На самом деле никто ничего не совершает для бога.
Ну а ты? Для чего тебе помогать мне захватить твой народ?
Я исключение. Я делаю это только для бога.
И какого бога?
Она дотянулась до моего уха и прошептала:
Для единственного, которого я видела.
Я вернулся на палубу своего огромного галеона обшитого железом морского монстра, потопившего бесчисленные галеры, в том числе и галеры дожа Диконди и изумрудных пиратов Эджаза. Я прошел под хлопающими черно-красными парусами мимо пушек, на нос, где была установлена фигура ангела Цессиэли с четырьмя расположенными ромбом глазами. Капитаны кораблей и офицеры собрались на пристани. Беррин спорил с ними, а они требовали встречи со мной. Я ступил на нос, и при виде меня все затихли. Даже чайки.
Во главе собравшихся был Зоси, мой шурин. Потеряв его, я потерял бы всех. Когда-то он набросился на меня с копьем в тот день, когда я взял замок его отца. Я сломал копье, врезал щитом ему по лицу и бросил его в подземелье. Я держал его там две луны. А когда пришел посмотреть на пленника, он молился. Вши кишели на его голове, а ноги распухли от оков, словно спелые дыни. Но он не потерял веру в милость Архангела.
Я стал вестником этой милости, убедив императора Ираклиуса простить его семью, хотя сестер Зоси император оставил при дворе на случай, если Пасгард восстанет, и выдал их замуж за мелких дворян. Кроме Алмы, на которой женился я. Даже после того как она скончалась от оспы, Зоси никогда меня не подводил. Но теперь он стоял во главе толпы, собиравшейся бросить мне вызов, и в глазах у него были сомнения.
Я лизнул палец и поднял в воздух. Его холодил восточный ветер.
Я солгал всем вам! крикнул я.
Толпа загудела. Все что-то говорили друг другу.
Вы думали, что я святой воин, орудие Архангела. Но я не таков.
Из толпы послышались крики. Вероятно, посланников императора.
Я убивал, потому что хотел, или из ненависти, или потому что наслаждался убийством. Я не делал ничего ради Архангела.
Они замерли и замолчали возможно, от потрясения.
И я хочу снова убивать. На это много причин, но одна превыше всего. Боль.
Зоси смотрел на меня, как я когда-то смотрел на зарезанного отца, глазами, полными печали и страха.
Боль из-за той правды, которую я от вас скрыл. За много лет до того, как я научился владеть мечом, я стал отцом красивой девочки, рожденной в месяц ангела Цессиэли.
Даже круглое лицо Беррина раскраснелось от любопытства.
Ее имя было Элария, но я называл ее Элли. Она родилась вне брака, от женщины из ближайшего монастыря, которая дала обет безбрачия в служении Архангелу.
Мои люди вряд ли сдерживали свое естество. Они насыщались, но считали, что я выше этого.
Я нагромождал один грех на другой, однако был благословлен девочкой, больше похожей на ангела, чем на человека.
Людей собиралось все больше. Армия морем разливалась по причалу.
Но мои грехи не остались без наказания. Однажды ночью, пока я спал, ее похитили. Работорговцы, укравшие мою дочь, носили на тюрбанах изображение сабли под солнцем знак Хайрада Рыжебородого, он и по сей день адмирал крупнейшего флота Сирма.
Брат шептал брату, распространяя историю по толпе тем, кто стоял слишком далеко, чтобы услышать.
Рыжебородый идет на защиту Костани с тремя сотнями кораблей. Мы выманим его в открытое море и уничтожим. Положим конец рабству в этих водах. Я знаю, что вы не хотите осаждать Костани. Император зовет нас обратно, и я намерен подчиниться. Но все же давайте сразимся в еще одной морской битве.
Раздались одобрительные возгласы. Я поднял руку, чтобы заставить всех замолчать.
Я буду до самой смерти каяться в своих грехах. Но не словами. Я посмотрел на воинов. Их глаза горели восторгом. Они поглощали мои слова. Они в меня верили. Я всегда призывал вас сражаться за Архангела. Сражаться за империю. Сражаться как крестесцы и этосиане. Сегодня я призываю сражаться по всем этим причинам и еще по одной. Это моя последняя битва. Сразитесь ли вы за меня?
