4. Добрый день! кивнул Леонид лифтёру, влетая в кабину.
Опаздываешь, Лёня. Сейчас тележка с завтраком приедет, а меня нет, без тени какого-либо уважения сообщил лифтёр дядя Витя, но всё же захлопнул створки дверей и нажал на кнопку шестого этажа. Кабина дёрнулась, содрогнулась и, недовольно скрипя устаревшим морально и физически механизмом, медленно поползла вверх.
Леонид решил не вступать в полемику, и, осознав пожилого лифтёра (к счастью, ничего жизни дяди Вити не угрожало), отошёл в дальний угол.
Интересно, почему тебе не пришло в голову осознать «слепого»? поинтересовался внутренний голос.
Заткнись, посоветовал ему Леонид и отвернулся к знакомым ещё с интернатуры вырезкам и календарям, покрывающим все вертикальные поверхности кабины изнутри.
В следующем году поставят новые лифты, вспомнилось внезапно. И будет серебристый гигант на полтонны загрузки летать между этажами, закладывая уши своим пассажирам. И не нужен будет этому гиганту ни лифтёр-дядя Витя, ни умильные вырезки с котятами, щеночками и Киркоровым, самые старые из которых недавно разменяли четвёртый десяток. Но считать ли это очередной победой энтропии? Или же, напротив, торжеством порядка?
Леонид не знал ответа на свой вопрос, ему просто было жалко. Причём в равной степени он жалел и хамоватого дядю Витю, старенького и никому не нужного, и доисторический лифт, с двойными дверями и вываливающимися кнопками.
Надю на самом деле ему тоже было жалко. Она ведь уже к свадьбе готовиться начала успел сочувственно подумать Леонид и тут же фыркнул, вспомнив все талмуды с вырезками, которые его бывшая невеста собирала лет с тринадцати, если не раньше. Возможно, Надя уже родилась с мыслью о белом платье и пятикилограммовом торте на тележке с умильными фигурками наверху. Бывают такие люди
А бывают люди, как Сашка один на миллион, нет на миллиард, нет, на семь миллиардов. Или такие, как он Леонид. Со всеми своими странными снами, осознаниями, призраками и другими признаками прогрессирующей шизофрении
И почему такие разные люди иногда сходятся, на пару лет или на пару десятков лет, а потом расходятся или их расходят посредством КамАЗа, то есть пускают в расход и что со всем этим делать, точнее, что надо со всем этим делать и надо ли вообще
Леонид, сам того не замечая, начал погружаться в какую-то тошнотворную муть, от которой был всего шаг до серебрящихся нитей, но, к счастью, в этот момент лифт с горделивым скрежетом остановился на шестом этаже. Дядя Витя распахнул двери и выразительно кивнул на горящую лампочку вызова тележка с завтраком требовала транспорт.
Что тебе действительно надо так это принять смену, категорически заявил себе Леонид, выходя из лифта.
Глава 4 Колдун в белом халате
Пятница, четырнадцатое октября
1. В коридоре, ведущем мимо отделения реанимации в остальную часть клиники, сидели двое.
Стереотипная бабуля божий одуванчик в цветастом платке, здорово контрастировавшим с её сине-белым, практически прозрачным лицом, и, вероятно, её сын мужчина лет пятидесяти, явно раздражённый на весь мир, с багрово-красной физиономией и ломаными ушами. Прямо готовые фанаты ЦСКА один красный, другая синяя, подумал Леонид и тут же застыдился своей мысли.
Судя по всему, ждали они кого-то из врачей.
Проходя мимо, Леонид автоматически скользнул взглядом по обоим, осознавая их. Старушка, несмотря на тяжеленный порок сердца, не вызвала у него ни малейших эмоций, в ближайшие дни она точно не собиралась помирать. Чего нельзя было сказать о сыне, недружелюбно смотрящим на доктора из-под неопрятных кустистых бровей.
