Август. Но сегодня без Лоренцо, а с тобой, Милорд, разрыв имею я довольно малый. Каков счёт, Яша?
Якопо. Да-да, где-то был записан. (Ищет тетрадь в бильярдной.)
Вильгельм. Яш, сядь, помню я. Если доверяешь
Август. Всегда я доверяю братьям.
Вильгельм. Сто двенадцать к сорока трём.
Август. Я же говорю: довольно реально мне тебя догнать.
Якопо. Оптимизм твой поражает.
Август. То не оптимизм лишь простой, сухой расчёт. Лоренцо фееричен шансов нет: в бильярде гений. С гениальностью лишь иной гений соперничать может. Виля же очень хорош, но то талант и не больше. Знаешь, что, мой милый, это значит?
Якопо. Что же?
Август. Талант работой можно победить.
Вильгельм. Дерзай, родной! Я с тобой согласен.
Август. Спасибо, давайте начнём. Якопо, ты
Якопо. Смеёшься? Только что я обежал чуть ли не весь дом. Дай посидеть да отдышаться. Как на зло, до сих пор слуги отдыхают. А ведь обычно как удобно: «Соня или Лера, или как их там ещё, передай записку Вильгельму или ещё кому», а не бегать самому. Разве что минус в том, что глазастые да ушастые они иногда бывают. Если лень запечатывать письмо, будьте уверены: для глаз их приятнее не будет чтива.
Вильгельм. Так у нас же шифр есть.
Якопо. Да, и нравится он мне: забавляет, когда слышу, как слуги в очередной раз его разгадать пытаются.
Август. Господа, не понимаю вас. Почему нельзя сие делать без служанок? Ведь есть, знаете ли, телефон. Он и быстрее, и безопаснее: никто иной не прочитает.
Вильгельм. Убери свою логику ты куда подальше! Или забыл, что говоришь с поразительным Якопо?
Якопо. Ты считаешь разве иначе?
Вильгельм. Я говорю, что у тебя нет сухой логики, но я не говорю, что она есть у меня. Страсть к написанию писем с тобой, брат мой, разделяю; любовь к чернильным каракулям такую же питаю.
Якопо. Благодарен. Пойми, Гуся, в таком доме без слуг нельзя, а значит, и без дела их оставлять нельзя. К тому же неуважительно важные вещи писать брату по телефону. Ты ведь и сам сказал мне за братьями именно пойти, а не написать им. Ты не будешь сообщать о смерти близкого по телефону, ты не будешь делать предложение по телефону: телефон тупой того не заслужил. Как и братья тоже важны. И если есть возможность ласковым словом и жестом пригласить брата на собрание, зачем делать это сухими печатными буквами, даже не на бумаге? Записка это ещё хорошо, но ты знаешь, как я отношусь ко всему, написанному не от руки.
Август. То текст неживой.
Якопо. Именно. Я мёртвым текстом лишь глупости могу писать, прозаичную, рутинную, мещанскую дребедень: сообщения бесполезным людям, всякие дипломы, курсовые, но с ними я уже дел, слава Богу, не имею.
Август. Да, я тоже так считаю. Можем теперь уж поиграть?
Якопо. Играйте, разрешаю. (Вильгельм и Август начинают играть, а Якопо, опёршись на стол, стал смотреть.)
Сцена V
Коридор у парадных дверей. Входят Лоренцо и Генрих в приподнятом настроении.
Генрих. Это было отменно!
Лоренцо. Я виноват, что забыл, какой предмет сдаю?! Не ругай меня!
Генрих. Ни в чём упрекнуть не смею. Напротив: думал я, что время лишь от сна теряю, ездя в город, но был рад и готов тебе помочь; оказалось веселее намного, брат мой милый!
Лоренцо. Ну перепутал пару я имён. Что ж, смертельно?
Генрих. Не особо, пока за дверью я не услышал, что тебе преподаёт тот лектор год уж третий.
Лоренцо. Так и видел я его три раза.
Генрих. Да, и все три раза сегодня: в столовой, в его кабинете да там, где ты сдавал.
Лоренцо. Больше я тебе скажу: оценивать он будет мою защиту.
Генрих. Хорошо, что успели уже познакомиться: он тебя запомнил. Я сейчас взорвусь, надо братьям рассказать! (Раздаются звуки ударов
Бильярдных шаров.)
Лоренцо. Неужели?! Играют! (Резко сбрасывает на пол одежду и бежит в бильярдную.)
Генрих. Я смотрю, веселье не заканчивается. (Поднимает одежду Лоренцо, вместе со своей вешает её и идёт к остальным.)
Сцена VI
Поэты в бильярдной. Вбегает Лоренцо.
Лоренцо. Не опоздал?
