Хенри!
Машина скатывается в кювет и переворачивается.
Грохот, хлопок сбоку, и вот он уже прижат лицом к двери. Колени засыпаны осколками, на лобовом стекле огромная трещина.
Кто-то стонет. Матерится.
Хенри моргает несколько раз. Грудь болит от удара о руль. Болит рука, на которой он лежит, притиснутый к двери, но он жив и может шевелить и руками, и ногами, значит, никакой катастрофы не произошло и теперь важно только сохранять спокойствие. И не думать, как он будет объясняться с дядей и показывать ему повреждения, об этом сейчас думать не надо, иначе всё рухнет, он должен просто вести себя как ни в чём не бывало. Хенри поворачивает голову, смотрит на парня на соседнем сиденье, у того тоже осколки на коленях и в складках рукавов, и он закрыл лицо руками.
В машине кровь.
Эй, живые сзади есть? спрашивает Хенри делано бесстрастным тоном, немного залихватски даже, но в ответ слышит только бормотание и стоны.
Вот чёрт, никакой нам зайчатины, бормочет Хенри, опуская окно.
Дверь, к счастью, не перекосило и не заклинило, ему удаётся полностью опустить чудом уцелевшее стекло и выползти наружу. Следом вылезает сидевший рядом парень, кровь из его носа капает на дверцу.
Хенри встаёт и смахивает со штанов стёклышки.
Из машины с трудом выбираются двое остальных.
Один стиснул зубы и баюкает руку, будто она сломана.
Вот гад этот заяц! ругается Хенри. Какого чёрта он спрыгнул с дороги, когда я почти его нагнал?
Парни пялятся на него, не веря своим глазам.
Чего стоим таращимся? кричит Хенри. А кто будет мне помогать? Давайте поднимем её на дорогу!
Он подходит к водительской дверце и берётся за неё. Его спутники растерянно тащатся к багажнику и там выстраиваются. Что-то рабское появилось у них в глазах, они словно бы не решаются ничего делать, пока Хенри их не попросит. Они тянут, когда он командует «Взяли!», и отдыхают, когда он говорит «Вольно!», и толкают с удвоенной силой, когда он кричит на них; машина поднимается по насыпи, остаются последние сантиметры наконец она встаёт на дорогу.
Все садятся в неё. Молча. Мотор заводится. Хенри оборачивается и просит внимательно его выслушать. Ему важно, чтобы никто из них не доложил Сверре Ведингу, из-за чего произошла авария, потому что тогда прощай и работа, и катания на машине, он снова окажется за бортом компанейской жизни.
А теперь я вам объясню, что произошло, говорит Хенри тихо и обводит их взглядом: все слушают внимательно. Не было никакого зайца. НЕ БЫЛО, И ВСЁ. Так?
Ты имеешь в виду начинает один, но Хенри строго смотрит на него, буквально испепеляет взглядом, как делают герои всех виденных им фильмов, когда им надо взять ситуацию в свои руки.
Слушайте внимательно. Нам навстречу нёсся другой автомобиль. На огромной скорости. Так что мы ничего не увидели, кроме слепящих огней. Придурок, который вытеснил нас с дороги, даже не остановился, хотя наверняка видел, что мы съехали в кювет. Вот что произошло на самом деле. Вы поняли?
Они смотрят на него, как бараны, словно понять сказанное им невероятно сложно.
Я спрашиваю: вы меня поняли? повторяет он вопрос, на этот раз громче, и все трое кивают и блеют:
Да, Хенри Оливер.
Никто не решается ему возразить. Невероятно, думает он. С лиц сорваны бравада, мужественность и взрослость, и внезапно насмерть перепуганные детишки что-то лопочут, стоя перед отцом.
Д
Д как Донос.
Д как Допрос.
Д как Депортация.
Д как Драма и как Дата, как Двенадцатое января сорок второго года, когда Мария Комиссар звонит Гершону и с дрожью в голосе говорит:
Они забрали твоего отца.
Д как Долины с виноградниками, которыми ты, бывало, любовался из окна поезда, когда до войны ехал по Германии отсматривать новые коллекции платьев или на переговоры с оптовиком.