Я чувствовал отвращение к тому, как использовал потерянную дочь, чтобы сплотить людей, и не стал дожидаться одобрительных возгласов. Элли не должна служить опорой, но какой был выбор? Все те же старые речи о сражении за страну и веру не побудили бы их к попытке совершить невозможное. Но воевать за лидера, который не взял из сокровищниц Диконди ничего, кроме железного кресла, и которого все время, что они его знают, грызли стыд и боль из-за потери незаконнорожденной дочери, в этом звучали победные колокола.
Я возвратился в свою каюту.
Воодушевляющая речь. Ашера сбросила одеяла на пол и теперь сидела на кровати, скрестив ноги.
То была ложь. Я налил себе воды. Предложил ей, но она покачала головой. Работорговцы не носили его эмблему, и Рыжебородый слишком хитер, чтобы сражаться с нами в открытом море.
И все же это было правдиво как никогда. Когда я уколола твой лоб, то увидела твою жизнь от рождения и до сего дня. Ты ведь по-настоящему любил ее, да?
Любой мужчина любил бы свое дитя.
И ты любил ее мать, и своего отца, и всех ваших соседей. В тебе ничего не было, кроме любви, пока все это не обратилось в ненависть.
Довольно. Собирайся с силами, Ашера. Мы возьмем самый быстрый корабль и сотню самых лучших воинов и поплывем в Эджаз.
Нам незачем идти в Эджаз. Ашера легла на живот, потом положила голову на кулаки и устремила на меня взгляд горящих изумрудным огнем глаз. Лабиринт извивается под землей. Его ходы, как щупальца кракена, дотягиваются до всех стран. Один из входов всего в нескольких милях от сюда.
И это значит
Что мы можем быть в Костани завтра.
Флот не дойдет туда за несколько дней. Нам нужно спланировать все так, чтобы сделать это одновременно. Я отхлебнул воды, вытер губы. Почему просто не провести через него все войско?
Потому что только сильнейшие могут выжить в Глубине. Ашера встала с кровати и подошла ближе. Меня коснулось ее медовое дыхание. Приятно ли ей? Я оттолкнул бы ее, будь мне неприятно, или застыл бы от прикосновения. А теперь представь себя на высоком троне Костани, прошептала она.
5. Кева
Хайрад Рыжебородый ехал во главе процессии на слоне с блестящими бивнями. От каждого слоновьего шага трескалась брусчатка. Мелоди радостно таращилась на них и чуть не попала под копыта; я оттащил ее с улицы, пока не затоптали. За слонами шли поджарые кашанские лошади с шелковистыми хвостами самые быстрые в мире. Когда появились фургоны с сокровищами, зеваки заохали.
Я восхитился железным гробом, покрытым магическими рунами. Говорили, что в нем покоится тело святого Аскарли, который восстанет в дни Великого ужаса. Но еще сильнее потрясали песочные часы, в которых песок сам перетекал наверх, чтобы не было нужды их переворачивать. Вот бы и жизнь была такой. А больше всего мне нравились груды абистранских манго, которые, если приправить их уксусом, устраивают на языке потрясающий танец из кислого и сладкого.
Последними везли рабов. В железных клетках стояли люди с красной кожей, как будто вечно румяные. Волосы у белокожих женщин из Страны вечных льдов Темз были яркими, как снег. А еще там были жители Химьяра, чья темная кожа мерцала, как оружейная сталь. На невольничьем рынке будет многолюдно.
Как и в Небесном дворце. Хайрад Рыжебородый слез со слона и вошел, склонив голову, в тронный зал. Он был достоин легенды о нем весь увешан драгоценностями и безделушками из самых дальних уголков света. А когда улыбался, зубы отражали свет в пяти цветах. Но шах Мурад был не в настроении лицезреть эту помпезность. К тому времени как глашатай Хайрада закончил речь, уже собрался военный совет.
