Сторонница буржуев!
Это бросили не мне, а моей спасительнице. Толпа забыла обо мне и повернулась к ней. Я подняла голову и посмотрела на единственного человека, который захотел мне помочь.
Та самая торговка с темными глазами. В дешевой косынке, простом бело-синем платье, с босыми ногами.
Кто просил тебя лезть, Евгения? заворчал старик с гармонью. Не думай теперь, что мы тебя ночевать пустим.
Я уставилась на девушку, надеясь, что благодарность, наполнявшая мое сердце, отражается у меня на лице. Но спасительница на меня даже не посмотрела. Она подобрала ведро и ушла, оставив меня наедине с озлобленными крестьянами.
Глава 2
Евгения
Ни у кого не было денег. Несколько дней я ездила по деревням, продавая соседские горшки и другие товары, а разбогатела всего лишь на пятьдесят копеек. Раньше я бы назвала это неплохим уловом, особенно за одну поездку, но, чтобы нанять брату врача, мне нужно два рубля. В четыре раза больше.
Жители Павлова окружили мою телегу, как вороны овес. Искали выгодную сделку. Но, как и у меня, у них не было денег. Платить они не хотели только меняться. Но поездка все равно стоила того, ведь я услышала вести о казни царя. Однако больше терять время я не могла: меня ждала семья.
А потом эта глупая буржуйка себя подожгла.
Обстоятельства сложились ужасным образом. Пару дней назад через деревню прошли белые. Раскурочили дома, пожгли посевы, забрали провизию, напугали женщин, оставили после себя сломанную мебель и мусор, который жители Павлова теперь жгли на костре. Неудивительно, что они и девчонку решили туда кинуть.
Но я не могла им позволить сжечь ее заживо. Даже помещицкое отродье не заслуживало такой смерти. Однажды я уже видела подобную казнь, и быть свидетельницей подобного зрелища еще раз мне не хотелось. Беда в том, что, выручив девчонку, я поставила себя на одну с ней ступень.
Я забрала свое ведро и поспешила восвояси. Щеки горели от летящих в мою сторону оскорблений. Сволочи! Я гордая большевичка, и мамин троюродный брат, который только что вышвырнул меня ночевать на улицу, это прекрасно знал. Но спорить с разозленной толпой опасно. Да и неважно, что они думают. От этого меньше революционеркой я не стала.
Телега моя стояла на краю двора у высоких тополей. Старая, но добротная повозка из березы, высотой в два локтя, с открытыми бортами и прочными колесами. Много места для товаров, которые я продавала и обменивала по дороге: глиняных горшков, шарфов, тканей, тарелок да чего угодно. А чуть поодаль от телеги стояло самое дорогое мне существо.
Пора идти, Буян, сказала я, отвязывая коня от дерева. Засиделись мы, здесь нам больше не рады. Может, в Исети побольше заработаем.
Конь фыркнул и согласно мотнул головой.
Буян не был изящным, как некоторые лошади. Нет, он был сильным, коренастым, невысоким, прямо как я. И мы оба делали то, что надлежало. Только в этот раз я не справилась. Не смогла заработать нужную сумму. На пути оставался лишь один поселок, Исеть, и хорошо если я раздобуду там хотя бы пятьдесят копеек.
Мой брат сражался в рядах Красной армии и схлопотал пулю в левую ногу. Докторам пришлось ее отрезать, иначе брат не выжил бы. Потом его отправили домой. С тех пор Костя мучается: иногда его нога краснеет и распухает. Мы с мамой совсем не знаем, как ему помочь. А наш деревенский лекарь дурак: решил, что быстрее всего заживить гноящуюся рану смогут молитвы. Косте срочно нужен был настоящий врач. Ему нужны были лекарства. Ближе Екатеринбурга врач жил в Исети, но без оплаты вряд ли он согласится поехать со мной.
А оплаты не предвидится. Четыре дня в дороге, четыре дня мама и Костя работают в поле одни, и совершенно никакого результата.
В итоге последним дураком оказалась именно я.
Да пошли, Буян, ну же!
Он упрямился, не хотел выходить из тени. Буян всегда был медлительным, а уж в такой день, как сегодня, под палящим солнцем и в изнуряющую жару, он особенно упрямствовал. Я потянула за поводья сильнее, памятуя о разгоряченной и недовольной толпе, которая в любой момент могла на меня наброситься:
У нас нет времени, черт тебя дери!