Леонид сделал ещё один шаг, концентрируя всё своё внимание на мужчине, и даже успел почувствовать совершенно чужую, но при этом застарелую боль в левом колене, открыл рот, тщетно пытаясь что-то сказать
Его раздавило, расплющило, разметало по сторонам, протащило сквозь гигантскую мясорубку, швырнуло в воздух, вбило в землю сквозь пять этажей В голове вспыхнула и погасла сверхновая звезда, тело исчезло, успев перед этим сгореть в невидимом огне, а что-то иное, забившееся в самый дальний и тёмный уголок, было вырвано оттуда и выкинуто во тьму
Где во всём своём тошнотворном великолепии посреди чёрной пустоты переплетались, подобно червям в банке на берегу рыбной реки, тысячи белёсых нитей
С добрым утром, красавица хрипло поприветствовал Леонида Цербер, он же Василий Михайлович заведующий отделением реанимации, обладатель чудовищного характера, сиплого лающего голоса и при этом, как часто бывает, доброго и отзывчивого сердца. Учитель и непосредственный начальник.
Леонид не спешил открывать глаза. Вначале он тщательно проанализировал своё состояние. Он, без сомнения, был жив, как минимум на это указывали колючий плед, неприятно касавшийся подбородка, и затёкшие от неудобного положения ноги, закинутые кем-то (очевидно, Цербером) на стену. Сердце глухо билось в ушах, выдавая под полторы сотни в минуту, неприятные спазмы сводили живот.
Но он был жив. И это, конечно же, радовало.
Вот это и случилось первый раз, подумал Леонид. До сегодняшнего момента он всегда умудрялся в своих предчувствиях избегать крайней точки, «спрыгивая» в самую последнюю секунду, успевая понять, что станет причиной смерти, но при этом не попадая непосредственно в сам процесс умирания. Сегодня не получилось.
Василий Михайлович многозначительно откашлялся. Леонид открыл глаза. Он лежал на диване в кабинете заведующего, Цербер сидел рядом, на приставленном стуле.
Там мужик в коридоре с мамой в отличие от тела, язык всё ещё предпочитал думать, что он мёртв и пребывал в состоянии мерзкого куска студня.
Свалил, стоило тебе грохнуться. Орал почти как ты, только более связно. Вероятно, хмыкнул Цербер, зрелище бьющегося в конвульсиях доктора сильно снижает веру в родную медицину. Причём даже не удосужился о тебе кому-нибудь сообщить, урод! Хорошо, что Леша мимо шёл, всё увидел.
Надо его найти, кое-как язык начал подчиняться воле хозяина. Срочно!
Именно его? Не мать?
Мужика. Там аневризма с грецкий орех в голове. Завтра рванёт.
Василий Михайлович хмыкнул:
Интересные дела. Я-то на мать его грешил, Цербер покачал головой. Не найти его, Лёнь. Я уже поспрашивал. К кому приходил непонятно, кто это вообще был тоже никто не знает. Увы!
Плохо, вздохнул Леонид и, сбросив плед, сел на диван. С каждой секундой самочувствие становилось всё лучше. Мне надо принять смену, с напором заявил он заведующему.
Василий Михайлович скептически сощурился:
Сначала к неврологам прогуляйся, пусть на тебя посмотрят.
Но вы же знаете.
В том то и дело, Лёнь, покачал головой заведующий, что ничего я не знаю. Как, скажи, мне допускать к работе доктора после десятиминутного обморока?
Леонид прикусил губу и пожал плечами:
Но работать-то всё равно некому. А со мной действительно всё в порядке.
Глаза Цербера смотрели грустно:
Не в порядке. Ничего с тобой Лёнь не в порядке, и я думаю, надо нам об этом поговорить.
С кряхтением Василий Михайлович поднялся со стула, стоящего у дивана, и пересел за рабочий стол.
Леонид вздохнул и переместился с дивана на стул. В конце концов, рано или поздно этот разговор должен был состояться. Больше всего расстраивало странное поведение заведующего.
Кто-кто, а Василий Михайлович к семидесяти годам прекрасно научился не скрывать эмоции, не копить стресс, а выражать всё чётко, предельно громко и обычно нецензурно.
