Общество забытых поэтов
Роман в драме
Сурен Галстян
© Сурен Галстян, 2023
ISBN 978-5-0060-0484-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
предисловие
Учитывая глупое время, в которое мы живём, я посчитал необходимым заранее сказать о том, что для меня принципиально важно. Если данное произведение будут когда-либо ставить на сцене либо ещё каким-либо образом оживлять, я не могу допустить искажений, поэтому говорю: все герои этой драмы являются белыми людьми европейского (точнее: славянского) происхождения и традиционной ориентации, которые не имеют никакого отношения к каким-либо меньшинствам. Любое отступление от этого утверждения в интерпретации моего произведения исключает саму возможность ношения имени данной драмы, а также наличия моего имени как автора, ведь к драме такая интерпретация не будет иметь никакого отношения.
Все герои всех моих произведений (если не сказано иного) являются белыми людьми европейского (чаще всего славянского) происхождения и традиционной ориентации, которые не имеют никакого отношения к каким-либо меньшинствам.
В России это, слава Богу, пока что не носит такой маразматический характер, но будущее предугадать я не в состоянии, поэтому такого рода страховку не считаю излишней.
Действующие лица
Вильгельм, старший поэт
Генрих
Лоренцо
Август
Якопо
Бенедикт, остальные поэты
Люсьен, друг Вильгельма
Юля, Любовь Августа
Ира, смысл жизни Якопо
Оля, души Генриха опахало
Таня, опора Вильгельма
Вика, спасение Лоренцо
Катя, сестра Лоренцо
Гриша, брат Генриха
Настя, жена Гриши
Дима, сын Гриши
Стёпа
Филя
Сеня
Лиза
Петя, слуги
Остальные персонажи
Место действия в основном Братские Земли
Акт первый
Сцена I
В гостиной поместья. Генрих и Лоренцо сидят за кофе и играют в нарды.
Генрих. Я думаю, уже пора.
Лоренцо. Как же? А где тогда вся наша детвора? Что же, нам вдвоём заседание начинать? Я вообще-то планировал сегодня выиграть ещё, поэтому пока что рано.
Генрих. Редко выигрываешь ты, и это ещё мягко говоря. Нет, не начать, иное я имел в виду: Вильгельм уж скоро быть ведь должен.
Лоренцо. Вечно опаздывает, он просто невозможен. Однако стой! Что говоришь, будто выигрываешь ты всегда? Помнишь месяц тот, то ли февраль, число восьмое, двадцатую партию ты продул!
Генрих. Ну полно! Не было того!
Лоренцо. Спроси у наших. Знают все, далеко ходить не надо, где Якопо, моя отрада? Всегда он в спорах за меня, когда малую ты долю, жадный, отдавать не хочешь!
Генрих. Врёшь: когда что есть, я рад отдать; помню выиграл ты в том году что ж я, не признал?
Лоренцо. Кое-как её у тебя отвоевал. Но знай, мой брат: сильней страсть во мне тебя в том превзойти, и когда-нибудь смогу тебя в том обойти.
Генрих. Я буду рад. (Ударив по рукам, о ссоре позабыли.)
Лоренцо. А, меж тем, где же всё-таки Якопо?
Генрих. Где ж ему быть? Спит он у себя уж час пятнадцатый.
Лоренцо. Пятнадцатый лишь? Бывало и поболе. Бодрее стал уж он, однако. Не тот, что был дотоле. (Звуки приближающейся машины.)
Генрих. Да, верно, то Вильгельм. Не так уж он и опоздал лишь два часа у нас украл. (Входит Вильгельм, обнимается с поэтами.) Брат, кофе, чаю?
Вильгельм. Что пьёте вы, того желаю. как хорошо горит камин! Вы умеете порадовать, милые мои.
Генрих. А где ж ты был, кстати?
Вильгельм. Поехал увидеть друга своего.
Лоренцо. Просим мы ведь познакомить, а ты всегда к тому глух.
Вильгельм. Как же? Познакомлю, конечно, он вами тоже заинтересован. Лоренцо, как там счёт? Помнится, у Генриха за всё время сотни было три побед. Без обид, Лоренцо, но отставал ты, на моей памяти, от него тоже на три сотни.
Лоренцо. Всё хорошо, дружок. Вы против него и того меньше, я знаю, побеждали, поэтому шутки прекращай. Но такова правда: нарды это его игра. Хоть и азарт здесь есть, значит, доля есть везения, но где ж его видали вы? Будто шахматы какие, хоть кости и бросаем. Просит меня число загадать, говоря, что выкинет его и точно так бывает!
Вильгельм. Непобедим ведь ты зато в бильярде.
Лоренцо. Ну то понятно, я рождён ведь был с киём. но там все хороши, и в спину все мне дышат, а ему всё нипочём: в нардах ему равных нет.