У него что-то с передним копытом, раздался позади тихий хрипловатый голос.
Та самая буржуйка. Пошла за мной подальше от людей, которые снова начали петь и танцевать. Вблизи девчонка выглядела еще хуже. Засохшая кровь на одежде и шее, вся в грязи. Губы шелушились, а глаза огромные, дикие. Волосы короткие, как у мальчика, растрепанные. И говор чудной. Если она и дочь помещика, то явно родом не из этих краев.
И, видимо, она решила, что раз я опрокинула на нее ведро воды, то мы теперь подруги. Ошибается.
Тебя не спрашивали, отрезала я.
По правде говоря, мне было немного стыдно, что девчонка увидела, как я уговариваю свою лошадь, того хуже что я с этим не справляюсь.
Пожалуйста, позволь мне помочь, сказала девчонка и присела на корточки у левой передней ноги Буяна (а он и правда на нее не наступал).
Стремительно, не успела я ее остановить, она без особых усилий умудрилась приподнять его ногу и вытащить из копыта застрявший камешек.
Видишь? У меня талант обращаться с животными.
Какая довольная собой Будто знала моего коня лучше меня.
Славно, протянула я, подхватила Буяна за уздечку и пошла к телеге.
Девчонка увязалась за мной.
Прошу прощения, тихо извинилась она.
Я промолчала: уже и так достаточно для нее сделала. Если хочет подачку, то пусть поищет в другом месте. Моей семье помещики не помогали. Им было плевать, если крестьяне голодали или болели. Пока богатеи пировали в своих дворцах, нам не хватало денег даже на врача.
Извини за беспокойство, попыталась еще раз завязать разговор она.
Отвали, неприветливо буркнула я через плечо.
Я хотела спросить, сказала она более твердо, могу ли я купить место в твоей телеге?
А вот это уже интересно. Я повернулась к ней.
Ее темно-синяя юбка вернее то, что от нее осталось, была сшита из тонкого хлопка, а блуза из такого дорогого материала, что я его даже не узнала. Ну точно, дочь богатого помещика, которую погнали с ее земли. Порой богатые семьи отказывались уходить мирно, и тогда возникали вооруженные стычки. Крестьяне приходили с винтовками, вилами и огнем, а помещики доставали оружие для обороны. Похоже, что девчонка побывала именно в такой передряге.
А в наши дни крестьяне всегда побеждали. На нашей стороне было государство, а милиция на это безобразие плевать хотела.
У тебя есть деньги? недоверчиво спросила я.
Ее взгляд сосредоточился на мне, стал более прозорливым, как у старика, очнувшегося после долгого сна.
Я помогла твоей лошади, напомнила она.
А я спасла твою жизнь. Так есть деньги или нет?
Ты правда меня спасла, продолжила девчонка, проигнорировав мой вопрос. И за это я тебе признательна. Но если ты оставишь меня здесь, с этими коммунистами, то твои усилия окажутся напрасными. Они швырнут меня в костер, едва ты
Я привязала Буяна к телеге и залезла на облучок[1]. «С этими коммунистами» сразу понятно, на чьей стороне она была. Девчонка моего возраста. Не случись революции, она выросла бы в очередную помещицу, которой плевать на страдания крестьян. Ну вот пусть теперь сама пострадает. Может, научится чему.
Нет, постой! торопливо воскликнула она. Я могу заплатить. У меня нет денег, но есть кое-что более ценное. Только подожди, и я тебе покажу!
Ну так показывай, огрызнулась я.
Сумки при ней не было, как и фартука с карманами, а одежда вся порвалась и местами сгорела, так что предложить ее она точно не сможет. Но я не могла вот так отказаться от чего-то, возможно, ценного. Даже коммунисты пока не избавились от денег.
Девчонка бросила опасливый взгляд на сельчан и спряталась за телегу. Повернувшись ко мне спиной, она расстегнула свою блузку. Так вот в чем ее секрет! Ее ценности были сокрыты под одеждой. Я заметила тонкую и причудливую золотую цепочку у нее на шее, но девчонка ее не сняла. Она проворно застегнула блузку обратно, повернулась ко мне, протянув руку.