Не раз стены отделения сотрясались от гневных криков заведующего. Воздух дрожал, нервно дребезжали флаконы в шкафах, медсестры прятались по углам, а находящиеся поблизости пациенты предпочитали вернуться в коматозное состояние только чтобы избежать контакта с вошедшим в раж заведующим реанимацией.
Породистое, покрытое густой сетью морщин лицо краснело. Роскошный римский нос, своими синими прожилками схожий больше всего с картой дельты Нила, дул ноздри. Слюна летала в воздухе.
Но сейчас Цербер нервно стучал по столу карандашом и поминутно поглядывал в окно, словно надеясь, что кто-то залетит оттуда и спасёт его от необходимости говорить на темы, которых бы он предпочёл никогда не касаться.
2.Леонид чётко помнил, когда впервые у него «прорезалась» его способность, его особенность, его дар?
Это был тот же год, когда к нему вернулись позабытые детские кошмары сны о нитях и пустоте.
Пятый курс. Май месяц. В свежевымытые окна терапевтической клиники прямой наводкой лупит юное весеннее солнце, с безжалостностью снайперской пули унося из головы все слова, кроме трёх, начинающихся на букву «П»: «Петропавловка», «пляж», «пиво». И совершенно нет сил слушать Нину Максимовну и смотреть на осоловевшего от потока студентов мужчину с трёхкамерным сердцем, превратившегося на время госпитализации в главный экспонат, mustsee клиники.
Взгляд Леонида сонно гуляет по маленькой трёхместной палате, на секунду цепляется за недовольного очередной толпой в белых халатах мужчину лет пятидесяти с банальным и, тем самым, ограждающим его от внимания студентов, инфарктом.
Тут всё и происходит.
Внезапно он чувствует странное ощущение под бадлоном на шее, в том месте, где скрывается рубец от ожога-разумеется-от-кипящего-масла. Леонид подносит руку к шее, и в этот момент через окно ему в висок влетает настоящая пуля.
Во всяком случае, так кажется.
Со звуком пузырчатой плёнки в районе темени что-то лопается, уши закладывает, а тело становится чужим и абсолютно не подвластным. Леонид хватается руками за голову, пытаясь справиться с дезориентацией и болью, и при этом явственно ощущает, как кровь из разорвавшегося сосуда пропитывает ткани мозга
Причём чужая кровь из чужого сосуда это он понимает чётко. Чужого сосуда в его голове.
Леонида охватывает паника. Почему-то он не обращается за помощью, а опрометью бросается из палаты насколько позволяют ставшие чужими ноги.
И в этот момент всё заканчивается. Ничего не болит. Пальцы двигаются, сердце (Леонид прикладывает пальцы к шее) стучит чуть быстрее, чем обычно, но не более того
Всё хорошо.
Геморрагический инсульт? Что за бредни?! Перегрелся, задремал стоя, защемил шею
Позже Леонид долго кусал локти, размышляя, мог бы он что-нибудь сделать и в конце концов пришёл к выводу абсолютно ничего. Случившийся на следующий день инсульт оказался полным сюрпризом для всех. Кто бы поверил студенту-пятикурснику, с непонятной уверенностью утверждающему, что у такого-то пациента завтра произойдёт гипертонический криз, который практически мгновенно приведёт к разрыву сосуда в мозгу? Правильно, никто.
А через несколько недель Леонид вновь увидел, почувствовал, осознал будущую смерть и вновь не смог ничего сделать.
В ту же ночь к нему вернулся детский кошмар. Он вновь висел в пустоте, надёжно фиксированный, неспособный пошевелиться, в окружении постоянно двигающихся белёсых нитей блестящих, склизких, похожих на аскарид. Каждая из них переплеталась с другими, образуя канаты, которые в свою очередь объединялись с другими. Сеть, паутина простиралась до отсутствующего горизонта и дальше, много-много дальше. Не имеющая начала и конца, беспросветная, сводящая с ума бесконечность
Практически целый месяц он жил, как в кошмаре. Шарахался на улицах от людей, особенно пожилых, практически не спал, сделав справку, на месяц выбыл из институтской жизни. Заодно до дыр изучил несколько руководств по психиатрии, сходил на полуанонимную консультацию, прошёл МРТ головного мозга.
