Что говорить-то? Не сказать, что Федор окончательно пришел в себя, нет. Но хотя бы возможность разговаривать, к нему вернулась. Из Москвы я. Пробормотал он, и почему-то покраснел, хотя и не понимал, что тут может быть постыдного. Может это пристальный, проникающий в самую душу взгляд собеседника так действовал? А может спиртное ударило краской в голову.
Из Москвыыы Протянул тот, словно пробуя на вкус новое для себя слово, и потом, словно обрезав ножом фразу выпалил: Это где ж такой поселок находится? Не припомню такого.
Это не поселок. Это город. Миллионник. Столица России. Федор удивленно, исподлобья, посмотрел на деда, словно укоряя его в невежестве: «Как такое можно не знать».
Пока только одни загадки от тебя. Что за миллионник такой? Что за Россия? Ох, ничего не понятно. Словно бредишь ты. Ох, чувствую, хлебну я лиха, с орясиной такой связавшись. Покачал тот головой. Кличут-то тебя хоть как?
Вы имеете в виду имя? Федор растерялся от причитаний деда, и не сразу понял, что от него требуется.
Еще и дурак. Ох-ох-охушки. Конечно же имя. Что тут еще непонять-то? Как тебя мамка звала, когда сиську сосать давала, это-то ты хотя бы знаешь? Иль не помнишь?
Чащун внезапно рассмеялся густым, хриплым басом, и закашлялся, покрывшись облаком табачного дыма, а парень окончательно смутился.
Знаю я. Набычился он. Федором меня зовут.
Как!!! Дед моментально стал серьезен, и столкнув с колен голову волка, резко вскочил на ноги, встав перед парнем, и воткнув в него внимательный взгляд. Повтори!
Федором. Повторил тот.
Федогран. Завороженно прошептал Чащун, и резко развернувшись к костру, и положив руки себе на плечи, скрестив в районе груди, поднял голову к небу запел:
Будь благословен, Перуне Вождь наш, и ныне, и присно, и от века до века! И веди нас ко Славе Трисветлой! Тако бысть, тако еси, тако буди!
Он замолчал, и слеза из его глаз скатившись по седой бороде, упала в костер, вспыхнув там голубым неестественным пламенем.
Слава Роду. Выдохнул дед, и резко развернувшись, ловко запрыгнул на ствол дерева, встав рядом с сидевшим на нем, парнем, практически сравнявшись с ним ростом. Что же ты, паскудник меня за нос водишь, видом своим непотребным. Громкий подзатыльник, отвешенный тяжелой ладонью, искрами взорвался в глазах. Ну-ка. Руку мне свою подай!
Не дожидаясь какой-либо реакции, от опешившего столь резкими сменами настроения, Федора, Чащун схватил его ладонь и полоснув по ней неизвестно как появившимся в руках серебряным ножом, слизнул потекшую кровь, испачкав бороду и зажмурился.
Ой. Нервный крик боли нашего героя, не ожидавшего ничего подобного, прокатился по поляне.
Вот уж повадки бабьи. Ведешь себя как истеричка. Причмокнул, недовольно скривившись дед окровавленной бородой. У тебя что, отца не было? Научить уму-разуму. Ничего. Я из тебя дурь-то Макошинскую повыбью, на Перунов путь наставлю, время есть. Станешь ты настоящим мужиком, да и воина из тебя сделаю. Он рассмеялся, покрывшись табачным дымом. Тот самый! Он даже подпрыгнул, что-то там распробовав во вкусе крови. Есть времечко. Есть. А ведьма эта еще пожалеет, что связалась. Он погрозил куда-то в сторону кулаком. Найдем мы артефакт надобный. Вернем славу великую. Восстановим племя славное!
Федор смотрел, слизывая капающую с ладони кровь, на пританцовывающего, искрящегося радостью деда, пускающего облака дыма, словно готовящийся к отправке паровоз, и ничего не понимал. Что тот восстанавливать собирался? Причем тут его имя, и отец? И вообще. Зачем он здесь?
Что глазенками хлопаешь? Не понимаешь ничего? Смеялся дед. А и не надо тебе этого. Всему свое время. Дорастешь, расскажу. А пока знай только одно. Ты больше не Федор. Имя твое отныне Федогран. То сам Перун подтвердил. Боги на нашей стороне. И вдруг развернулся в другую сторону. А ты чего вылупился?