На ее ладони лежало нечто, похожее на кусочек прозрачного стекла, только мерцало оно, как звездное небо. Я видела раньше кварц мужчины приносили его из шахт, где работали. Но на кварц это ни разу не было похоже. Размером с ноготь, острый, а граней так много, что не сосчитать. Девчонка поднесла его ближе ко мне. Луч солнца отразился от камня и заиграл радугой на ее пальцах.
Драгоценный?
Бриллиант, сказала она. И очень хорошего качества, уверяю тебя. Любой ювелир заплатит за него приличную сумму: сотни рублей, если не больше. Он твой, только отвези меня до ближайшей станции.
Я огляделась. К счастью, никто нас не подслушивал.
Спрячь, сказала я с тревогой.
«Сотни рублей». Я слышала о бриллиантах. И теперь понимала, почему богатеи так много за них платили. Красивый камень. Если удастся его продать, это изменит всю нашу жизнь. Я не только найму доктора Косте, но и куплю семье новый добротный дом. Может, даже в городе. Со стеклянными окнами и печной трубой, у вымощенной дороги. Тогда смогу устроиться на фабрику, и маме больше не придется работать.
Я помотала головой. Нет, мечты не должны затуманивать мой разум. Это помещичье отродье наверняка меня обманывает. Если наша жизнь и поменяется к лучшему, то только благодаря коммунизму, а не презренным скопидомам, как она.
Год назад революция свергла царя, а контрреволюционеры собрали Белую армию, чтобы с нами воевать. Ишь, хотели вернуть монархию и отобрать наши земли. Нет никакой причины доверять этой девчонке.
Но этот блестящий бриллиант наверняка чего-то да стоил. И явно больше двух рублей.
Залезай, коротко бросила я.
Девчонка спешно вскарабкалась на облучок, села так близко, что мы столкнулись локтями. Ее коленки выпирали дальше моих, как у Кости, когда он учил меня управлять телегой. Длинная юбка ее не только обуглилась: над подпалинами виднелись порезы и темные бурые пятна. То же самое с блузой. Буржуйка не могла спокойно усидеть на месте, ерзая, точно провинившийся ребенок.
От нее несло потом и отчаянием. Мама всегда говорила: «Никогда не знаешь, что сделает отчаявшийся человек». Нужно быть осторожной. Я ездила по деревням всего пару месяцев и почти никогда не брала попутчиков.
Отдай мне бриллиант, сказала я.
Она недоверчиво сузила голубые глаза:
Я заплачу тебе, когда мы прибудем на станцию. Ты знаешь, что он у меня есть. Почему я должна отдавать его наперед?
Потому что я тебе не доверяю. Можешь сельчан попросить тебя отвезти, если не нравится мое условие.
А почему я должна доверять тебе?
Я единственная тебе помогаю. До темноты мы до Екатеринбурга не доберемся, а на дорогах опасно. Повсюду белые. Я и так рискую
Не Екатеринбург, перебила она. Мне нужна другая станция. Я не могу вернуться в город.
Ты сказала, тебе нужно на ближайшую станцию.
Именно поэтому нельзя верить красивым сказкам, которые рассказывают подозрительные незнакомцы.
Неужели нет какого-нибудь полустанка, где я могла бы сесть на поезд?
Город ближе всего! Не повезу же я тебя до Нижнего Тагила!
А если на юг? Я хочу добраться до Челябинска.
Ну конечно! Челябинск. Город под контролем белых.
Но добираться туда несколько дней. Бриллиант ускользал из моих рук. Эх-ма, я должна была знать, что такого красивого камня мне не получить. Если мы хотели что-то купить, моей семье приходилось копить деньги и много работать, как и всем крестьянам. Глупая, раз решила, что богатство просто свалится на меня с неба.
Пожалуйста, умоляюще произнесла девчонка. Я не могу здесь оставаться, и вижу, что тебе понравился мой бриллиант. Можем что-нибудь придумать. Ты уверена, что мне больше негде сесть на поезд? И никак иначе не добраться до Челябинска, не возвращаясь в город?
Ее ровный голос заставил меня остановиться, выдохнуть и призадуматься.
Почтовая карета, сказала я. Она проезжает через Исеть, самый крупный поселок поблизости. Но там ни у кого нет денег. Бриллиант можно обменять только в убыток. Но я подозреваю, что это не единственный твой самоцвет, так? Я дернула подбородком в сторону ее груди.
