Великолепная машина. «Уолсли», если не ошибаюсь.
Четырехцилиндровый двигатель, коробка передач с четырьмя скоростями. Эта красавица может преодолеть много миль, отвечает Уиллоуби, похлопывая деревянную панель. Миссис Сигрейв в порядке?
Розалинда замечает, что день перешел в вечер. Длинные тени падают на лужайку, а деревья по ее краям стоят темными силуэтами на фоне неба цвета хурмы. Она слышит, как за деревьями мягко волнуется море. Идеальный вечер, чтобы посидеть на улице с коктейлем, смеясь над колкой остротой, откинув голову, с ниткой жемчуга на шее.
У миссис Сигрейв все великолепно, говорит доктор Ратледж. Давайте доставим ее в больницу.
В больницу? спрашивает Розалинда, но ее голос теряется в реве мотора. Они уносятся прочь, и она оборачивается, чтобы кинуть взгляд на стоящих возле увитого плющом дома Бетти и миссис Хардкасл: Бетти с одной рукой в воздухе, миссис Хардкасл с обоими ладонями у рта.
Машина трясется по дорожке, мимо каменных столбов, что отмечают вход в поместье. На вершинах столбов застыли неопределенные геральдические животные, которых Джаспер как-то называл ей, но Розалинда не может припомнить, что он говорил. Кованые ворота, раньше висевшие между ними, давно сняты, остались только каменные создания, зеленые от возраста тотемы старой цивилизации.
* * *
Пока машина несется сквозь деревню и через Хребет, кашляя бензинным выхлопом, боль в спине Розалинды усиливается. Она пытается сказать об этом доктору Ратледжу, но он занят кричащей беседой с Уиллоуби о расходе топлива, а когда он оглядывается на нее, ей кажется должным вежливо улыбнуться. Она пытается наклониться вперед и похлопать Уиллоуби по плечу, но движение машины и неповоротливость ее живота не позволяют ей дотянуться до него. Проще просто перекинуть верхнюю часть тела через край автомобиля и заглатывать вечерний воздух, пока мимо тянутся деревенские пейзажи. Она и не подозревала, что Дорсета так много. Он казался намного меньше на виденных ею трех картинках.
Машина неожиданно останавливается, взвизгнув тормозами. Дорога впереди полна овец, их черные лица издают какофонию беее. Среди них стоит пастух, с открытым ртом пялясь на автомобиль. Уиллоуби заводит машину в кусты, разворачивается задом и едет по дороге в обратную сторону.
Попробуй свернуть налево, кричит доктор Ратледж, указывая на покрытую травой тропинку.
Тут никаких знаков, говорит Уиллоуби, мне в чертовой Сахаре ориентироваться было проще.
Ах! Вот ведь проклятье, да? кричит доктор Ратледж, цепляясь за шляпу, когда они набирают скорость. Он поворачивается к Розалинде: У вас там все в порядке?
Боль в нижней части тела Розалинды усилилась. Кажется, это уже не просто боль, а что-то более целенаправленное. Она накатывает волнами, что сжимают как железный корсет, пока на самом пике не возникает момент, когда она готова выброситься из автомобиля, но затем все затихает и мир возвращается. Она не уверена, длится этот цикл минуты или часы. Она слышит утешения доктора, что они вскоре найдут правильную дорогу, но ответить невозможно, потому что оно накатывает снова, это чувство. С каждым выдохом она испускает стон, как корова. Пока она может наполнять голову этим стонущим звуком, она все еще может дышать. Пока она может цепляться за край машины, она может это вынести.
Затем они съезжают на обочину тропы неподалеку от фермы, и доктор Ратледж карабкается по кожаному сиденью к ней. Она какой-то частью себя осознает, что он тянется к ней между ног, но сейчас она уже не в силах об этом беспокоиться.
Так и думал, говорит он. Началось. Ложитесь на спину, миссис Сигрейв, на спину.
Уиллоуби и доктор Ратледж вместе укладывают ее на заднем сиденье. Уиллоуби поддерживает ее под спину, а доктор Ратледж открыл заднюю дверь, чтобы дать себе пространство для маневра, и стоит наполовину на улице, балансируя ногами на подножке и расстегивая ее халат.
Вы можете что-то ей дать? Укол морфина? спрашивает Уиллоуби.
Для этого слишком поздно.