Федор медленно перевел взгляд в ту сторону, куда посмотрел дед, и застыл, подавившись почти слетевшим с губ вопросом. Волка больше не было. На поляне стоял высокий крепкий парень, одного с ним возраста, и с преданностью смотрел на Чащуна.
Как я уже сказал, роста тот был высокого, худощавый, с длинными ногами и узкими бедрами, прикрытыми серыми, кожаными, короткими, до щиколоток, потертыми штанами, и в безрукавке, опять же кожаной, распахнутой на груди, подчёркивающей широкие плечи, рельефную грудь и сильные руки, с узлами перекатывающихся под кожей узлов, стальных мышц. Не тех, что демонстрируют бодибилдеры-качки, напичканные химией, а тех, что наливаются в ежедневном труде, занятиях и сраженьях. Ниточки белесых шрамов свидетельствовали именно о таком их приобретении.
Лицо у парня добродушное и располагающее, наверно улыбка его тонких губ так действовала, несмотря на кончики выглядывающих двух острых зубов. Это примерно так, как смотришь на котенка, и понимая, что это будущий безжалостный хищник, но вот ничего с собой поделать не можешь, с накатывающим на душу умилением.
Глаза круглые, большие и голубые, подернутые дымкой серых ресниц, правда черные нечеловеческие зрачки немного великоваты, смотрят с какой-то непосредственностью и щенячьим восторгом, но и это, по большому счету так же, не отталкивает взгляд. Нос нормальный, вполне пропорциональный, немного широковат в районе переносицы, но смотрится вполне прилично, да еще и усики, такие, торчащие в разные стороны редкими нитками, своеобразная карикатура на Маркиза-Карабаса, из книжки-сказки. Единственное, что необычно, это волосы. Прямые, длинные, до плеч, и жесткие, как остевой волос на шерсти у собаки, светло-серого, неестественного для человека цвета. Во всем остальном, парень, как парень, только босой, но и это может быть нормально, для здешнего мира.
Хватит рассматривать меня как идола Леля. Дед рассерженно погрозил кулаком. Теперь вон он твой новый друг, Кривой палец больно ткнул в грудь Федора. Товарищем ему будешь и защитником. Но и про меня помни. Опорой ему и наставником будешь так же на первых порах, а потом посмотрим. Сейчас в лес беги. Мне шкура медведя нужна, но непременно выделанная. Не сверкай зенками-то. Знаю, что трудно. Потому стаю собери, они помогут зверюгу загнать, да мясо и мездру повыешьте, и жир как следует повыл ежьте. Если помощь какая нужна будет, Рыску кликни, она в курсе, поможет, у нее язык дюже шершавый, как раз для таких нужд. Ну что встал? Видишь, заготовка нашего будущего богатыря голая стоит, только чресла непотребной тряпкой прикрыты. Беги скорей! Да, стой, чутка не забыл. Мясца там парного принеси. Только не медвежатину, жестковата она, мне помягче чего, зайца или кабанчика. Он задумался. Все же кабанчика лучше.
Солнце медленно выкатывалось в зенит, давно уже осветив и наполнив теплом и радостью лес. Теперь он уже не казался таким мрачным и зловещим. То ли дневное светило так действовало, то ли напиток Чащуна, растекшийся по жилам волнами блаженства, новонареченный Федогран не знал. Да и неважно было это. От всего пережитого им за это утро, на плечи навалилась такая усталость, что он сидел и не падал только потому, что боялся жесткой реакции своего нового знакомого. Тот сидел рядом, задумавшись, и что-то бормоча себе под нос, ковырялся палкой в пламени костра.
Глаза медленно и непроизвольно закрылись, голова опустилась на грудь, и парень погрузился в глубокий сон. Словно провалился в бездонную черную пропасть. Из всего, что ему запомнилось, пока сильные жесткие руки деда-садиста не растормошили, так это только лик бородатого мужика, на фоне проплывающих по черному небу, серых облаков. Тот внимательно его рассматривал, сменяя выражение на лице с презрительного, на удовлетворенное, и в конце улыбнулся белоснежными зубами, и задорно подмигнул. Затем высунул откуда-то из небытия руку по локоть, с вздернутым над кулаком большим пальцем, и внезапно растворился в разорвавшем сон крике неугомонного Чащуна.