Якопо. Так, на это погляжу. (Садится, берёт поднос с фруктами, начинает наблюдать и есть.)
Вильгельм. Здравствуй, милый.
Лоренцо. Привет всем.
Август. Пришёл непобедимый.
Лоренцо. Так лишь ради победы ты играешь?
Август. Нет, но от неё не отказался бы.
Лоренцо. Родной мой, всегда готов тебе помочь. Дело в том, что со мной редко ты играешь, потому не могу в игре тебя направить.
Август. Да, я советы у Якопо беру, ведь твоих побед он не боится и от тебя полученное мне передаёт.
Лоренцо. Я в его честности не сомневаюсь, но ему бы самому стоило многому ещё научиться, потому не лишним было бы лично меня послушать. (Входит Генрих, Якопо ему улыбается, тот к нему садится, и оба едят фрукты и смотрят на всё дело.)
Август. Попробую преодолеть свой страх проигрыша.
Лоренцо. Так держать. (Якопо и Генрих начинают аплодировать.)
Август. Гера, брат, ты когда пришёл?
Генрих. Чуть позже Арлекина.
Вильгельм. Совет хороший был, мне понравилось. Ребят, как там прошло? Расскажите, а также кий возьмите в руки.
Генрих. Расскажу с удовольствием.
Лоренцо. А я кий возьму. (Подходит взять свой кий.)
Якопо. Братья, мне ваши партии понравились уж очень сильно, но и я хочу играть.
Лоренцо. Возьми же кий и иди ко мне.
Якопо. Не могу так невежливо, ведь все теперь собрались: предлагаю я тогда нам трое на двое сыграть.
Генрих. Извини, милый Яшка, я рассказать должен.
Лоренцо. Сыграй со мной, Яш. Пусть ребята пока отдохнут.
Якопо. Хорошо. (Август и Вильгельм садятся в кресла, а Генрих начинает рассказ; Якопо и Лоренцо начинают играть.)
Генрих. Началось с того, что один молодой человек забыл, где находится его вуз. Мы походили вокруг да около, наверное сколько?
Лоренцо. Чуть меньше получаса.
Генрих. Зайдя, вспомнил он, что забыл свой пропуск, а в лицо его никто не знает. «Пропустите, пожалуйста. у меня сегодня экзамен». В итоге охранник зовёт кого-то из деканата, но его никто не узнаёт оттуда. Его старосте потом написали, тот всё же вспомнил, что в группе был такой. В итоге кое-как нас пропустили. (Все заулыбались.)
Август. Уже чувствую, какой занятный можно написать рассказ.
Вильгельм. Как назвал бы ты его?
Август. «Бремя студента» подойдёт?
Вильгельм. Неплохо, но ты можешь намного лучше.
Якопо. Это решим мы потом. Гера, что же дальше?
Генрих. Говорят, что восстановят сразу в тот же день экзамен. Сказали ему быть через десять минут в такой-то аудитории. Ни один из нас, соответственно, в помещении не разбирается, поэтому вновь опоздали, ещё пуще впечатлив уже немало удивлённых экзаменаторов.
Август. Боюсь представить, как вообще сам экзамен прошёл.
Генрих. Он, кстати, прошёл неплохо. Особенно хорошо стало, когда Лори сказали, между делом, по какому предмету у него экзамен. а вы его знаете: начнёт говорить и его уже не остановить. Я слышу, как он отвечает: по принципу горячо-холодно начинает постепенно всё больше говорить по теме.
Лоренцо. Хорошо, что ничего точного, а порассуждать я всегда могу: по жизни лишь этим и занят.
Генрих. Они не хотели ему просто так ставить хорошую оценку, так как сочли его отношение за эти годы к учёбе оскорбительным, что неудивительно. Молодой человек, говорят ему, что за неуважение к нам? И вы после этого хотите три или даже четыре?! Дальше я услышал то, что меня очень сильно тронуло: «Я не хочу никого оскорблять, но и обманывать не хочу. Я вам всё, как есть, скажу: мне не интересно то, что вы здесь преподаёте, я не буду ходить сюда учиться, а точнее, я не ходил; мне пришлось сюда поступить, я считал это неким своим долгом. Знаю, скажете, что плохо исполняю я его, но даже то, что делаю, уже отнимает у меня много сил. Всё, что я хочу сделать, это отдать ваш диплом прямо в руки родителей, чтобы они оставили меня в покое и чтобы мать мою успокоить, а отца не разочаровать окончательно, хотя, кажется, уже поздно. Не бойтесь: я никогда не буду работать по специальности и не буду порочить ваш диплом». (Генрих сделал паузу, все ждали продолжения; Якопо уже не играл, лишь Лоренцо, не обращая особого внимания, продолжал играть.)
