Но верно ли, в конце концов, что «характер и история английского народа» в такой решительной и безусловной степени проникнуты консервативными традициями постепенности? Верно ли, что английский народ так враждебен «насильственными изменениями»? Прежде всего, вся история Англии есть история насильственных изменений, которые британские правящие классы производили в жизни других народов. Так, например, было бы интересно узнать, можно ли захват Индии или Египта истолковать при помощи принципа постепенности? Политика британских имущих классов в отношении Индии откровеннее всего выражена словами лорда Сольсбери: «Индии необходимо пускать кровь!» («India must be bled!»). Нелишне напомнить, что Сольсбери был лидером той самой партии, которой ныне руководит мистер Болдуин. К этому надо еще в скобках прибавить, что вследствие превосходно организованного заговора буржуазной печати английский народ фактически не знает, что делается в Индии (NB: это и называется демократией). Может быть, напомнить историю злосчастной Ирландии, особенно, богатую проявлениями мирных эволюционных методов действия британских господствующих классов? Насколько мы помним, подчинение южной Африки[15] не натолкнулось на протесты мистера Болдуина, а между тем, когда войска генерала Робертса сломили оборонительный фронт бурских колонистов, вряд ли последние увидели в этом особенно убедительное проявление постепенности. Все это, правда, относится к внешней истории Англии. Но странно все-таки, что принцип эволюционной постепенности, который нам рекомендуется в качестве всеобщего начала, прекращает свое действие за пределами Англии на границах Китая, когда нужно путем войны заставить его покупать опиум; на границах Турции, когда нужно отнять у неё Мосул; на границах Персии и Афганистана, когда нужно навязать им смирение перед Англией Нельзя ли из этого сделать тот вывод, что Англии в тем большей степени удавалось осуществлять «постепенность» в своих собственных границах, чем с большим успехом она применяла насилие над другими народами? Именно так! В течение трех столетий Англия вела непрерывную цепь войн, направленных к тому, чтобы путем пиратства и насилий над другими нациями расширить арену своей эксплуатации, отнять чужие богатства, убить чужую торговую конкуренцию, уничтожить иностранные морские силы и этим обогатить британские правящие классы. Серьезное исследование фактов и их внутренней связи неизбежно приводит к выводу, что правящим классам Англии тем лучше удавалось избегать революционных потрясений внутри страны, чем успешнее они, путем войн и всяких вообще потрясений в других странах, увеличивали свою материальную мощь, получая этим возможность посредством своевременных уступок, всегда очень скаредных, сдерживать революционное возмущение масс. Но такой вывод, совершенно неопровержимый сам по себе, доказывает прямо противоположное тому, что хотел доказать Болдуин, ибо на деле как раз история Англии свидетельствует, что обеспечить «мирное развитие» можно лишь при помощи цепи войн, колониальных насилий и кровавых потрясений. На «постепенность» это не похоже!
Довольно известный вульгаризатор английской истории для народных масс, Гиббонс, пишет в своем очерке современной истории Англии: «В общем, хотя, конечно, из этого правила бывают исключения, поддержка политической свободы и конституционного правления является руководящим принципом английской иностранной политики». Эта фраза поистине замечательна; являясь глубоко официозной, «национальной», традиционной, она не оставляет живого места в лицемерной доктрине невмешательства в дела других народов; в то же время она свидетельствует, что Англия поддерживала конституционное движение в других странах лишь постольку, поскольку это выгодно было для её торговых и иных интересов; в противном случае, как говорит неподражаемый Гиббонс, «из этого правила бывают исключения». Для поучения собственного народа вся прошлая история Англии, наперекор доктрине невмешательства, изображается в качестве славной борьбы британского правительства за свободу во всем мире. Каждый же новый акт коварства и насилия война с Китаем из-за опиума, закабаление Египта, война с бурами, интервенция в пользу царских генералов истолковывается, как случайное исключение из правила. В общем, таким образом, в «постепенности» оказывается немало прорех, и в сторону «свободы» и в сторону деспотизма.
Можно, конечно, пойти дальше и сказать, что насилие в международных отношениях допустимо и даже неизбежно, а в междуклассовых предосудительно. Но тогда незачем говорить об естественном законе постепенности, который управляет будто бы всем развитием природы и общества. Тогда надо сказать просто: угнетенный класс обязан поддерживать угнетающий класс своей нации, когда тот применяет насилие в своих целях; но угнетенный класс не имеет права употреблять насилие, чтобы обеспечить себе лучшее положение в обществе, основанном на угнетении. Это будет не «закон природы», а закон буржуазного уголовного кодекса.
