уже в достойной позе восседала на стуле, на её лице уже не было ни слез, ни соплей.
Разве что химическая завивка, поутру не обласканная хозяйской массажной расчёской, да распухшее от рыданий лицо выдавали треволнения Антонины.
Итак, уважаемая Антонина, разрешите представиться, Тонин собеседник выдержал паузу.
Видимо, для того, чтобы Тоня успела сосредоточиться.
Антонина уже держала себя в руках и с нетерпением ждала, что скажет нежданно-негаданный её знакомый.
Министр греховных дел. Прошу любить и жаловать, отрекомендовал себя он.
Чё? Чё?
Тоня, несмотря на патовую ситуацию, не сдержалась, хохотнула, тряхнув телом, обтянутым чёрным кримпленом в жёлтых розочках.
Чё за Министр греховных дел?
Вот именно, Министр. А если быть более точным, Министр греховных дел.
А звать-то тебя как? Министр?
Так и зовите.
Имя, что ли, такое?
Считай, что и должность, и имя. Коротко и ясно.
Я б на вашем месте, Антонина Петровна, на другом сосредоточился,
на столике перед Министром неведомо откуда, как показалось Антонине, вдруг очутилась книжица, сильно напоминающая историю болезни, такими забиты стеллажи в государственных поликлиниках.
Книжица эта, по-видимому, много лет назад сделанная регистраторшей из дешёвого блокнота, как и положено «Истории», была распухшей от вклеенных внутрь неё в разное время и разными людьми каких-то уже порой пожелтевших бумажных листов.
На обложке значилось имя: Деева Антонина Петровна.
Министр аккуратно достал из внутреннего кармана пиджака очки в позолоченной оправе, усадил их на нос. Не снимая перчаток, не скрывая брезгливого выражения лица, принялся перелистывать страницы.
Так вот, милая Антонина Петровна. Повторюсь ещё раз, обратите внимание на занимаемую мною должность. Я Министр греховных дел, в такт произносимых слов Тонин собеседник легонечко похлопывал ладонью по лежащей перед ним «Истории», видимо для того, чтобы придать словам увесистость.
И что? Неужто уж грехам моим подсчёт ведёшь? Тоня кивнула на книжицу.
Так работа у меня такая. Грехи считать, подтвердил Антонинину догадку Министр греховных дел.
Ой-ё! Я смотрю, чё-то много ты насчитал. Книжка-то сильно пухлая. Не сбился ли в подсчётах?
Я никогда не ошибаюсь.
Ну-ну Это что ж, у меня одной такая обширная коллекция собралась? У других-то, небось, побольше будет.
Это с кем сравнить. Но уверяю вас, ваша, как вы выразились, «коллекция» отнюдь не маленькая.
Я бы назвал её обширнее средней.
Да чё ты городишь? вспыхнула Антонина, снова напрочь забывшая о вежливости. Я, как другие-то, не грешила: не обокрала никого, не убила! Как другие дамочки, прости Господи, по абортам не бегала. Не блудила Ты чё там понаписал себе такого?! Я на себя чужие грехи весить не собираюсь А ну, открывай книжку, показывай!
А я и покажу, когда надо будет. Потерпите немножко, спокойным ровным голосом старался усмирить Тонину прыть Министр.
Я обратно хочу! К дочери, к Лариске! вспыхнула Антонина.
Так. Начинаем ходить по кругу. Про Лариску я уже сегодня слышал Антонина Петровна, давайте-ка отдохните пока. Освойтесь. Вам передышка нужна.
Ой, не знаю. Не до отдыха мне теперь.
Ничего. Поспите, с мыслями соберётесь. Как говорится, утро вечера мудреней Ровно сутки вы побудете здесь, в Рай-центре.
Заслышав такую новость, Тоня опять потеряла с огромным трудом мало-мальски настроенное своё душевное состояние. Слёзы уж накатили ей на глаза, ожидая лишь звукового Тониного сигнала в виде ревущего вопля.
Но всё-таки Министр сигнал опередил.
Рай-центр это отель, пояснил он, ну, разве что получше других. Про такие говорят: «не для простых смертных» Но это так, фигура речи.
На самом деле, здесь находятся самые что ни на есть простые смертные люди. Вы пока поживёте здесь. Вообще, считайте, что это вам бонус. Вы же всегда, как я знаю, в санаторий мечтали съездить. Ну вот. Как говорится, получите, распишитесь. Номер отдельный у вас будет. Пользуйтесь всем, чем только пожелаете: ресторанами, спа-салонами, всеми банями-саунами, вечером концерт волшебство! Обязательно сходите, послушайте.
Схожу. Куда денусь? сдалась-таки Тоня.
