Я принёс тебе свежую одежду, произнёс Ольгир и опустил вещи на кровать. Сам он прислонился к двери, подперев её плечами.
Ингрид заметила, что взгляд Ольгира был потерянным, а под глазами залегла синяя тень.
Они молчали.
Он распустил шёлковый мешочек и выудил длинную низку бус.
Так ты пришёл подкупить меня? догадалась Ингрид и недобро сверкнула глазами.
Теперь так называется желание принести дары и порадовать женщину?
Ингрид презрительно фыркнула.
Он подошёл к ней и застыл, будто ожидал, что Ингрид разрешит ему приблизиться и завязать бусы на её шее. Она же не проронила ни слова, лицо её было надменным. Ольгир, не дождавшись позволения, легко набросил низку ей на грудь и завязал поверх волос, после чего вытащил косу из-под шнурочка. Бусы блестели нежно сердоликом и хрусталём, и тёмными пятнами на них пестрели синие рябые бусинки.
Моё расположение к тебе столько не стоит. Она будто бы нарочно провела по бусам пальцем, на котором ещё алела ранка от удара ножом.
Что же мне дать тебе, чтобы ты проявила ко мне благосклонность?
Свободу.
Тут уж настала очередь Ольгира фыркнуть.
Когда ты станешь женой конунга, то станешь свободной и властной.
Женой конунга? Так ты привёз меня сюда, чтобы выдать за своего отца? Наверное, это даже хорошо. Он-то ещё не успел испортить моё мнение о себе.
Дурная ты, усмехнулся Ольгир. Я теперь конунг.
Ингрид изогнула правую бровь дугой, смерив Ольгира оценивающим взглядом.
Буду честна, это бремя тебя не красит.
Ты моё украшение.
Ингрид прыснула, хоть и хотелось ей быть бесстрастной.
Я тебе не по суме, наконец произнесла она, и лицо её ожесточилось. Я не знаю, скольких девушек до меня ты купил своими дорогими подарками и соблазнил сладкими речами, да только не совладать тебе со мной. Ты предал меня в тот же день, что увидел впервые, а потому и тебе, и каждому твоему подарку грош цена. Клятвопреступник!
Она плюнула ему под ноги. Ольгир рассвирепел, замахнулся было, чтобы ударить Ингрид, но сдержался. Она вся сжалась, готовясь к удару, но его не последовало.
Ты сама обманула меня, да ещё и перед чужими богами. Моя клятва для них пустой звук, поняла? процедил он сквозь зубы. Глаза его горели голубым холодным огнём.
Ингрид вновь ощутила себя испуганной девушкой, прижавшейся ко дну лодки. Но страх этот быстро прошёл. Она знала, что справедливость и правда на её стороне, а потому боги заступятся за неё. Ей стоило лишь снова собрать в кулак всю свою гордость и бросить её в лицо Ольгиру.
Для меня не пустой, громко прошептала она, глядя на него снизу вверх.
Краска, было схлынувшая, уже вновь вернулась к её щекам. Губы налились алым цветом. Ольгир опустил руку, посмотрев на неё как на чужую. Он сам будто не ожидал того от себя, и Ингрид, заметив его замешательство, приняла ещё более горделивый вид. Ольгир оробел и отступил от неё.
Я не верю твоим деревяшкам, и они мне пусть не верят, упрямо пробормотал он.
Собравшись выйти из комнаты, он вдруг обернулся и снова бросил взгляд на Ингрид.
Приходил твой отец, мрачно произнёс Ольгир.
Руки Ингрид вмиг похолодели, но, помня о своём намерении, она не выдала чувств.
Такой же, как и ты, продолжал Ольгир. Я предложил ему богатые земли за тебя и своё расположение, а он лишь кричал о том, что я украл тебя и держу в плену. Я того не хотел, но моим хускарлам пришлось выпроводить его, пока он не наворотил бед.
Подбородок Ингрид задрожал, она еле сдерживала ярость, перемешанную со слезами. Ни дня не прошло, чтобы она не думала о своём отце, волновалась за его самочувствие и дух. Он был слабее её, мягче, и её заточение вмиг показалось ей не столь страшным наказанием, каким ужасным для её отца было бремя одиночества и отчаяния.
Вели передать ему весть от меня, холодно промолвила она.
Губы Ольгира искривила усмешка.
Будешь велеть, когда станешь женой конунга, бросил он с ухмылкой. Когда будешь моей.