Совсем ничего?
Так велела природа. Следуйте моим инструкциям, миссис Сигрейв. Давайте без суеты.
Доктор отработанным жестом разрывает ее ночную рубашку, и Розалинда видит, что ее ноги измазаны кровью. Она вдруг начинает плакать, яростно и навзрыд, как ребенок.
Не пытайтесь встать, миссис Сигрейв, говорит доктор Ратледж. Когда я скажу тужиться, вы должны будете тужиться со всех сил.
Но я не хочу, говорит она.
Уиллоуби берет ее за руку.
Вы уже завязли, дорогая. Боюсь, выход только один.
Миссис Сигрейв, вы должны тужиться. Прямо сейчас, говорит доктор Ратледж, закатывая рукава и сгибаясь меж ее колен.
Розалинда откидывает голову, чтобы посмотреть на небо, и оно кажется за много миль от нее, будто поверхность океана. Невозможно оставаться в собственном теле, когда все это происходит, кажется вероятным, что она умрет, если останется здесь, от боли и стыда, и потому она покидает его и плывет вверх к синей пленке неба, слыша, как ее собственное занятное мычание разносится эхом по полям внизу. Уиллоуби крепко сжимает ее ладонь, и какой-то далекой частью себя она силится избавиться от тяжелого камня, застрявшего в структуре ее тела.
Вот так! восклицает доктор Ратледж.
Уиллоуби смахивает волосы с ее лица.
Крепись, солдат.
Когда доктор Ратледж снова говорит ей тужиться, Розалинда ревет сквозь сжатые зубы, пытаясь вытолкнуть камень из своего тела. Она тяжело дышит и снова думает, что этого никогда не случится, но внезапно случается, и доктор поднимает младенца с фиолетовым лицом, говоря:
Это девочка, девочка.
Ее кулачки сжаты, беззубый рот распахнут, как у просящего червяка птенчика, а желтоватые глаза расфокусированы тем же блуждающим образом, что и у слепых. Когда Розалинда смотрит на нее, мгновение наполняется тишиной и пустотой.
Боже правый, ребенок просто одно лицо с Джаспером, говорит Уиллоуби, и голос у него неожиданно дрожит.
Не переживайте, миссис Сигрейв, следующий будет мальчиком, говорит доктор Ратледж, устраивая ребенка в изгибе локтя. С этим вы справились великолепно. Мы тут все приберем и отвезем вас домой. Перебирайтесь на плед для пикника, вот умничка. Не хочу, чтобы вы испачкали сиденье.
Доктор Ратледж осторожно вытирает лицо лежащего у него на руках ребенка носовым платком, а потом улыбается Уиллоуби, который тянется, чтобы коснуться сжатого кулачка, будто они двое гордые новоиспеченные родители.
Привет, говорит Уиллоуби. Как дела?
Напрочь
Сентябрь 1920
Кристабель просыпается перед рассветом и не знает почему. Затем она слышит младенческий крик. Она спешно выбирается из кровати, натягивает поверх ночной рубашки кардиган и уже готовится бежать вниз по чердачной лестнице, когда вдруг видит Моди, уже одетую в форму горничной и с выскальзывающими из-под белой шапочки кудряшками, которая поднимается к ней с масляной лампой.
Братик начинает Кристабель, но Моди обрывает ее покачиванием головы.
Это девочка. Крупная.
Кристабель, нахмурившись, садится на деревянные ступени.
Они уверены?
Лицо как у твоего отца, но определенно девочка. Миссис Сигрейв она не нравится. Говорит, похожа на овощ.
Ты говорила, что они еще раз попробуют, если не получится мальчик.
Попробуют. Она здесь для этого.
Кристабель вздыхает. Она не на это надеялась. Письма братику придется достать из-под его подушки. И камни с лицами. Это мучительный удар, но, несмотря на это, она чувствует долю сочувствия овощному ребенку, который не нравится новой матери. Наверное, и сестры чем-то могут быть полезны. Они умеют ткать и готовить простую согревающую пищу. Иногда они присматривают за пожилыми родителями, когда все остальные покинули их. Иногда их приковывают к камням и приносят в жертву. Возможно, на что-то такое она сгодится.
Моди задумчиво смотрит на нее.
Я знаю, ты хотела брата.
Кристабель кивает.
Но у меня сестра.