Однако, и в границах внутренней истории Великобритании принцип постепенного и мирного развития совсем не является таким господствующим, как это изображают консервативные философы. В конце концов, вся нынешняя Англия вышла из революции XVII столетия. В могущественной гражданской войне той эпохи берут свое начало тори и виги[16], попеременно накладывавшие печать на историю Англии в течение почти трех столетий. Когда мистер Болдуин апеллирует к консервативным традициям английской истории, мы позволим себе напомнить ему, что традиция самой консервативной партии упирается в революцию середины XVII века. Равным образом, ссылка на «характер английского народа» заставляет нас напомнить, что этот характер выковывался молотом гражданской войны между круглоголовыми и кавалерами[17]. Характер индепендентов[18]: мелких буржуа, торговцев, ремесленников, свободных землевладельцев, мелко-поместных хозяев-дворян, деловых, благочестивых, экономных, трудолюбивых, предприимчивых враждебно столкнулся с характером праздных, распутных и надменных правящих классов старой Англии: придворной знати, титулованного чиновничества и епископата. А ведь те и другие были англичанами! Тяжелым военным молотом на наковальне гражданской войны Оливер Кромвель выковывал тот самый национальный характер, который в течение двух с половиной веков обеспечивал гигантские преимущества английской буржуазии в мировой борьбе, чтобы затем, на исходе XIX столетия, обнаружиться, как слишком консервативный даже под углом зрения капиталистического развития. Разумеется, борьба Долгого парламента[19] с самовластьем Карла I и суровая диктатура Кромвеля были подготовлены предшествовавшей историей Англии. Но это лишь значит, что революции не делаются по произволу, а органически возникают из условий общественного развития и являются, по меньшей мере, такими же неизбежными этапами в развитии отношений между классами одного и того же народа, как войны в развитии отношений между организованными нациями. Может быть, в этой постепенности подготовки мистер Болдуин может открыть источник теоретического утешения?
Старые консервативные лэди и в том числе мистрис Сноуден[20], открывшая недавно, что королевские семьи составляют самый трудолюбивый класс общества, должны, вероятно, содрогаться по ночам при воспоминании о казни Карла I. Между тем, даже достаточно реакционный Маколей приблизился к пониманию этого события.
«Люди, державшие его в своих руках, говорит он, не были ночными убийцами. То, что они делали, делалось ими с целью, чтобы оно могло быть зрелищем для неба и земли, чтобы оно могло храниться в вековечной памяти. Они жадно наслаждались самым соблазном, который причиняли. Древняя конституция и общественное мнение Англии прямо противились цареубийству; оттого-то и казалось цареубийство особенно привлекательным для партии, стремившейся произвести совершенную политическую и общественную революцию. Для исполнения этого намерения ей необходимо было предварительно разбить вдребезги все части правительственной машины; и эта необходимость была для неё скорее приятна, нежели тягостна Учреждено было революционное судилище. Это судилище признало Карла тираном, изменником, убийцей и общественным врагом, и голова короля скатилась с плеч перед тысячами зрителей, насупротив пиршественной залы собственного его дворца». (Маколей, Полн. собр. соч., т. VI, стр. 126. Изд. 1861. СПБ).
С точки зрения стремления пуритан разбить вдребезги все части старой правительственной машины совершенно второстепенным являлось то обстоятельство, что Карл Стюарт был сумасбродным, лживым и трусливым негодяем. Не только Карлу I, но и королевскому абсолютизму пуритане нанесли смертельный удар, плодами которого проповедники парламентской постепенности пользуются по сей день.
Роль революции в политическом и вообще общественном развитии Англии не исчерпывается, однако, XVII столетием. Можно сказать, хотя это как будто и звучит парадоксально, что все новейшее развитие Англии шло на помочах европейских революций. Мы дадим здесь лишь конспективный перечень важнейших моментов, который пригодится может быть не только мистеру Болдуину.
Великая французская революция дала мощный толчок развитию демократических тенденций в Англии и, прежде всего, рабочему движению, которое исключительными законами 1799 г. было загнано в подполье. Война против революционной Франции была популярной только среди правящих классов; народные массы сочувствовали французской революции и негодовали на правительство Питта[21]. Создание английских трэд-юнионов было в значительной мере вызвано влиянием французской революции на трудящиеся массы Англии.
Победа реакции на континенте, усилившая значение лэнд-лордов, привела в 1815 г. к восстановлению Бурбонов во Франции и к введению хлебных пошлин в Англии.
Июльская революция 1830 г. во Франции дала толчок первому биллю об избирательной реформе 1831 г. в Англии: буржуазная революция на континенте вызвала буржуазную реформу на британском острове.
Радикальная реорганизация управления Канадой в направлении широкой автономии была проведена после восстания в Канаде в 183738 г.г.
Революционное движение чартизма привело в 184447 гг. к введению десятичасового рабочего дня, а в 1846 г. к отмене хлебных пошлин. Разгром революционного движения в. 1848 г. на континенте означал не только упадок чартистского движения, но и надолго затормозил демократизацию английского парламента.