И вышел.
Ингрид распирала ярость.
Когда будешь моей, злобно и нахально передразнила она. Я и так твоя, и только твоя.
Она принялась развязывать бусы, но дрожащие пальцы почти не слушались её.
Я и так твоя. Твоя смерть!
Ольгир осмотрел большую залу. После смерти отца и брата в ней будто бы что-то переменилось. Раньше они жили в Онаскане лишь летом, весной да в осенний месяц, а на зиму уезжали в усадьбу, где праздновали кровавый месяц и Йоль, но за последний год отцу резко стало хуже, и он испытывал боль от нахождения в седле или же от тряски в повозке, даже от мерного покачивания ладьи ему становилось худо. Больше года они жили здесь, в Большом доме в Онаскане, и Ольгиру сейчас, как никогда раньше, захотелось укрыться в усадьбе и больше никогда не казать оттуда носу.
Он стоял посреди залы, думая о своём, как раньше делал отец, но если от отца веяло мудростью и силой, то Ольгир, находясь здесь в качестве конунга, чувствовал себя последним дураком.
Но все его мысли неизменно возвращались к Ингрид. Ни о чём другом он больше не мог и помыслить она изжила из головы всё остальное. Он желал её всем своим естеством, а потому не хотел никуда отпускать. Её образ стал для него безумным и диким старым богом, которому он разве что не молился. Ни одна женщина не могла утолить его жажды, и ни одна кружка пива не могла отвлечь его от дурных помыслов, ведь вместе с мыслями о ней приходили и думы о проклятии и клятве. Он лгал ей и себе, будто бы не боялся тех непонятных слов, произнесённых в круге. Чернота и страх охватывали его, лишая сна по ночам. Так кошмарно было ему лишь в те ночи, когда луна неумолимо близилась к своей полноте. Ольгир качался взад-вперёд, баюкая свою ярость.
Ох, как же он был слаб!
Неужели проклятие принцессы троллей уже принялось лишать его жизненных сил?
Ольгир вздрогнул, услышав почти беззвучные шаги за своей спиной. Он обернулся, вперив тяжёлый взгляд в вошедшего, но то был всего лишь аколут.
А, это ты, Ситка. Ольгир облегчённо выдохнул. Здравствуй и проходи.
Ситрик замешкался. Он явно не понимал, как подобает вести себя с конунгом. Ольгир коротко фыркнул, будто бы смеясь.
Да полно тебе, иди сюда. Не стесняйся. Едва наречённый конунг тепло посмотрел на давнего друга.
Ситрик приблизился, сгорбленный, и Ольгир привычно хлопнул друга по спине, чтобы тот перестал сутулиться. Вместе они уселись за стол, и Ольгир тут же опустил голову в ладони.
Я совершенно не знаю, что мне делать. Он с надеждой посмотрел на Ситрика.
Тот открыл было рот, но Ольгир тут же перебил его:
Но если ты предложишь мне обратиться к богу и помолиться, я сочту это отличной шуткой.
Ситрик зарделся.
Я не то хотел сказать.
А что хотел?
Ситрик молчал, думал.
Я не знаю, что тебя тревожит, на самом-то деле, наконец тихо произнёс он. Голос его всегда был тихим, еле различимым, но Ольгир привык не просто слышать друга, но и слушать.
Конунг вздохнул. Неохотно он рассказал о клятве, которую они вместе с Ингрид дали у резных богов. Сказал и о том, что ждёт его, если он не сдержит слово. Ситрик нахмурился.
Кажется, я знаю, что делать тебе.
И что же? Ольгир нетерпеливо дёрнулся навстречу, готовый ловить каждое слово.
Если она ведьма и сейдкона, то её сила исходит от старых богов. А если её обратить в новую веру, то её проклятие и клятва немедленно потеряют силу. Боги отвернутся от неё и не будут мстить за ту женщину, что больше им не принадлежит.
Ольгир округлил глаза и на радостях хлопнул Ситрика по плечу.
Ай да Ситка, мудрая ты голова! воскликнул он.
Лицо его оживилось.
Наверное, стоит сделать это тайно, чтобы в городе не узнали. А сразу после можно будет и свадьбу сыграть. Ольгир нахмурился. Нет, сразу не сыграешь. Пир бы закатить, да такой, чтобы потом всю жизнь вспоминать. А сейчас, пока траур, ничего нельзя. Только скорбно молиться.