Органических поражений мозга томограф не выявил, чёткий психиатрический диагноз из жалоб Леонида не складывался.
Разумеется, легче ему от этого не становилось.
И вот однажды, проснувшись во втором часу пополудни после пяти часов пустых и бессодержательных снов в замусоренной, прокуренной квартире, Леонид начал действовать.
Первым делом он распахнул настежь все окна.
Затем принялся за уборку с остервенением отдраил полы, перемыл гору посуды, протёр пыль, выбросил мусор.
Следом принял ледяной душ, сбрил ко всем чертям месячную бородку, растёр жёсткой мочалкой всё тело, выгоняя из него страх и ужас.
И только после всего этого, сидя на очищенной кухне с чашкой кофе, он взял лист бумаги и сформулировал несколько основных мыслей.
Он действительно может видеть будущее. Это не шизофрения и не какое-то другое психическое расстройство. Нет и точка. Дальше об этом думать, размышлять, мучить себя лишними мыслями нет ни малейшего смысла. У него есть способность, дар, и он может обратить его на помощь людям. Как? Зачем? Почему? Всё это были совершенно лишние вопросы.
Ему снятся странные, да что там страшные сны. И, что дальше? Ничего они не меняют, каждое утро он просыпается в своей кровати, а не на том свете и на Альфа Центавре. Неприятно? Страшно? Ничего, можно потерпеть.
Рубец на шее от кипящего масла, которое никто никогда не проливал? Рубец, который, как ему кажется, и даёт способность осознавать? Идёт туда же в область лишних и мешающих жить вопросов.
Какой-то частью себя Леонид надеялся, что, возможно, он никогда и не найдёт на них ответов.
Интересно, что ни тогда, ни позже он ни единым словом не обмолвился никому о ни о своих осознаниях, ни даже о своих кошмарах. Никому, даже Сашке. Что-то останавливало его каждый раз, стоило ему попытаться заговорить об этом.
Повлиял ли дар на выбор будущей специальности? Вероятно, да. Нет, пациенты, которым грозила скорая гибель встречались везде.
Но, во-первых, в реанимации их было больше.
А во-вторых, выбирая специальность, Леонид искренне надеялся, что звание реаниматолога позволит ему давать неочевидные и даже абсурдные на первый взгляд указания другим врачам без какой-либо угрозы для своей тайны.
Леонид ошибся, как никогда. Его секрет, с трудом продержавшийся то время, пока он обучался в ординатуре, был раскрыт в считанные месяцы, стоило ему выйти на отделение полноправным врачом.
Его коллеги-реаниматологи, к счастью, отнеслись к его особенности достаточно прагматично пытались делать вид, что ничего странного в Леониде нет, но при этом вовсю пользовались его даром предвидения. Зато по отделениям клиники ходили слухи один другого противнее. О «сглазах», «проклятии», «чёрном глазе». Разговоры неприятные, а главное, совершенно несправедливые.
Более неприятными были только взгляды врачей с отделений.
Никто на самом деле не любит непонятное, не любит мистику, когда сталкивается с ней не на страницах книги, а в реальной жизни. Все, и в том числе доктора. В особенности доктора!
Леонид знал, что разговор о его увольнении поднимался неоднократно. Также он знал, что Василий Михайлович защищал его, как только мог. Но до этого дня он никогда не видел такого взгляда у заведующего: грустного и неуверенного, словно Василий Михайлович впервые осознал, что он абсолютно не знает, кто на самом деле работает на его отделении.
3. Василий Михайлович откашлялся и, наконец, заговорил:
Лёня, я знаю тебя уже почти четыре года. Ты хороший врач, уже хороший врач, невзирая на твой мизерный, уж прости меня, опыт. И я не учитываю сейчас твои особенности, последнее слово далось ему явно с большим трудом. Заведующий вновь тоскливо покосился в окно, за которым начинался тоскливый питерский дождик. Но, Лёнь, Василий Михайлович решительно хлопнул руками по столу, я начинаю тебя бояться.