Август. Ну и? Не молчи!
Генрих. Они молча поставили ему четвёрку.
Лоренцо. Пятёрку.
Генрих. Поставили пятёрку, но попросили быть не таким безразличным хотя бы к защите диплома.
Лоренцо. И я к ним прислушаюсь: теперь они у меня вызывают определённое уважение. В них есть человечность.
Якопо. Это великолепно! (Пишет кому-то по телефону.)
Вильгельм. Лори, я горжусь тобой за твою честность.
Август. Мало кто на такое способен. Обычно людская честность продолжается, пока им то или удобно, или выгодно, или же безвредно. рисковать своим положением в угоду принципам у такого брата мне надо брать пример.
Генрих. Я ему всё то же сказал по дороге.
Вильгельм. Нам надо как-то отпраздновать как сдачу экзамена, так и такое благородное поведение. Якопо, милый, напиши
Якопо. Я уже. Они уже едут.
Генрих. Такая идея мне тоже приятна.
Лоренцо. Диплом пока подождёт. Пойдёмте уже! (Выходят Лоренцо и Вильгельм.)
Генрих. Надо напитки какие-то взять.
Якопо. Ты иди в Дом удовольствий, а я принесу. Погоди, а там же тоже есть погреб?
Генрих. Опустошили мы его уже: там ведь пить хочется и им, и нам сильней. Виле скажем потом, чтобы обновил наши питейные запасы.
Якопо. Это всё потом! Иди же девки ждут! Я сейчас принесу вина. Идите. (Уходит в погреб в бильярдной.)
Генрих. Август, ты что грустишь? Пойдём!
Август. Спасибо, Генрих, но не хочу.
Генрих. Там твоя девица грустная будет сидеть, ведь других клиентов у них совсем нет.
Август. Уверен, не грустно будет ей, ведь деньги и так будут.
Генрих. В чём дело? Раньше больше дурочки тебе сердце веселили. Скоро своего прозвища перестанешь ты стоить.
Август. Ну и хорошо. Теперь моё сердце не дурочками занято и занято теперь уже не временно. Вообще, никогда сердце моё они не занимали, оно впервые заявило о себе. Но не волнуйся, мой друг и брат любезный, иди веселись. Ещё недавно, как ты, я бы себя не понимал. Повеселись ты и за меня.
Генрих. Хоть надеюсь я, что передумаешь ты, но мне твои чувства всё равно милы. (Генрих уходит в Дом удовольствий.)
Август. Да, изменился я. (Входит Якопо с пакетом бутылок.) Милый, не шуми.
Якопо. Ты чего ещё тут?
Август. Голова болит.
Якопо. Как девка, право.
Август. Да, в этом что-то есть от девок.
Якопо. Нет, не сиди всё-таки ты тут, пойдём, ждут ведь они нас: в моих покоях ждёт меня уже как же её столько всяких женских имён! Пусть она будет Лиза, хотя длинновато.
Август. Её зовут Ира.
Якопо. Как ты их помнишь?
Август. Сердце моё стало нынче более чутким из-за
Якопо. Из-за той? Так из-за неё ты тут сидишь да мне врёшь про голову свою? Стоит ли она того?
Август. Как же можно? Я ведь люблю!
Якопо. Мой друг, любовь твою я уважаю: она духовна и чиста, но девки не для духа, а для телесных нужд лишь, лишь в постели им есть место.
Август. Тебя я не понимаю, ведь теперь одно чувство от другого не отделяю.
Якопо. Как же?! Врёшь! Ты питаешь дух поэзией да прозой золотой, но тело же питаешь едой обычной ведь, земной. С любовью так же. С оговоркой, что любовь питать и тело может, но случай сей довольно редок.
Август. Так для тебя любовь редка?
Якопо. Она сама по себе не редка. Люди в массе своей уменьшают её присутствие каждый раз, когда заключают брак не по любви, когда иными способами как-то выставляют в качестве любви то, что ею не является: влюблённость, влечение и страсть, дикая ненависть то всё земное и грязное, то не Любовь.
Август. Как же ты с твоим пониманием глубоким можешь идти туда?
Якопо. А разве, ожидая пищу духовную, человек должен отказываться от земной? Не ты ли тот, кто меня обучил всему, что мне известно? Ещё на прежних наших девках, которые попроще были, которых мы ещё делили между собой, а не как теперь. Благодаря тебе я знаю, как женским телом управлять, владеть и по своей прихоти им распоряжаться; заставлять его гореть, извиваться и сжиматься, и гордо на него смотреть, как может предо мной дрожать и пресмыкаться; играться с ним или тиранить всё по прихоти моей; спасение даровать или гневно низвергать, и, наконец, сжалившись, тихое удовольствие доставлять. Благодарен я тебе.