Я не брошу свой флот навстречу Михею Железному, сказал Хайрад, сидя на полу перед шахом в тронном зале. Это глупо.
Ты годами избегаешь встречи с ним, вот почему он стал так силен. Зачем вообще ты явился? Только на шаха не произвели впечатления этот спектакль и легенда о Рыжебородом. Чтобы тщеславно выставляться на улицах города?
Пусть он осадит Костани, ответил Хайрад. Пусть окружит город. Я прикончу его со своих быстроходных галер. Велите конным лучникам-забадарам ждать за горами Зари-Зар. Я привел еще пятьсот лошадей, лучших во всем мире и на небесах.
По лицу шаха растеклось царственное негодование.
Император будет пополнять припасы по мере того, как мы истощать их.
Вы разве не слышали? улыбнулся Хайрад и гортанно расхохотался. Император Ираклиус отправился к своим ангелам.
Все собравшиеся, включая меня, охнули. Если это правда, Крестес лишился одного из величайших императоров. Человека, которого, как мне казалось, я хорошо знал, хотя он и стоял на другом конце пропитавшегося кровью и взрыхленного воронками поля боя.
Хвала Лат! сказал шах. И как же сдох этот древний кусок дерьма?
По официальной версии, в постели. Хотя до меня доходили слухи о настойке из болиголова.
Шах нахмурился и медленно кивнул, словно воскрешая горькие и в то же время сладостные воспоминания.
Мой отец всегда его проклинал. Сколько бы крестеских армий он ни разгромил, Ираклиус Ненавистный всегда собирал еще одну. И еще одну. И еще. «Почему его народ не восстанет? задавался вопросом отец. Как у него еще остаются люди, чтобы засевать поля?» Но он не понимал, насколько фанатичны крестесцы. Когда заканчивается еда, их животы заполняет вера. Вот бы и у нас было так же. Вот бы вера сирмян в Лат была настолько же питательной.
На трон претендует его старший сын Иосиас, сказал Хайрад, поглаживая одно из своих многочисленных колец, и Михей у него не в фаворе. Иосиас оскорбился, когда Михей сжег епископа, окунувшего его самого в Священное море. Мы можем воспользоваться их разногласиями и подписать мирный договор с Иосиасом в обмен на права для паломников и священные реликвии.
Шах фыркнул.
Мирный договор? Стал бы Темур заключать мирный договор? А мой отец? Не может быть подлинного мира между сирмянами и крестесцами. Мир это лишь прикрытие для подготовки к новой войне. И вот, после десяти лет мира, война уже здесь. Думаешь, император все бросит ради прав для паломников, которые мы уже ему дали? У него будут все права, когда город окажется в его руках.
И все же, не считая набегов Рыжебородого на крестеские города, шах никогда не воевал с Крестесом. А Рыжебородый устраивал набеги под собственным флагом, не под знаменами Сирма или шаха. Я начал замечать трещину в фасаде шаха от сердца ли он говорит такие жесткие слова или только на публику?
Это удачная мысль, хрипло сказал Эбра. Не стоит писать напрямую Иосиасу. Вместо этого напишем патриарху Лазарю, предложим ему контроль над несколькими священными местами и возвращение реликвий. Что угодно, если взамен Михея объявят еретиком. Нет лучше способа покончить с осадой, чем перерезать пуповину.
Шах кивнул, но тут же снова вздернул голову.
Ладно, это хороший дипломатический ход.
А как насчет запасов еды? вмешался я.
Никогда не забуду, как мы голодали в Растергане. Чтобы утихомирить всепоглощающий голод, мы обсасывали крысиные кости.
Рыбы плачевно мало, но запасов зерна в подземных хранилищах хватит, чтобы два года кормить весь город. Пока мы здесь разговариваем, приводят в порядок мельницы.
Неплохо. Я прислушивался к обсуждению плана сражений. Армия перекопает улицы, и пушечные ядра будут зарываться в землю, а не дробить камень. Михей окажется у ворот не раньше чем через пару недель, хватит времени, чтобы запастись оружием и ядрами. Если понадобится, армия эвакуирует портовый город Демоскар и сожжет его вместе с окружающими полями, чтобы Михей не устроил там базу.