И вот ещё что, Министр выдержал паузу. Тоня уже поняла, что он так делал всегда, когда хотел сказать что-то важное, простите, Антонина Петровна, я обязан вам доложить, что с этой секунды ваши мысли становятся прозрачными для меня. Другими словами, я буду видеть и понимать всё, о чём вы думаете. Вам это ясно?
Ясно, пожала плечами Тоня. Только чего такого интересного вы там увидеть хотите? У меня в голове пусто Только Лариска там.
Я на Лариску посмотрю.
Смотрите если хотите.
Но это ещё не все, Министр въедливыми синенькими глазками впился в глаза Антонины, ты, Антонина Петровна, тоже сможешь мысли читать.
Чьи? Твои?
Нет. Мои читать запрещено. Они секретны, небрежно вытянув откуда-то из-под стола кожаный «дипломат», Министр уложил в него Тонину «историю» и, щёлкнув замками, добавил: Но вы сможете прочитать мысли любого другого человека. Абсолютно любого Так положено. Для чистоты эксперимента Так что не стесняйтесь, читайте. Такое предложение уникально. Пользуйтесь!
Утром Тоня проснулась в «Раю».
Открыла глаза, вспомнила всё то, что случилось с ней накануне. В болящей груди, как в гнезде со змеёнышами, копошилась тревога.
Пугала неизвестность.
Тоня осмотрелась.
Комнатка, ключи от которой она вчера получила от Министра, оказалась крохотной, но очень уютной.
Оттенки любимого Тониного зелёного цвета присутствовали в различных интерпретациях, делая новое жилище приветливым и дружелюбным.
Кровать, удобное кресло, одёжный шкаф да комодик с торшером вот, впрочем, и вся обстановка.
Антонина спустила ноги с кровати.
Ей захотелось увидеть солнце.
Тоня встала, одёрнула с витражного окна тяжёлую портерную ткань, дав утреннему потоку света воздуха и свежести мощной лавиной хлынуть в помещение.
Затем, распахнув стеклянную дверь, Тоня выплыла на лужайку.
Все её чувства в мгновение ока вдруг поменяли тональность. Измором берущая боль перестыла вдруг ныть, пугать и плакаться.
Грудь задышала спокойно.
«Сердечные» змеи издохли и сгинули в никуда.
Небо в это утро было голубым-голубым.
Между пальм, важно поджимая ноги, гуляли цапли.
Немолодой темнокожий садовник заприметил новую гостью отеля, вселившуюся недавно, и, приложив руку к сердцу, уважительно склонил в полупоклоне кудлатую голову.
И тут Тоня вспомнила: она умеет читать мысли!
Ей захотелось выведать тайны садовника, хоть это был случайно попавшийся ей человек.
Тоне даже не пришлось напрягаться.
Процесс подключения её сознания к сознанию садовника произошёл как будто автоматически.
Как только Тоня о нём подумала, тотчас её мозговые антенки зашевелились тревожно, видимо, искали что-то нужное.
Тоня даже услышала звук, похожий на дребезжащее шипение её старого настольного транзистора, когда красная полоска-отметина на его прозрачном экране плутала между городами маяками вещания.
И вот плутающий звук растворился во Вселенной.
Стало тихо.
В Тониной голове началось кино.
С садовником в главной роли.
Темнокожему стареющему работяге-садовнику страстно нравились «прозрачные» крохотные белые женщины.
Весом с ребёнка.
А все потому, что когда-то давно, лет двадцать назад, служа при этом же отеле, он случайно поднял с земли цветную открытку.
Картинка служила закладкой в книге у одной очень важной русской чиновницы.
Но важной чиновница была лишь в своём кабинете. А здесь, в отеле, раздетая до купальника, она была близорукой, некрасиво очкастой, тучной туристкой лет пятидесяти.
Туристка читала книгу, лёжа на шезлонге, в огороженном кустарниковой зарослью лужайке, рядом с отельным номером, и попивала креплёные напитки.
Садовник стриг кусты совсем рядом.
Чиновница за ним наблюдала.
Посмотрев несколько минут в раскрытый книжный томик, туристка, видимо, притомилась. Небрежно швырнула распахнутую книгу на столик подле шезлонга.
Открытка, служившая закладкой, выскользнула на лужайку.
Садовник заметил оброненную вещь, подошёл к чиновнице, поднял открытку и с вежливым поклоном протянул её женщине.
А та, под воздействием испитых креплёных коктейлей возжелавшая мужского жилистого тела, решила не отпускать так просто весьма кстати подоспевшего садовника. Начала некрасиво жеманничать.
Женщина «подшофе» ничего не придумала лучше, как поучить садовника русскому языку. Громко хохоча, она ткнула в открытку пальцем.
Сне-гу-роч-ка, неприлично громко выкрикивала каждый слог дама, указывая на юную хрупкую девочку в голубеньком платьице и в голубой же шапочке, держащую на ладони толстую краснобрюхую птицу.