Август. Согласен, что в ожидании Любви не надо себе в чём-то отказывать, хоть средь нас есть поэт, что другого мнения.
Якопо (серьёзным, грустным тоном). Да, намёк я понял. И его я уважаю, но я не он, к сожалению.
Август. Но я Любви дождался, не вижу смысла более в земном. Нужда земная так теперь слаба. Она могла бы быть полезной, если б о Любви забыть я хотел, но лишь ею я живу зачем о ней мне забывать? И хоть колется она, мне даже то приятно.
Якопо. Глубок ты, как всегда. Я твои мысли ценю и уважаю, но моё положение иное, поэтому тебя на время оставляю. (Подходит, обнимает Августа и говорит тихо.) Желаю Любви тебе крепчайшей. (Якопо уходит к остальным.)
Август. Если б ты знал, что твоё, брат мой, положение недалеко от моего Но нельзя мне тебе о том говорить: Виля сказал, что это пока что тайна. (Уходит к себе.)
Сцена VII
Комната Августа. Август задумчиво прохаживается по комнате.
Август. И что же делать? Столько книг, но где ж ответ в них, когда так нужен? (Подходит к своим книжным полкам и водит по ним пальцем с закрытыми глазами.) Кто из великих даст мне подсказку. (Останавливается и вытаскивает разные книги.) Дарси?! Нет! Совсем он не такой, как я. Хоть твёрд и чист, но душой он ведь не поэт, нечего мне взять. Хитклиф?! Ничтожные то чувства, а не Любовь. Раскольников?! У меня не так всё трагично. Где вся поэзия моя? Вот и Данте в ад спустился, но сделал бы я так? Вот Ромео эх, Ромео, если б я так умел любить: ты даже жизнь отдал смело ради своей Любви. Ведь живут всю жизнь, не научившись Любви, а вы так ярко, так мило и так быстро (Отходит от книг, ложится на диван.) Всё не то, всё судьбы, готовые уже, а моя ведь ещё не готова, моя ведь ныне пишется, да пишется ведь мной! Мной ведь пишется она! (Вскакивает, хватает свои стихи и нервно вычитывает.) Всё туманно Как туманно! Писал я после своих новых чувств уж очень мало всё здесь старый, глупый взор на жизнь, на её цель. (Раскидывает бумажки, берёт чистый лист и перо.) Сейчас залью я лист чистейшей, бессмысленно парящей поэзией Любви!
Стих
Ты не известна мне пока,
Но о тебе сердца каждый стук,
Каждая чистая строка.
Пишу сие тебе; может, вдруг
Решусь открыть тебе все тайны,
Они смелостью отчаянны.
Расскажу иль мне нет покоя.
Что ни звук от меня горький стон,
Когда в глубокий впадаю сон,
Ведь вдруг мысль: для тебя чужой я.
И смысла нет после того
Спать, чтоб просыпаться,
И жизнь не стоит ничего;
Может, сну отдаться?..
Хочу теперь моей Любви
Признаться кое в чём внемли.
Скажу тебе великие три слова:
Я тебя люблю. Ты моя основа!
(Судорожно дописывает, перечитывает и падает на диван.) Это уже больше похоже на чистую Поэзию. Как же ей о том сказать? Если чувств ей не поведать, то в чём же смысл стиха?! Есть её номер! (Вскакивает.) Позвонить ей должен. (Достаёт телефон, но потом кидает на диван.) Смел я и пьян от Любви, но недостаточно меня опьяняет ведь Любовь. (Достаёт из шкафа виски, наливает и быстро опрокидывает стакан.) Я готов. (Берёт телефон, набирает номер с бумажки и звонит.)
Юля. Алло. Алло Кто звонит? Вы меня слышите? (Август сбрасывает звонок.)
Август. Нет, не так должно быть. Якопо, я помню твои слова: такие вещи обсуждаются не по телефону лишь вживую. (Падает на диван.) Но каков голосок у ней! И обращалась ведь ко мне! Завтра поеду в кафе, где вижу я её всегда. Почему ж завтра? Сегодня уже завтра. Еду!.. Еду! (Берёт стих, выбегает, возвращается, выпивает ещё стакан и снова выбегает.)
Сцена VIII
Кафе, в которое приехал Август.
Август. Отлично, она на месте. (Садится за своё привычное место и слушает её пение.) Закончит эту песню, тогда я к ней подойду. (Она заканчивает.) Не буду же я ей мешать, ещё подожду. (Он весь день сидел, слушал и ждал подходящего момента. Стемнело, постепенно клиенты уходили, кафе уже закрывалось.)