Д как Добрые охранники в лагере. Такие смотрят сквозь пальцы, когда пленным передают сигареты и еду с воли, и отворачиваются, когда видят нечто запрещённое. Точно дети, которые сразу чувствуют, с каким взрослым можно пошутить, а с кем шутки плохи, заключённые быстро научаются замечать микроскопическую разницу в мимике и интонации охранников. Различать, кто из них оказался здесь в силу убеждений и собственного желания, а кто отбывает повинность, облачённый в форму, которая с такой же вероятностью могла бы оказаться докторским халатом или сутаной пастора. С примерами такого добродушия ты сталкивался только в чужих рассказах. Вот якобы один заключённый хотел пронести в лагерь, возвращаясь с работ, еду, ему передали её местные. И как раз в воротах тряпица, куда он всё запаковал, развернулась, и бутылка молока и кусок копчёного мяса выпали на землю. А охранник только улыбнулся и на секунду отвернулся, этого хватило, чтобы арестант всё подобрал и снова спрятал.
Д как Дача в горах за Тронхеймом, в которой оказался телефонный аппарат в пластиковом корпусе с выдавленной на нём эмблемой компании «Электрическое бюро».
12 января сорок второго года, Гершон только вернулся с лыжной прогулки, на нем ещё походные нансеновские бриджи и шерстяная фуфайка, рядом в гостиной шумят его друзья. Все они студенты, никто не связан постоянными отношениями, и воздух в комнате пропитан смехом и полон сигаретного дыма, он обволакивает пропотевшие свитера и лица, на которых написано вожделение точнее, воздух был полон всего этого, пока в коридоре не затрезвонил телефон и хозяин домика не крикнул Гершону, что звонят ему. Какой-то абсурд: и что в домик кто-то провёл телефон, в эту вот хижину в горах, и что он работает, и что Гершону сюда звонят.
Беседа смолкает, вряд ли Гершона отыскали здесь из-за пустяка.
Они забрали твоего отца, шепчет в трубке мать.
Слова не доходят до его мозга, только сбивают с толку, и он молча таращится на эмблему на телефоне.
На полу выстроились в ряд лыжные ботинки, у них чёрные плоские носы, как у утконоса. На некоторых ботинках шнурки до сих пор облеплены льдом, он потихоньку подтаивает.
Гершон, ты тут?
Да, тут Когда это случилось?
Утром. Они позвонили и сказали, что он должен явиться на допрос в «Миссионерский отель».
В чём его обвиняют?
Я не знаю. Зачем только мы вернулись из Швеции?! отвечает мама, и он слышит, что она сейчас разрыдается.
Дверь распахивается, с полным ведром снега топить воду входит ещё один парень, он улыбается во весь рот, но улыбка гаснет, как только он замечает тишину в гостиной.
Скрыться он не может? спрашивает Гершон тихо.
Он не хочет из-за меня, я же в больнице. И из-за вас, отвечает она, и Гершон слышит, как слёзы сгущаются у неё в горле.
Якоб знает?
Да. Он вообще не в себе, отец сам ему позвонил.
Он слышит, что мама отодвинула трубку подальше ото рта, чтобы не рыдать прямо в неё.
Я еду! отвечает Гершон. Он кладёт трубку и поворачивается к товарищам, они смотрят на него тревожно и вопросительно.
Что случилось? спрашивает кто-то.
Гершон по-прежнему держит трубку в руке. Жар кипит в нём, покалывает щёки.
Отца забрали немцы.
Почему? спрашивает девушка со светлыми волосами.
Не знаю. Мне надо домой простите.
Гершон быстро пихает одежду в рюкзак. Видит, что в глазах приятелей смех и жизнерадостность сменяются сочувствием, стыдом и смятением. Ему кажется, они рады, что он решил уезжать, нет, наверняка они его жалеют, но в глубине души им неловко с ним рядом и хочется избавиться от него, раз он сам теперь воплощение того мрака и тяжести, ради забвения которых хоть на время они и уехали в этот домик.
Я должен был знать, что этим кончится, думает Гершон, заталкивая в рюкзак последний свитер. Они должны были знать, что этим кончится, что это рано или поздно случится, думает он, распрямляется, целует на прощание девушек, жмёт руки парням и благодарит всех за отличный поход. Хозяин домика отвезёт его в город и вернётся.