Хватит дрыхнуть, орясина ленивая. Поднимайся. Мясо твое скоро костер сожрет, я и так уже замучился у него отбирать куски. Почти сутки спишь уже. Вставай сказал. От реальности не убежишь, даже не старайся. В лицо Федора плеснула ледяная вода, и он от неожиданности подпрыгнул и закрутил головой, оглядываясь и приходя в себя.
Все та же поляна. У костра сидит и жует кусок мяса новый знакомый, то ли парень, то ли волк, а рядом, греясь кругом у огня, его серые собратья, шесть огромных матерых хищников, блаженно жмурятся, положив морды на передние лапы.
Слева, на разостланной на траве медвежьей шкуре, мельтешат с десятка полтора ежей. Они «тухают» на друг друга и фырчат, переговариваясь на своем ежином языке, и что-то делают, перебирая коротенькими передними лапками. Может это и выглядело бы забавно, если бы показывалось по телевизору, но это происходило в реальности, и потому немного пугало своей неестественностью.
Прямо у него под ногами, приподняв голову, лениво проворчала огромная, серо-рыжая рысь, и поводя кисточками ушей, прислушиваясь к только ей доступным звукам, не обнаружив ничего достойного внимания, вновь вытянулась стрункой, закрыв блаженно глаза.
«Это, что, я рядом с ней спал?». Подумал Федор и передернулся, представив себе эту картину: «Как я тут вообще оказался? Я же на дереве у костра сидел?»
Я тебя перенес. Дед как будто услышав немой вопрос, ответил сварливо и довольно грубо. Хвати ресницами хлопать, иди садись к костру и поешь.
Чащун сунул в руки парня здоровенный кусок горячего, истекающего соком мяса, и пинком отправил к огню. Организм ответил на это голодным урчанием в животе, а зубы впились в не прожаренный, несоленый шмат, отрывая прямо на ходу здоровенные куски, не успевая даже пережёвывать, так как горло сразу заглатывало внутрь, давясь и кашляя текущим жиром. Ничего более вкусного Нет, так будет сказано неправильно. Ничего более божественного, (так точнее), в своей жизни Федор не ел.
Не спеши. Рассмеялся дед. Тут много такого, и не отберет никто. На вот, запей. Мед не предлагаю, тебя после него не разбудить. Он вновь зашелся смехом и протянул бурдюк.
Холодная, ключевая вода, боже это нектар. Только сделав несколько глотков парень это осознал. Никакие лимонады и пепси, рядом с ней не стояли, они слабая подделка, настоящему питью. Кусок горячего мяса и вода, снова кусок мяса и вода, и так до тех пор, пока внутрь больше ничего не лезет, ну не пальцем же туда запихивать, право слово.
Округлившийся от обжорства живот, жар от костра, и расслабленная полудрема в голове, лежащей на спине сопящего, огромного волка. Как-то это стало внезапно все естественно и буднично. Эти мирные звери вокруг, этот совсем нестрашный, а очень даже заботливый по-своему, конечно, дед. Даже Ягира не казалась исчадием ада, просто сварливая и склочная бабка. Глаза сами собой закрылись.
Федор вновь уснул.
Подготовка.
Вот, что ты за человек такой, Федогран. Почему старому, больному деду, нужно тебя все время будить. До нашего героя, сквозь дрему, часто проваливающуюся в короткий сон, на грани бреда, долетало незлобливое, а какое-то домашнее почти уже свое-родное что ли, брюзжание старика.
Всего-то прошло ничего, с их первой встречи: Один рассвет, пусть и наполненный ужасом первых минут попадания в этот мир, и противостояния двух непонятных мистических персонажей, но явно показавший, что этот коротышка в чудной шляпе, не враг. И еще тот короткий выход из сна, ради набивания пуза мясом. Даже в туалет наш герой не успел сбегать, как Морфей вновь позвал его в свои объятия, отключив рассудок. И опять, новый знакомый, пусть и пнул, но сделал это как-то буднично, не больно, походя, даже обиды на него за это не осталось.