Избирательной реформе 1868 г. предшествовала гражданская война в Соединенных Штатах[22]. Когда в 1861 г. в Америке вспыхнула борьба между Севером и Югом, английские рабочие демонстрировали свое сочувствие северным штатам, тогда как симпатии господствующих классов были целиком на стороне рабовладельцев. Поучительно, что либерал Пальмерстон[23], так называемый лорд-«поджигатель», и многие его коллеги, в том числе пресловутый Гладстон, симпатизировали Югу и поспешно признали южные штаты не мятежниками, а воюющей стороной. В английских верфях строились военные суда для южан. Победил тем не менее Север, и эта революционная победа на территории Америки доставила части английского рабочего класса избирательное право (закон 1876 г.). В самой Англии избирательная реформа сопровождалась, к слову сказать, бурным движением, приведшим к «июльским дням» 1868 г., когда крупные беспорядки длились двое суток.
Разгром революции 1848 г. ослабил английских рабочих, русская революция 1905 г. сразу усилила их. В результате общих выборов 1906 г. рабочая партия впервые создала в парламенте крупную фракцию из 42 членов. В этом проявилось несомненное влияние революции 1905 г.
В 1918 г., еще до окончания войны, была проведена в Англии новая избирательная реформа, значительно расширившая кадры избирателей-рабочих и впервые допустившая к участию в выборах женщин. Вероятно и мистер Болдуин не станет отрицать, что русская революция 1917 г. была главным побудительным толчком для этой реформы. Английская буржуазия считала, что таким путем можно избегнуть революции. Следовательно, и для проведения реформ недостаточно одного принципа постепенности, а нужна реальная угроза революции.
Если, таким образом, оглянуться на историю Англии за последние полтора столетия в рамках общеевропейского и общемирового развития, то окажется, что Англия не только экономически, но и политически эксплуатировала другие страны, сокращая свои политические «издержки» за счет гражданской войны народов Европы и Америки.
Какой же смысл имеют те две фразы, которые мистер Болдуин извлек из моей книги, чтобы противопоставить их политике революционных представителей английского пролетариата? Нетрудно показать, что прямой и ясный смысл моих слов прямо противоположен тому, какой нужен мистеру Болдуину. Чем легче русскому пролетариату далось овладение властью, тем большие препятствия он встретил на пути своего социалистического строительства. Да, я это сказал и это повторяю. Наши старые правящие классы были экономически и политически ничтожны. Наши парламентские и демократические традиции почти не существовали. Нам было легче вырвать массы из-под влияния буржуазии и опрокинуть её господство. Но именно потому, что наша буржуазия явилась поздно и сделала мало, мы получили скудное наследство. Нам приходится теперь проводить дороги, строить мосты, школы, обучать взрослых грамоте и пр., т.е. выполнять главную массу той экономической и культурной работы, которую в более старых капиталистических странах выполнил буржуазный режим. В этом именно смысле я говорил, что чем легче нам было справиться с буржуазией, тем труднее нам приходится в деле социалистического строительства. Но эта прямая политическая теорема предполагает и обратную: чем богаче и культурнее страна, чем старее её парламентарно-демократические традиции, тем труднее коммунистической партии овладеть властью; но тем быстрее и успешнее пойдет работа социалистического строительства после завоевания власти. Еще конкретнее: ниспровергнуть господство английской буржуазии задача нелегкая; она требует необходимой «постепенности», т.е. серьезной подготовки; но зато, овладев властью, землею, промышленным, торговым и банковским аппаратом, пролетариат Англии сможет с гораздо меньшими жертвами, с гораздо большим успехом, гораздо более быстрым темпом произвести реорганизацию капиталистического хозяйства в социалистическое. Такова обратная теорема, которую мне не раз приходилось излагать и обосновывать и которая имеет самое прямое отношение к интересующему мистера Болдуина вопросу.
Однако, это не все. Когда я говорил о трудности социалистического строительства, я имел в виду не только отсталость нашей страны, но и гигантское сопротивление извне. Мистеру Болдуину, вероятно, известно, что великобританские правительства, в состав которых он входил, израсходовали около ста миллионов фунтов стерлингов на военные интервенции и на блокаду Советской России. Целью этих дорогостоящих мероприятий, напомним кстати, являлось низвержение Советской власти: английские консерваторы, как и английские либералы, по крайней мере в тот период решительно отказывались от принципа «постепенности» по отношению к Рабоче-Крестьянской Республике и стремились разрешить исторический вопрос путем катастрофы. В сущности достаточно привести одну эту справку, чтобы вся философия постепенности оказалась чрезвычайно похожей на мораль тех гейневских монахов, которые сами пьют вино, а пастве рекомендуют воду[24].