Генрих. Полно, милый, не бузи. Лучший ты после меня вот мой тебе ответ.
Лоренцо. Благодарен и ценю.
Вильгельм. Яшка ещё спит? Не отвечайте даже. А что ж Август?
Лоренцо. Думал я за ним послать, но наш Генрих снова слуг всех почему-то отпустил.
Генрих. Извините, братья, я просто хочу узнать, смогу ли прожить без прислуги.
Лоренцо. А нас тоже вмешивать надо в твои испытания?
Генрих. Ладно, ещё чуть-чуть мне осталось, а после того больше делать так не буду, но пока что сами. (Про себя.) Извините, тут другое: меня она смущает, и боюсь я её своим вниманием оскорбить, поэтому легче мне её держать подальше.
Лоренцо. Странный ты всё равно. Так вот про Августа: кажется, вновь те двое меж собой что-то не поделили. Видно, снова споры, от меня далёкие совсем, ведь уловить их мысль не умею. Услышал я недавно: сначала Ричард III, а потом ацтеки, а вслед за ними Реконкиста.
Вильгельм. Люблю их споры, но, сколько ни стараюсь, после двух их слов сбиваюсь.
Генрих. Хоть даже в вопросе что-то знаем, но выразить мысль мы никогда не успеваем: они уж о победе договорились в непонятном нам споре и тему уж давно сменили.
Вильгельм. Пойду посмотрю я, что там у них ныне, да убедить я попытаюсь на собрание спуститься. (Уходит к Якопо.)
Сцена II
Комната Якопо. Якопо сидит за стопками книг в абсолютном беспорядке. Входит Вильгельм.
Вильгельм. Родной! Не помешал?
Якопо. Всегда мил мне, знаешь, твой приход.
Вильгельм. Вижу, у тебя всё, как обычно. Верно выразился в стихе своём лихой Лоренцо:
«Человеку, как еда,
Мысль чистая необходима
Якопо. «Но нет, больше, чем вода,
Книга для поэта:
Как без воздуха
Дыханье неосуществимо,
Так и в безмыслии
Не найдёшь ты света».
Да, хорошо сказал, да чуть-чуть ведь криво, но его взору, знаешь, то доступно, что мне откроется, я боюсь, пока не скоро.
Вильгельм. Ты в тоску не уходи. На то ведь мы и есть: мы друг другу очи открываем. Сколько раз ведь мне признавался Генрих в белой ко мне зависти, а я говорю ему: «Что ты, право? Ты писал о том ведь раньше меня и лучше. Я лишь с уважением у тебя то перенял». Но не думай, что я брату льстил: то так и было. Слова у нас различны, но чувствами мы все едины.
Якопо. Прав ты, как всегда. Но не подумай, что я хочу вас опустить до своего уровня до вас бы подняться.
Вильгельм. Ты выше нас уже во многом. Только что я так сказал Гере и Лори. Прошу тебя: научись себя сначала уважать.
Якопо. Да, про это либо забываю, либо в эгоизм впадаю.
Вильгельм. Пойдём, спустись к нам, пусть сердце горит и душа нежится в приятных беседах. Грешно лишь за книгою сидеть, хоть без неё нельзя; но, когда есть сердечные друзья, можно ли всё держать в одном себе, томясь тоскою от молчания? Вижу: воспламенить готов ты словом целый свет, да держишь ты его в себе, сгорая изнутри оттого ты сам страдаешь, что глубоким словом даже нас не просвещаешь.
Якопо. Разве с напыщенным и великолепным Августом я что ж, мыслями не делюсь, и умом разве не вечно ли я бьюсь? Разве милому я Лоренцо не вечная опора? Разве с Генрихом шуток тёплых за вином много раз не разделял? И к тебе к тебе я что, как к брату, из нас старшему, за советом не ходил, иль я сам тебе советов не давал?
Вильгельм. Извини, я преувеличил, то моя жестокость. Но больше слышать я желаю вас с Августом, хоть слушаю почти каждый день. Не нарадоваться мне, но страх берёт: а вдруг всё потеряю?
Якопо. В каждом из нас это, ведь если каждый из нас останется без остальных поэтов, то больше нет ведь для нас света, нет из темноты спасения ответа. Пойдём уж к Августу. Соберём уж мы собрание или нет, то теперь от него лишь зависит.
Вильгельм. Не бойся: когда было, чтоб отказывал он нам?
Якопо. Такого не припомню. Мы больше из-за лени не можем собраться, если честно.
Сцена III
Комната Августа. Август прохаживается по комнате с исписанными листами и исправляет рифму в стихах.
Август. «Хоть нож твой
Извечно был заточен
И ждал лишь времени и места»,
Нет, не так.
«Хоть твой извечно нож заточен,
Моей лишь крови тем алкая,
Но он в твоей». (Стук в дверь.)