За столь короткое время, Чащун как-то уж очень быстро, стал восприниматься Федором, практически родным, заботливым и строгим, а подчас даже жестоким, но уже своим человеком троюродным дедушкой, шестой воды на киселе, внучатой племянницы, приехавшим внезапно из деревни, навестить родственников, и от всей своей широкой души, готовым помочь советом, подзатыльником и даже пинком, но не от раздражения и злобы, а лишь для правильного воспитания новоиспеченного внука, дабы поставить, распустившегося шалопая, на путь истинный.
Отец ведь тоже частенько брался за ремень, и пусть не всегда справедливо (по мнению Федора), но основательно и вдумчиво, прохаживался по юношеской заднице воспитательным средством из кожзаменителя, который специально для этих целей, а также напоминания о неотвратимости наказания, висел на крючке, в коридоре. Но ведь от этого не любил своего сына меньше или больше. Просто считал, что в тот момент, нахулиганивший продолжатель рода, заслуживает именно такое наказание.
«Как он там? Как мама?». Ком застрял в горле, сдавив дыхание спазмом, а потом, внезапно рванул на волю горьким, безудержным рыданием, которое полилось бушующим водопадом. И пусть хоть насмерть забьет этот чертов дед, его за такое проявление слабости. Не может юное сердце просто так выбросить и забыть свою прошлую жизнь, и своих потерянных, наверно уже навсегда, родственников.
Он сел, зажав голову между колен, и захрипел, сдавленным спазмой горлом, завывая, и заливаясь слезами. Внезапно, жесткая сухая рука легла ему на голову и провела пальцами по волосам.
Поплачь сынок, поплачь. Сейчас можно. Это ведь не слабость твоя льется сейчас горечью обиды и страха из разбитого сердца. Это ты прощаешься с прошлым, со своим беззаботным детством. Я это вижу. Меня невозможно обмануть. Голос старика звучал как-то по-домашнему спокойно. В нем не было ни ласки, ни даже намека на какое-либо сострадание, в нем звучала сухая констатация свершившегося факта, пусть безжалостная, но действенная. Если бы его сейчас начали жалеть, то стало бы тяжелее. Боль, конечно, не ушла никуда из души, но стала не такой острой, что ли. Она уже не резала острым раскаленным ножом сердце, не рвала его острыми клыками истерики. Сухая ладонь, вновь прошлась по вихрам парня, и опустилась на плечо.
Ну вот и хорошо. Ну вот и стало легче. Молодец.
Деда. Парень поднял голову, и повернул залитое слезами лицо. Зачем я тебе? Отправь назад. Там остались мама с папой, они не переживут потери.
Не переживай. Старик, в один миг перестал быть добрым дедушкой, превратившись в сурового учителя. Там ничего не изменилось, все осталось по-прежнему. Но меня радует, что ты подумал о них в первую очередь, а не о себе. Это о многом говорит
Почему? Федор перебил Чащуна.
Что почему? Не понял тот вопроса.
Почему ничего не изменилось? Меня ведь с ними уже нет?
Вроде-бы вполне логичный вопрос вызвал у деда смех.
Истинный представитель рода человеческого, думающий, что реальность, это только то, что он видит. Есть ты там, не переживай.
Как так, я же тут. Парень даже забыл про боль в душе, от столь странного ответа.
И тут и там. В том мире ты продолжишь жить своей старой жизнью, а в этом новой, и поверь мне, что одно другому не противоречит, а также и то, что тебе тут понравится понравится быть настоящим, а не бесхребетной амебой. А в общем, не забивай голову лишней информацией, все равно ты ее не поймешь, да и не смогу я объяснить, то, чему даже названия нет. Эти знания доступны только древним. Может они откроются и тебе когда-нибудь, но только не сейчас, и вставай, хватит ныть, у нас полно дел.
Ты нужен мне, и самое главное, этому миру, хоть это и звучит пафосно до банальности. Тебя для этого сюда и вытащили. Кстати, нужен ты даже этой придурковатой-Ягире, даже несмотря на то, что она поклялась тебя убить, хоть на кону и стоит ее собственная жизнь.
Но все. Хватит об этом. Рано тебе еще забивать голову всем этим, не созрел еще. У нас с тобой есть ровно год для того, чтобы ты вырос. Вставай сказал, и утри сопли. Жесткая ладонь, еще мгновение назад гладившая для успокоения голову, резко взлетела вверх, и отвесила громкий и смачный подзатыльник, а голос, еще недавно доброго дедушки, взорвался в крик.