Он откинулся на спинку кресла, пытаясь на пальцах сосчитать оставшиеся дни. Ситрик молчаливо выжидал.
Ладно. Должны успеть аккурат к уборке хлеба. Ольгир отмахнулся. К окончанию жатвы будет тебе ровно сорок дней.
Скорее тридцать. Если растянуть уборку, то можно попасть под заморозки или град и сгубить часть урожая, негромко поправил Ситрик, и Ольгир смерил его яростным взглядом.
Не столь важно.
Послушай, Ольгир, Ситрик обратился будто бы просящим тоном, и конунг кивнул ему, готовый выслушать. Я думаю, ей сейчас всё в новинку и всё видится пугающим, тем более что ты пока даже не позволил ей выйти из своих покоев
Ну?
Разреши ей выходить из покоев и ужинать со всеми. Пусть она привыкнет к Онаскану, к его традициям и людям, иначе она растеряется на крестинах или на свадьбе и сделает что-то, что опозорит тебя. Раз уж ты говоришь, что она принцесса троллей, то пусть будет для всех в первую очередь принцессой, а не троллем.
Ольгир призадумался.
Наверное, ты прав. Она дикая и своенравная.
Этим она и полюбилась тебе? Ситрик поднял взгляд на Ольгира и заглянул ему в глаза. Казалось, тот не ожидал такого вопроса.
Полюбилась? Ольгир качнул головой. Меня тянет к ней неумолимо. Я хочу владеть ею. Но чтобы любить Нет. Я любил брата и мать, когда-то давно отца, но её нет.
Это признание ему далось с трудом. Он в тот же миг посмотрел на друга с плохо скрываемым раздражением и хлопнул по столу.
Глупые слова. Забудь.
Ситрик внимательно следил за каждым движением Ольгира. Его резкость и частые перемены настроения не пугали аколута он к тому привык. Но что-то чёрное сидело глубоко внутри его друга, и Ситрик никак не мог уловить что. Проклятие, о котором говорил Ольгир, или что-то иное?
Я бы хотел помочь, нерешительно произнёс Ситрик.
Ольгир отвернулся.
Помогай, грубо бросил он.
Ингрид рассматривала тонкие серебряные обручья, что утром ей принесла служанка. Девушка была мила и пуглива, и Ингрид даже не обратила на неё внимания. Она надела звенящие путы на руки, но тут же недовольно сняла. Что толку от серебра, если Ингрид не может на него купить для отца какой-нибудь причудливый музыкальный инструмент, вроде кантеле, или что-то ещё, что было действительно важно и нужно им обоим.
Не сразу она обратила внимание, что служанка не ушла, а осталась стоять за её спиной, нерешительно сминая рукава платья. Ингрид обернулась к ней, и девушка потупила взор. Она была так приятна. Губки пухлые, щёчки краснели, как на морозе. Лишь волосы её были скудны и торчали тоненькой косичкой из-под платка.
Чего тебе? холодно спросила Ингрид, строго глядя на неё.
Служанка растерялась, робея перед Ингрид, как перед настоящей принцессой.
Меня зовут Хлин, госпожа, промямлила она и подняла на неё тёмные глаза.
Ингрид невольно засмотрелась, отмечая их живую красоту, и Хлин, понимая, что её рассматривают, вновь потупилась.
И чего же ты хотела спросить у меня?
У меня есть просьба, но я боюсь показаться грубой. Хлин всё же набралась решимости и шагнула навстречу Ингрид. Я знаю, что тебе ведомы сейды.
Откуда тебе это известно? раздражённо спросила Ингрид.
Её не возмутило поведение служанки, лишь само утверждение. Ингрид никогда не знала сейды и не считала себя сейдконой. Ей было известно лишь то немногое, что требовалось от неё богам. Ингрид свела брови, качнула головой и, задумавшись, чуть не прослушала ответ Хлин.
Так вот, моя просьба, наверное, покажется тебе глупой, но я хотела попросить тебя приворожить ко мне мужчину. Он богат, красив и смог бы избавить меня от многих трудностей. Я бы хотела быть такой же, как ты.
Ингрид в задумчивости обвела взглядом свои покои, пытаясь сообразить, что ответить служанке.
Ты будешь говорить мне только правду? наконец медленно произнесла она, обдумывая каждое слово.
Да. Хлин охотно кивнула.
Расскажи мне, у тебя есть все ключи?