Вильгельм (за дверью с Якопо). Можно, mon ami?
Август (Спрятав листы в ящик, открывает дверь). О капитан, мой капитан! (Обнимает Вильгельма, затем замечает за ним Якопо.) Слушай, брат мой, ты Я не умею сказать, но больно мне ведь и молчать. Ты меня за то ну мне бы самому к тебе зайти но трушу у тебя то перенял, и вот я снова начал.
Якопо. О чём ты?
Август. Ты меня не ободряй, делая вид что забыл, как тебя я оскорбил.
Якопо. Но, право, ты о чём?
Август. Ну нельзя ведь в конце концов таким быть милосердным. Хоть бы смерил меня холодным взглядом или сказал бы тихо, но с намёком, что прощаешь, без сердца и чувств, а так, для порядка, как люди ведь делать любят. Но ты своим милосердным жалом больнее делаешь всего.
Якопо. Не понимаю ничего.
Вильгельм. Я тоже мнения того.
Август. Вы сговорились, братцы? Хотите, чтоб позор прилюдно я искупил? Остальных тогда надобно позвать. Я сейчас за ними. (Хочет убежать из комнаты.)
Якопо. Стой! Куда? Не понимаю! (Хватает и удерживает за рукав.)
Август (пытаясь вырваться). Вконец замучить желаете вы меня. но нет: сделаю я, как сказал. Не отпускаешь? Тогда их я позову. Лори, Гера! Генрих! Брат мой Лоренцо! Где ты? Где вы, братья? Узрите мой позор! (Вильгельм помогает Якопо удерживать Августа, все падают, противостояние продолжается на полу. Вбегают Генрих и Лоренцо.)
Генрих и Лоренцо. Что происходит? (На секунду все посмотрели молча друга на друга, потом вошедшие начали хихикать, затем это перешло в общий негромкий смех. Лоренцо и Генрих помогли им подняться и поправиться.)
Генрих. Виль, что случилось?
Вильгельм. С тем же успехом ты мне можешь ответить, ведь не больше твоего я знаю.
Лоренцо. Якопо, это к чему всё было?
Якопо. Лори, не больше Вили я здесь понимаю.
Лоренцо и Генрих. Кто-то что-то понял?
Вильгельм и Якопо. С этим, ребят, не к нам. (Все посмотрели на Августа.)
Лоренцо. Расскажешь что-нибудь, брат?
Генрих. А мы послушаем. (Все расселись в его комнате, приготовившись слушать, а он остался недвижим.)
Август. Вы все забыли мой поступок?
Те четверо. Да какой же? Ты о чём?
Август. Я Якопо оскорбил.
Якопо. Да чем же? Когда?
Август. Позавчера. Ты читал свои стихи, а я сказал, что ты лишь Лори умеешь копировать стихи, потому что очень твой стих походил на стих Лори. (Все чуть-чуть заулыбались, но Август не увидел, так как его мучила совесть, и он на них не смотрел.) Конечно, можно и даже нужно брать что-то у своих братьев, выражая тем любовь к ним и уважение, однако ты лишь бессовестно скопировал стих. Но ты хоть подло поступил, я повёл себя бестактно, ведь ты ранимый и (Август повернулся к ним, услышав, что они едва сдерживают смех.) Вы очень ко мне жестоки!
Якопо (почти смеясь, как и остальные). Август, не злись, ты меня не обидел. В тот день мы также посмеялись над твоим комментарием, но мы подумали, что ты так шутишь. Брат мой, ведь это и был стих Лори. В тот день мы ведь решили читать любые стихи, а не свои, а ты, видно, прослушал это; поэтому я и прочитал старый стих Лори. (Момент осознания Августа во время хихиканья остальных, а через секунду громкий смех Августа, а после и всех остальных.)
Вильгельм. Это лучшая сценка в нашем доме за последний месяц!
Лоренцо (задыхаясь от смеха). Говорят, что стихи могут создать суету в обществе, но я не думал, что так буквально! (Все, похлопывая Августа по плечам и по голове и подтрунивая над ним, вместе вышли из комнаты.)
Сцена IV
Всё те же в коридоре.
Генрих. Я думаю, уже пора.
Лоренцо. Теперь уж точно, милый мой, пора!
Якопо. Давайте пойдём, пока не передумали.
Вильгельм. После такой истории нельзя никак отказываться от заседания: завершение необходимо.
Август. Ничего, я там возьму реванш.
Сцена V
Подвал дома, обставленный мебелью и полками с самыми необходимыми книгами. Стены обвешаны картинами прерафаэлитов. Рядом находится погреб. Все поэты в подвале.
Вильгельм. Вы готовы, братья?
Все остальные. Давай уже!
Вильгельм. Заседание Общества забытых поэтов объявляю открытым! Прошу по традиции поцеловать свои перстни. (Все целуют свои перстни с инициалом.) Кто возьмёт слово? (Одновременно тянутся Лоренцо и Август.)