Сводная сестра, отвечает Моди. Она тебе не мать, эта. И лучше бы тебе об этом помнить.
Розалинда рада вернуться в Чилкомб, где может спрятаться в убежище спальни и оставить позади унижение происшествия в машине. За ней ухаживает верная Бетти, которая приносит ей укрепляющие блюда из печени и сердца. Бетти помогает ей принять ванну в ароматизированной воде, достаточно горячей, чтобы прийти в себя, а после обматывает живот Розалинды длинным отрезом льна, чтобы она могла восстановить фигуру.
Лежа в постели, Розалинда пробегает пальцами по тугим слоям ткани. Она чувствует себя раненой, разобранной на части, и бинты это защитный корпус, утешение. Снаружи наступает осень, и ветер несется меж деревьев как слух. Времена года сменяются.
Иногда Бетти спрашивает, не хочет ли она увидеть ребенка, но Розалинда говорит нет, ребенку лучше там, где он есть. Бетти кивает с пониманием. Она видела, как ее сестры едва не сходят с ума, пытаясь присмотреть за орущими младенцами. Это не та работа, которой может заниматься хрупкая леди вроде Розалинды. Для этого дела нанимается няня. Мать Розалинды пишет ей, чтобы выразить свое удовлетворение тем, что Розалинда достигла успеха в главной и самой счастливой обязанности жены.
Одним поздним вечером Розалинда просыпается и видит Джаспера, стоящего у окна ее спальни и громко сморкающегося в смятый платок. Его изобилующий подбородками профиль удивительно похож на ребенка, отправленного на чердак. Ребенок, рожденный в машине. Как неприлично. Она вдруг чувствует, как проясняются чувства, что она испытывает к мужу, будто все, происходившее до этого момента, собралось и отвердело.
Он говорит, не глядя на нее:
Бетти говорит, что тебе нравится имя Флоренс. В честь знаменитой сестры милосердия, полагаю. Я доволен этим выбором.
Думаю, буду звать ребенка Овощем, говорит она. Он похож на овощ.
Джаспер удивленно поворачивается к ней.
О чем ты? Тебе она не нравится?
Розалинда не отвечает. Она смотрит на него. Он был этому причиной, и ему не пришлось брать на себя ничего из мерзких обязанностей. Она чувствует то же бессильное раздражение, как и в детстве.
Джаспер продолжает:
Гарольд Ратледж сказал, что ты можешь быть расстроена тем, что это не мальчик. В следующий раз получится.
Розалинда ничего не говорит; тишина ее маленькое оружие. Она аккуратно расправляет покрывало. Ей нужно начать составлять списки. Она хочет провести вечеринку в честь дня рожденья Уиллоуби в ноябре.
Джаспер хмурится.
Меня задержали. В тот день. Не хотел беспокоить тебя.
Я не беспокоилась, говорит она.
Уиллоуби говорит, ты держалась молодцом.
Вот как?
Ты можешь попросить принести ребенка, когда пожелаешь. Я просто рад, что ты в порядке, говорит он и пересекает комнату, чтобы подойти к ней, вытянув руки в странном, наполовину умоляющем жесте, будто несет что-то неудобное и тяжелое: свернутый коврик, чужое пальто, старую больную собаку.
Я в полном порядке, говорит Розалинда, пряча руки под покрывалом. Мысль о том, что он коснется ее, вызывает дрожь. Ты не мог бы позвонить слугам?
Я могу что-то для тебя сделать?
Позови Бетти.
Конечно. Джаспер послушно нажимает кнопку на стене, чтобы вызвать горничную.
Имя. Флоренс. Оно не в честь сестры милосердия, говорит Розалинда после паузы. Под покрывалом она оглаживает бинты, поправляя в тех местах, где они кажутся ослабшими. Какое мне дело до какой-то дряхлой занудной медсестры? Нет. Я видела фильм. Когда была в Лондоне. «Женщина в белом». Он о красивой женщине по имени Лора, которая влюбляется в учителя рисования, но злобный старик по имени сэр Персиваль обманом заставляет ее выйти за него. Но он не знает, что существует другая женщина, которая выглядит совсем как Лора. Затем ну, это все сложно, но сэр Персиваль умирает при пожаре, а Лора и учитель женятся, как и должны были. А, Бетти, заходи. Я рассказывала Джасперу об одном фильме. Бетти любит слушать рассказы про кино. Она ужасно хочет попасть в кинотеатр, правда, Бетти?