Девчонка напряглась:
Нет. Я показала тебе мой единственный камень. Это все, что у меня есть.
Тогда как ты собиралась покупать билет на поезд?
Она не ответила.
Так я и думала. Отдай мне бриллиант, и я помогу тебе продать другой самоцвет в Исети. Много не получишь, но хватит, чтобы сесть в карету. И я возьму два рубля за сделку. Идет?
Она сжала губы, явно недовольная. Но если у нее есть хоть капелька здравого смысла, она согласится.
Я ждала. Иногда покупателям нужно время, чтобы принять озвученную цену.
Хорошо, твердо сказала она и положила бриллиант мне в ладонь. Я принимаю твои условия.
Глава 3
Анна
Торговку звали Евгения Ивановна Кольцова. Крестьянка шестнадцати лет от роду, на год младше меня, но явно более зрелая, раз путешествовала одна, несмотря на войну. Четыре дня назад в Екатеринбурге мы с семьей слышали вдалеке грохот артиллерийского огня. Белая армия подступала все ближе. До самого конца родители были уверены, что нас спасут.
В доме Ипатьева, построенном из камня, было холодно даже летом. А еще темно, но не из-за архитектурных причуд, а потому, что большевики все окна закрасили белой краской и заколотили досками. В особняке было два этажа, но нас, одиннадцать человек, заселили в три комнаты. Нам не разрешали выходить, а за каждым шагом следили солдаты из красных.
«Пока мы вместе, швыбзик, говорил отец, называя меня детским прозвищем, мы справимся с любой бедой».
Никогда еще он так не ошибался. Теперь я осталась совсем одна, трясущаяся в телеге по тихой тропе рядом с девчонкой, которая пахла сеном, прогорклым потом и почти наверняка была коммунисткой.
Ты далеко от поселка живешь? спросила я.
Она едва удостоила меня взглядом, но нахмурилась, как делала каждый раз, когда я подавала голос.
Это не поселок, неохотно ответила она со своим деревенским говорком.
Мы оставили празднующих селян и костер позади, проехали мимо нескольких хижин и оказались в полях. Некоторые из них были уничтожены каким-то недавним бедствием, словно сожжены.
Это едва ли деревней можно назвать. Я из Медного. Полдня на север от Исети, куда мы едем.
В ее голосе звучали нотки гордости, так что я не стала упоминать, что никогда раньше не слышала ни об Исети, ни о Медном. Пусть думает, что я жила в Екатеринбурге и была знакома с этой частью страны. На самом деле я ничего не знала. Ничего, кроме одного дома, двора и подвала.
Твои родители разрешают тебе уезжать так далеко одной? поинтересовалась я.
Нам нужны деньги.
Не боишься оказаться посреди боевых действий?
А ты не боишься? спросила она жестко.
Я подумала о красных солдатах, которые под покровом ночи вывезли тела моей семьи в лес. И которые уже наверняка поняли, что меня среди них нет. От которых я бежала днем и ночью в страхе, что меня поймают и убьют.
Боюсь, призналась я. Твой отец не беспокоится за тебя?
Она поморщилась. Что бы я ни говорила, все мои слова она воспринимала с раздражением, словно упорно пыталась меня и дальше ненавидеть.
Он умер. Спасибо помещику, прям как ты, который заставил нас работать на своей земле, забрал наш скот и оставил помирать от голода.
Я резко вдохнула. Именно такие люди, как она, убили моего отца. Злые жадные коммунисты, которые стреляли из ружей так же легко, как дышали. Они убили моих родителей, самых добрых людей во всей России.
Мне захотелось ее ударить, столкнуть с телеги, высказать ей все, что я думаю о ней и об остальных ленивых мятежниках, которые забирали чужое и убивали любого, кто встанет у них на пути. Но вместо этого я стиснула зубы, закрыла глаза и стала молить Бога о милости.
«Помоги мне, Боже, пережить эту поездку, просила я. Нужно лишь добраться до почтовой кареты, и мне не придется слушать ее злобный голос. Дай мне терпения». Я прижала ладонь к цепочке под блузкой, чтобы почувствовать иконку Маши. Постепенно мое дыхание выровнялось. Наконец я смогла открыть глаза и посмотреть в угрюмое лицо Евгении без желания ее ударить.