Паладины Михея носят хорошие доспехи и вооружены аркебузами лучше всего сражаться с ними на расстоянии, вымотать их, так что за пределы городских стен будут выходить только конные аркебузиры и лучники на самых быстрых кашанских лошадях.
Рыжебородый будет держать на плаву несколько мелких и проворных галер около морских стен. А основной флот, с галерами побольше и трехмачтовыми барками, будет поджидать чуть дальше в море. Если Михей подберется слишком близко, флот его окружит. Даже тысяча боевых кораблей не пробьется через морские стены. Михею придется повторить чудо, сотворенное Утаем, и перевезти корабли через горы.
Мелоди тренировалась под полуденным солнцем с последователями Вайи, вступившими в нашу священную армию. Я сел на скамью в тренировочном дворе, потягивая сок из банки абистранских манго в уксусе, и смотрел, как Мелоди укладывает воинов ураганом ударов и уколов своей затупленной сабли. Это было нечестно. Ее готовил Тенгис, а они были всего-навсего набожными людьми, которые пили странный чай. Я был для них более подходящим партнером, но мне не хотелось тренироваться. Какой прок от еще одного воина, когда нас осаждает сотня тысяч?
Папа!
У моих ног клацнула сталь тупой сабли. Мелоди расплылась в улыбке и переступила через какого-то бедолагу.
Потренируй их с копьями. Я отбросил саблю и взял из оружейной стойки деревянную палку. Мечник должен быть в три раза более умелым, чтобы победить копейщика.
Я крутанул копье и рассек им воздух. Мои движения были медленными, но сноровка никуда не делась.
А разве аркебуза не лучше? Бедолага поднялся с земли и отряхнул пыль со штанов. Точный выстрел в один миг убьет любого.
Юноша с каштановыми волосами и желтыми зубами был более мускулистым, чем остальные.
Точный выстрел да, ответил я. Но требуется время, чтобы перезарядить аркебузу. В рукопашной стоит один раз промахнуться, и ты труп. Я никогда не чувствовал себя обделенным, не имея при себе аркебузы. И, кстати, во время правления шаха Джаляля Громовержца я защищал осыпающиеся стены Растергана с одним лишь копьем; правда, здоровенным
В том сражении дрался и император Ираклиус. Мы далеко углубились на территорию Крестеса и опустошали город за городом. Но через год Ираклиус собрал такую огромную армию, с какой мы еще не сталкивались, и отвоевал все потери. Кроме Растергана.
Местные жители были этосианами. В центре города на всех взирала стальная статуя Архангела. У него было одиннадцать крыльев, пять справа и шесть слева, и одиннадцать рук, в обратном порядке. Я всегда считал, что в этосианской религии главное число двенадцать, как у нас восемь, так куда же тогда подевались двенадцатые крыло и рука?
Растерган обстреливали из бомбард. За неделю Ираклиус разрушил достаточно большой участок стены, чтобы войти в город. Между нами и сорока тысячами паладинов не осталось ничего, кроме наших копий. А если бы они прорвались, полегли бы не только мы, был бы убит и шах Джаляль.
Невозможно избавиться от вони трупов, громоздящихся, словно башня. Дерьмо, кровь и костный мозг поджариваются, приправленные пороховой серой. Предсмертные крики и топот несущихся на тебя лошадей ужасают, только если ты еще не оглох от пушечных выстрелов. Ираклиус бросил в атаку на стену десять тысяч рыцарей в тяжелых доспехах, но мы, со щитами в два пальца толщиной и копьями длиной в два человеческих роста, отбивались от них шесть лун, пока благословенные дожди не вынудили их отказаться от осады.
С опытом приходит понимание, что у каждого оружия своя задача. Аркебуза может свалить самую быструю лошадь. Летящие под идеальным углом стрелы осыпают огненным дождем вражеский лагерь. В рукопашной лучше всего сабли, но, если держаться на нужной дистанции, труднее всего одолеть копье.