Гершон относит вниз, в машину, рюкзак и лыжи. И всю дорогу до Тронхейма едет молча, прижавшись лбом к холодному стеклу, проклиная их решение вернуться в Норвегию, обернувшееся нынешней трагедией.
Им ведь удалось бежать из Норвегии в день её оккупации, в сороковом году. Они мгновенно, в дикой спешке, собрались и помчались на вокзал. Кинули там машину и уехали в Швецию с последним, перед введением контроля пассажиров, поездом. Прошло какое-то время, и из Тронхейма стали приходить вести, что опасности нет, можно возвращаться. Евреи живут нормально, как раньше, главное не высовываться. И они вернулись обратно, в свой Тронхейм, в свою квартиру, в привычную жизнь. Все, кроме его младшей сестры, Лиллемур. Зачем они не остались вместе с ней в Швеции?!
Гершон открывает глаза и смотрит в окно. Земля покрыта свежим снегом, светит солнце, и снежные кристаллы переливаются под ним. Через поле проскакал заяц, оставив ровную полоску следов, она похожа на стёганую ткань в магазине его родителей. Приятель высаживает Гершона как раз около него, и он видит в больших окнах немецких солдат. Мать встречает его долгим поцелуем, её выписали из больницы, хотя она ещё не может стоять. Человек в форме говорит Гершону, что в его съёмной комнатке тоже проведён обыск и теперь его заберут на допрос. Его запихивают в машину, мама что-то кричит вслед, но слов он не разбирает. Куда его везут? Он представляет тюрьму или концлагерь, но машина выезжает из центра и останавливается у здания, где расположилось гестапо. «Миссионерский отель».
Солдаты подталкивают его к дверям, загоняют внутрь, в хаос из солдат, норвежских арестантов и наскоро сколоченных коек.
За спинами арестантов виден молодой человек в сапогах и галифе, коротышка, который в обход иерархии адресуется прямо к начальству. Сначала Гершон обратил на него внимание из-за его малого роста, пристального взгляда и непропорционально большой для такого тела головы, но запомнился он Гершону из-за акцента. Этот человек говорил по-немецки коряво, с большим количеством грамматических ошибок и явным трёнделагским акцентом. Он норвежец.
Д как Да.
Д как Доверие.
Д как Движение Сопротивления.
Д как Дерзкое нападение, как нашумевшее Дело и как Дурашливый, с подначкой, но нарочито бодрый тон, царящий в компании парней, идущих воровать яблоки. Они пасутся на окраине Левангера, среди красивых изгородей из штакетника, золотистого света из блестящих окон и согнувшихся под тяжестью яблок деревьев. Верховодит Риннан.
Здесь! шепчет кто-то из парней и тычет пальцем в сторону сада, посреди которого ломится от плодов огромная яблоня.
Отлично, я на шухере, отвечает Хенри, достаёт из кармана пистолет и перекладывает его из руки в руку. Остальные тянут головы поглядеть.
Пистолет? шепчет один.
Это пистолет? переспрашивает второй.
Остальные обмениваются взглядами, им как-то не очень понятно, что происходит.
А что ещё это может быть? насмешливо хмыкает Хенри. Давайте, лезьте через забор!
И они лезут, неуклюже переваливаются на ту сторону, беспокоясь, как бы не разодрать штаны о незаметный гвоздь, и исчезают во мгле под кронами. Полная тишина, тёмный август, ни души на улице. Прямо как в кино, думает Хенри, только добыча мелковата, всего лишь яблоки. Он стоит на посту, кураж и нервозность бередят кровь, она пульсирует толчками. А вот если представить, что кругом не унылый микроскопического размера район вилл в Левангере, мечтательно думает Хенри, а большой город в Америке? Нью-Йорк там или Чикаго. И они собираются обчистить не сад, а Федеральный банк. Лица спрятаны за карнавальными масками или чем-то таким типа чулка с прорезью, который закрывает всё, кроме глаз, и Хенри басом велит служащим передать им мешок с деньгами и даже не пытаться нажимать тревожную кнопку.