Нет, мигом ответила Хлин. Ключи выдаёт старик Рун, он же Старый Лис, и тут же забирает, как только они становятся нам не нужны.
Могла бы ты дать мне ключ от моих покоев, чтобы я выходила отсюда когда захочу, если я приворожу к тебе мужчину?
На этот раз Хлин помедлила с ответом.
Нет, нерешительно выдавила она, но тут же утвердительно затрясла головой, что-то придумав. Но я могу оставить твою дверь открытой, если сегодня вечером принесу тебе ужин после обхода стражи или же во время их дозора При них покажу, что дверь заперта, а потом незаметно открою её снова и уйду почти вместе с ними!
Голос её звучал возбуждённо, и Ингрид шикнула на служанку, чтобы та говорила тише.
А что же ты, госпожа? Приворожишь ко мне мужчину?
Да. Ингрид на ходу выдумывала ворожбу. Возьми сухую полынь и троллий цветок, смолоть их надобно будет в порошок, а после брось этот порошок ему в пиво или мёд. Но лучше в крепкое пиво. Так он не сразу почувствует горечь и всё выпьет. Я же в это время буду молиться богам, чтобы они обратили взгляд мужчины на тебя, она приумолкла, а потом добавила: Только порошка добавь немного, не перестарайся, иначе получишь отраву.
Х-хорошо. Глаза Хлин засияли.
Что-то ещё?
Нет, пожалуй.
Молчи о нашем разговоре. Лицо Ингрид стало жестоким.
Хлин послушно кивнула, испуганно потупившись, и, забрав грязную посуду, шмыгнула прочь из комнаты. Дверь за ней плотно закрылась, звякнул ключ в замочной скважине. Ингрид выдохнула и потёрла ладонью лоб. Теперь нужно было лишь дождаться ночи.
Весь день Ингрид томилась в ожидании, совершенно не зная, чем себя занять. Лучше бы конунг подарил ей ножичек и поленце, а не дорогие одежды и украшения. Она то заплетала, то расплетала себе множество косичек дрожащими от волнения пальцами. Пыталась петь, но голос подводил, срывался.
Настала ночь, солнце, утащенное Сияющей Гривой и Весёлым, закатилось за реку и лес, и в покоях стало темно, хоть глаз коли. Хлин постучала и вошла, занося ужин и кувшин со свежей водой. Она зажгла жировую лампу, и Ингрид увидела, что на её личике играет хитрая улыбка: видимо, незаметно подсыпать полынь и троллий цветок в пиво удалось. Хлин оставила дверь приоткрытой, так что было слышно шаги приближающихся стражников. Заметив копошащуюся в проходе служанку, они нисколько не удивились, но на всякий случай окликнули её. Хлин ответила им, старательно изображая спешку, и взяла в руки ключ.
Мужчины ушли. Было слышно, как поскрипывает под их ногами деревянная лестница. Хлин тепло попрощалась, теперь уже совершенно не робея перед девой, названной тролльей принцессой, и вышла. Замок медленно щёлкнул дважды, и дверь осталась открыта.
Ингрид облегчённо выдохнула. Она поела без явной охоты. Ела она теперь совсем немного и каждый раз, оставляя едва тронутую пищу на тарелке, качала головой негоже было выбрасывать так много.
Снизу вновь раздавалась громкая речь, друг с другом спорили и переругивались мужские голоса. Ингрид легла на кровать без сна, решив спуститься тогда, когда внизу настанет полная тишина. Она прислушалась.
Конунг окинул взглядом собравшихся. Ситка стоял рядом с ним, чуть позади, будто стараясь слиться с тенью. Агни, старейшины и Старый Лис сидели за столом, и старика ключника почти не было видно за широкими плечами ярла. Напротив них расположились Тила и Хьялмар вдова Лейва и её брат. Тилу позвали скорее из уважения к ней и её мужу, и никто не ожидал от заплаканной и потерянной вдовы какого-то участия, зато брат её Хьялмар заинтересованно смотрел в рот каждому говорившему и не медлил с тем, чтобы изложить и свою думу тоже. Ольгир позвал и нескольких глав богатых семейств они были верными подданными для Арна Крестителя, а на его сына поглядывали с недоверием, не ведая, что от него ожидать. Были тут и Рыжебородый с братом Вигго Ольгир доверил бы им и свою жизнь. Агни также настоял на том, чтобы служки позвали епископа, но тот опаздывал либо вовсе не посчитал нужным присутствовать.