Бетти кивает.
Хочу, мэм.
Актриса в кино, Джаспер. Ее звали Флоренс Ла Бади. Я никогда ее не забуду.
Понятно, говорит Джаспер.
Пусть мой ребенок похож на овощ, но по крайней мере звать ее будут как кинозвезду, говорит Розалинда. Или ты считаешь, что так только хуже? Быть неказистой девчонкой с роскошным именем.
Ваша дочь не может быть неказистой, мэм.
Ты такая милая, Бетти. Я хочу сама сводить тебя в кино, говорит Розалинда. Ты еще чего-то хотел, Джаспер?
Джаспер снова сморкается.
Только передать тебе мои наилучшие пожелания, отвечает он с формальностью совершающего исход судьи.
Розалинда следит, как ее муж пересекает комнату. Когда за ним закрывается дверь, она выдыхает. Затем она выбирается из постели и в ночной рубашке и босиком проходит к туалетному столику, где садится на стульчик, располагаясь перед тройным зеркалом так, чтобы увидеть себя и два своих приятных профиля: успокоительный триптих. Бетти становится позади, пробегая ладонью по длине волос, блестящих в сиянии мягко вздыхающих масляных ламп.
Розалинда говорит:
Ты увидишь кино, Бетти. Я возьму тебя в Лондон и специально отпущу на полдня.
Это был бы настоящий подарок, мэм.
Розалинда кивает, а затем открывает ящик своего туалетного столика и достает вырезанную из журнала фотографию, которую передает горничной.
Пока ты будешь в кинотеатре, Бетти, я отрежу волосы, говорит она. В лондонском салоне.
Розалинда через зеркало встречается глазами с Бетти, а затем двумя руками поднимает волосы и прижимает к макушке, так что они кажутся короче, каре длиной до подбородка.
Вот так, говорит она. Напрочь.
Штуки
Октябрь 1920
В четыре года Кристабель оценит все могущество логики и всю жизнь будет придавать ей очень большое значение.
Ей не позволено новых ботинок, потому что старые она испортила, бросив в море в качестве якоря. Она должна носить испорченные солью, пока не выучит урок. Это она может понять. Такой логике можно следовать. Но есть что-то, что кажется непостижимым, сколько об этом ни размышляй. Те штуки, которые есть у мальчишек.
Впервые она заметила штуку, когда на пляже встретила жену рыбака, которая играла с маленьким сынишкой, разрешив ему сидеть на мелководье у кромки воды. Голый мальчик, шлепающий пухлыми ручками по воде, был похож на младенца Иисуса в витражах деревенской церкви. Немного недовольный, с круглой головой. Но между его ног была странная штука: мясистая улитка, изогнувшаяся на кожаном морщинистом мешочке с камушками. Это, объяснила ей потом Моди, была та штука, которая делала его мальчиком, а мальчиков и должна была предоставлять новая мать.
У Кристабель не было штуки. Она проверила. Поэтому она не была мальчиком. Она не была желанной. У овощного ребенка тоже не было штуки. Моди это подтвердила. Таким образом, овощной ребенок тоже не был желанным.
Узнав о существовании этих предметов, Кристабель внимательно следила за всеми, что попадались ей на глаза, чтобы узнать, делали ли они что-то интересное. Никогда. Штуки, которые она видела на деревенских мальчишках, когда они плавали в море, были всего лишь более длинными версиями той, что она видела у ребенка на пляже.
Как штуки назывались, было загадкой. Бетти на этот вопрос ответила строго:
Не твое дело, мадам, и забрала завтрак Кристабель, не дав ей доесть. Жена рыбака просто рассмеялась. Моди, обычно такая прямолинейная в своих ответах, скорчила рожу и сказала:
Я знаю только слова, которые твоей мачехе не понравятся.
Штуки казались категорически неважными, но были под защитой этой странной анонимности и несли своим владельцам значительные преимущества. Мальчишкам со штуками разрешалось носить брюки и ходить в школу. Люди трепали их по волосам, бросали им яблоки, давали забавные прозвища, хвалили их находчивость. Им не нужно было обзаводиться нижними юбками или мужьями. Они могли оставить свою фамилию и водить автомобиль.