Хенри вглядывается в сад и видит силуэты приятелей, они снуют под деревьями и тянутся за яблоками, но те так упрямо цепляются за ветки, что повсюду стоит отчаянный шорох и шуршание листьев. Конечно же, распахивается окно и показывается мужская голова.
Эй, вы чего творите?! кричит мужик. Хенри инстинктивно вскидывает руку и дважды палит в небо. Выстрелы отдают в плечо, как будто змея дважды кусает. Парни в ужасе сыплются обратно через забор, от страха теряя яблоки, и те раскатываются по дороге. Хенри подбирает одно, чувствует, что волна адреналина проходит по телу, нарастая с каждым накатом, и припускает бегом; сворачивает за угол, снова сворачивает и снова, наконец они в безопасности. Все запыхались, дышат тяжело, с присвистом.
Ты где его взял? спрашивает один из парней с нервным смешком и кивает на пистолет.
С чего бы я стал отвечать на твой вопрос, а? спрашивает Хенри и откусывает большой кусок яблока. Дробит фруктовую плоть зубами и неотрывно смотрит на спросившего. Проходит секунда. Ещё одна. Парень не отвечает очевидно, духу не хватает, а потом Хенри замечает в его лице неуверенность и страх, а в глазах так и вовсе что-то новое: смесь восхищения и уважения. И Хенри в голову ударяет радость.
Неделя за неделей его уверенность в себе растёт, и сам он тоже меняется. Иначе держится и смотрит по-другому, свысока. Становится, должно быть, более заметным и привлекательным, и окружающим эти изменения тоже, очевидно, бросаются в глаза, потому что вскоре после яблочной истории он встречает Клару. Женщину, в мгновение ока изменившую всё.
Д как Доверие и как Действительность.
Д как Добродушное настроение Эллен Комиссар, потому что они наконец доехали до Тронхейма и сворачивают на какую-то симпатичную улочку. Яннике снова заснула на коленях у матери. Машина действует на неё как автоукачиватель, думает Эллен, тряска и рокот мотора мгновенно вгоняют двухлетнюю малышку в сон. Эллен смотрит на деревянные дома, странные, с неидеальной геометрией, милые, очаровательные строения, почти театральные кулисы или домики для кукол, думает она и радуется, начинает радоваться, что жизнь пойдёт с чистого листа. В Осло они не смогли обустроиться на пристойном уровне, но теперь попробуют здесь, и она уже предвкушает, как проинспектирует магазин Марии и ознакомится с модным ассортиментом, благо та работает только с европейским импортом. Эллен мысленно примеряет новую роль: она изменится и тоже станет эдакой хозяйкой жизни, уверенной в себе дамой. Одной из тех, кто может позволить себе наряды из Франции, Германии, Италии. Тут внимание Эллен опять переключается на пейзаж за стеклом, она тянется к переднему сиденью, чтобы лучше видеть, и чувствует, что задела животом дочкину голову.
Наверно, здесь, да? показывает она на один из переулков.
Гершон чем-то озабочен, он вцепился в руль, сидит как деревянный, подавшись вперёд, и хлопает глазами.
Думаешь, сюда? спрашивает он напряженным голосом и пропускает поворот. Вот Гершон вечно так, не верит, что на неё можно положиться, что она тоже неплохо соображает.
Да-да! Нордрегатен сюда! говорит она.
Гершон, ругнувшись, начинает сдавать назад, он вспотел и слишком торопится, потому что они мешают автомобилю за ними, и в суете ставит ручку между двух передач. Раздаётся резкий рычащий звук, просыпается Яннике и сразу начинает плакать, вероятно, почувствовав, что обстановка в машине напряженная.
Гершон снова дёргает ручку, дёргает слишком резко, и включает задний ход. Поворачивает голову и, смотря поверх Эллен, начинает пятиться, но как-то слишком быстро. Сзади же ещё машина, думает Эллен и тоже оборачивается.
Гершон! вскрикивает она, видя, что они того и гляди въедут в чужую машину, её водитель смотрит на них в недоумении, но тут Гершон наконец снова переключает передачу и сворачивает в нужный переулок. Оба молчат. Увидев выражение лица Яннике, Эллен берёт её за руку и пытается ободряюще улыбнуться.