Август. Я уступаю.
Лоренцо. Не бойся, я постараюсь быстро, ведь мне тоже тебя охота послушать. Я хотел бы сегодня но что я вижу? Вильгельм, злодей! Как ты смеешь начинать, когда питья у уважаемых товарищей я не вижу.
Вильгельм. А я и забыл. Моя оплошность. Генрих, если не затруднит
Генрих. Ты знаешь: меня ведь упрашивать не надо. (Идёт к маленькой дверце рядом с ним. Через минуту выходит с двумя бутылками и бокалами для каждого.) Как вы любите: белое сухое да красное сладкое. (Раскупоривает, наливает красное Вильгельму и Августу, а белое Лоренцо, Якопо и себе.)
Лоренцо (пригубил вина). Вот теперь могу я говорить, и лишь теперь услышать меня могут. Недавно сочинил я кое-что: на тему ссор всех наших, что резко как любят начинаться, так и конца их долго ждать не надо.
Стих
Мне дар от Неба дан.
И, конечно, скажет кто-то:
«Не лишён в стихах подхода
Ты свой поставить стан
Так, как тебе угодно,
И хоть простыми лишь словами
Петь истину охотно,
Своими выразив чертами».
Глупость. То не про меня.
Тупость ту себе вменя,
Указал я лишь на то,
Что братья дар, я ж ничто.
Без вас я был бы
Грустью уж убит,
Но с вами всего-то
На всего забыт.
Быть забытым хорошо,
Титул трепетно ношу.
Вильгельм. Уж больно льстишь ты, милый, нам. (Якопо и Август, молча подняв с улыбкой за Лоренцо бокал, неторопливо выпили.)
Генрих. Привык я, что наш Лоренцо тему заявляет, затем читает о другом, мы говорим, что не о том читаешь нам, хоть и то, конечно, хорошо. Но потом спокойным тоном поясняет нашу глупость в том, что для нас не видно. Но не бойся: тебя теперь понимать умеем лучше.
Лоренцо. Благодарю вас нежно. Гуся, прошу тебя.
Август. Благодарю, милый, но я передумал. (Якопо ударил слегка его по плечу.) Ну что тебе надо? Сам давай.
Якопо (наливает всем по новой). Хорошо, трусость твою я, как обычно, скрою.
Август. Где ж я трушу? О вас же я забочусь: после меня читать есть ли вообще смысл?! (Генрих швырнул ему маленькую подушку в лицо, все вместе рассмеялись.) Ладно, шучу, конечно. Дайте пока мне выбрать, что я прочитать хочу, ведь нового почти что нет.
Якопо. Ладно, время дам тебе, пока читать я буду. (Пригубил вина, взял из вазы с фруктами яблоко и откусил.)
Стих
Я часто вопросом бываю осаждён:
Как не скучен мне продолжительный мой сон,
Как отдаю легко недолгую свободу,
Земному гробу покоряяся в угоду.
Я каждый раз, смиряя пылкость, отвечаю:
О каких потерях речь? Сильно не страдаю
Я лишь потому, что проспать могу то, что не приму.
Не понимаешь ты ещё? И я знаю почему.
Знай же, трус, не владеет мною страх,
Что не раскрою я когда-то глаз,
Что дождусь превращения во прах,
Милой смерти тем выполнив приказ.
Однако и узнав, не поймёшь ответ,
Ведь ты даже не представляешь, что такое грусть,
Когда не видишь хотя бы блеклый свет,
Чтобы сказать: «Тяжело жить! Но буду, но и пусть!».
(Все, сохранив на миг молчание, чтобы увериться в завершении, стали спокойно хлопать, Лоренцо свистел, Генрих подмигнул Якопо с улыбкой.)
Лоренцо. Никогда не радовался я тому, что на чьём-то фоне я так плох.
Якопо. Соглашусь, Лори, с тем, что сегодня мой стих, наверное, лучше, но знают все, что я пишу много и лишь лучшее выставляю, а ты редко нас силой слова озаряешь. Но когда читаешь хотя бы средний ты свой стих, все понимают, что достоин ты звания забытого поэта. я же не всегда.
Август. Не принижай себя ты вновь и вновь! Устал я это слышать.
Генрих. У всех и сильные есть, и слабые стихи, но не по количеству мы судим; и плохой стих тоже должен жить нельзя забывать, с чего ты начинал и как ты постепенно триумфа достигал. Мы не соперничаем в том, у кого что лучше. Цель единую все мы, забытые поэты, преследуем: восхваление Прекрасного. И что ж, обидно нам должно быть, что другой глубже выразил идею, что достигли цели не твоим, а его стихом? Конечно нет, ведь то не искусства, а себя лишь через него восхваление.