Хватило бы ей духу описывать собственные сокровенные желания со всей страстностью, но при этом не предавая себя? Годились бы ее сочинения, чтобы заполнить страницы ее любимого журнала «Литтл ревью»[11], редактор которого, Маргарет Андерсон, в 1916 году дерзнула выпустить его в виде двадцати с чем-то полосной тетрадки из девственно-чистых страниц с единственным собственным примечанием, что она более не желает печатать более-менее добротную литературу, ибо все напечатанное ею обязано быть истинным Искусством? Искусством, способным преобразить мир. Сильвия всей душой и всем сердцем верила, что в этом и есть предназначение Искусства быть новым, вызывать перемены, изменять умы.
Помнится, ее мама в ответ на очередное высказывание отца по поводу сидящего в Сильвии Уитмена заметила: «Или, может, она станет новой Элизабет Кэди Стэнтон[12]». И почему это ее родители вечно норовили рядить ее в ей тоги великих, явно ей не по размеру? Не их ли невольными стараниями Сильвия всегда втайне ревновала к актерскому успеху Киприан?
Именно Киприан она в некотором смысле обязана тем, что сейчас они живут в Париже, так что Сильвии больше пристало бы испытывать к ней благодарность. Ее сестра играла персонажа, периодически появлявшегося в популярном еженедельном фильме-сериале «Жюдекс»[13], который настолько полюбился зрителям, что Киприан частенько останавливали на улице с просьбами об автографе, а иногда даже просили его и у Сильвии, принимая ее за подающую надежды восходящую звездочку, ошивающуюся в лучах славы и великолепия истинной кинозвезды. Сильвия послушно расписывалась, вздыхая про себя, что так уж оно повелось между ней и ее младшей сестрой. Она и в свои тридцать лет втайне возмущалась, что Киприан довольно лишь ее красоты и эффектных нарядов, чтобы приковать к себе всеобщее внимание, тогда как сама Сильвия упорно трудилась в библиотеках и за письменным столом, лелея надежду, что когда-нибудь ее слова и идеи, возможно, будут замечены публикой.
Да ну их, вечно одни молокососы и девчонки, жаловалась Киприан, в очередной раз расписавшись на салфетках и картонных подставках под кружки. Где, спрашивается, герцоги, где другие состоятельные поклонники?
Ты и так знаешь, что они существуют в природе, милая сестричка. Иначе кто присылает тебе в «Ритц» все эти бутыли «Перно» и «Вдовы»? И вообще, мужского внимания ты добиваешься только ради положения в обществе.
Киприан с большей охотой связала бы себя замужеством, чем Сильвия, которая давно уже зареклась от брака, даже фиктивного, что мог бы обеспечить ей какие-никакие средства к существованию и послужить ширмой. Но идея соединить свою личность с личностью мужчины, пускай даже предпочитающего в постели другого мужчину, нисколько не привлекала ее. Подобный союз, как она замечала, почти всегда означал поглощение одного другим. И пускай Сильвия была одной из очень немногих посвященных, знавших, что ее сестре куда милее внимание женщин, Киприан любила выставлять себя перед мужчинами в самом выигрышном свете, а это позволяло ей одеваться у «Шанель» и скупать итальянскую обувь, потакая страсти к изящным вещам, унаследованной от матери.
Вот бы мне получить роль на сцене, нередко вздыхала Киприан. Тогда они могли бы заваливать цветами мою гримерную.
Наконец подошло время возвращаться на улицу Одеон, куда Сильвия поехала на метро, а затем еще с полчаса прогуливалась по брусчатке перед расположенным здесь же театром «Одеон», курила одну за другой сигареты и перебирала, на какие темы можно поговорить со знаменитыми писателями, но потом сказала себе, что поступает глупо, и решительным шагом направилась в лавку Адриенны.
В летних сумерках светильники источали тусклый свет, зато разговор в лавке искрился блеском. Адриенна с Сюзанной фланировали среди гостей, подливали напитки, легонько касались спин и шутили. В особенности Адриенна гости прямо-таки соревновались за шанс перехватить ее. Истинная Гестия своего книжного очага, она была поглощена серьезной и глубокой беседой с небольшой группкой гостей, когда Сюзанна представила Сильвию Валери Ларбо и Жюлю Ромену. Те, словно давние знакомые, непринужденно расцеловали ее каждый в свою щеку.
О, Монье уже много чего рассказала нам о вас, сообщил Сильвии Ромен. Что вы увлеченный читатель, а еще поклонница американских трансценденталистов[14]. Скажите же скорее, нравится вам Бодлер? Я имею в виду того же периода здесь, во Франции?
О, конечно. Его «Цветы зла» оказали огромное влияние по обе стороны океана, ответила Сильвия, чувствуя, как согревается в лучах его одобрения. Потом они некоторое время говорили о литературе девятнадцатого века, и разговор плавно перетекал с предмета на предмет, от недавно вышедших романов и поэзии к окончанию войны и перспективам развития литературы во Франции.
Здорово. Все прочитанное, как я вижу, начинает приносить свои плоды.
Легкое щекочущее прикосновение чьей-то руки, которое Сильвия ощутила на своем локте, заставило ее так вздрогнуть, что из ее бокала выплеснулось немного вина. Адриенна. Сильвия повернулась от Ларбо и Ромена к хозяйке вечера, та с улыбкой расцеловала ее в обе щеки, и она вернула Адриенне приветствие, хотя и сжатыми от смущения губами.
Как тебе здесь, друг мой, хорошо проводишь время? спросила Адриенна и, не дожидаясь ответа Сильвии, перевела взгляд на двоих мужчин. Надеюсь, вы оказали достойный прием нашему новому американскому другу?
Очень даже достойное, поспешила заверить всех Сильвия.
И как водится, Монье, заметил Лабро, ты добавила в эту сокровищницу еще один алмаз.
Казалось невероятным, что такое говорят о ней. Или что какой-то час назад она так нервничала. Сейчас Сильвия чувствовала себя здесь как дома, словно всю жизнь захаживала в этот магазинчик. И все же она вся трепетала будто в предвкушении нового приключения, погружения в омут неизвестного.
Ну же, нечего краснеть, милая Сильвия! засмеялась Адриенна. Уже в тот миг, когда я впервые увидела тебя, я знала, что ты сокровище.
Видишь ли, моя сестра актриса, так что я привыкла, что все считают сокровищем ее, а не меня.
Актриса? вопросительно изогнул бровь Ромен. Мы могли где-то ее видеть?
«Жюдекс». Выходит каждую неделю.
Оба мужчины раскатисто захохотали, от вина их щеки еще сильнее раскраснелись.
Ну их, не обращай внимания, сказала Адриенна, игриво похлопывая Ромена по руке, пока он пытался совладать с собой. Они же отъявленные снобы, и притом наихудшего сорта. Лично я люблю кино, и даже некоторые драмы с продолжением. А «Жюдекс» еще не смотрела. Думаю, нам надо на него сходить.
Вот оно, снова. Сильвию пробрала frisson нервная дрожь. И почему французский язык так выразителен во всем, что касается влечения?
Обязательно сходим. Киприан наверняка будет в восторге.
Сюзанне тоже понравится.
Сюзанне. И как это я о ней забыла?
А вот и она, словно услышав их разговор, появилась рядом, громко чмокнула Адриенну в щеку и сердечно, как старинных знакомых, поприветствовала мужчин напомнив Сильвии, что та здесь новичок, посторонняя, что как бы тепло ее здесь ни приняли, ничто здесь в действительности ей не принадлежало.
Глава 2
И все же день за днем Сильвию тянуло к Адриенне, точно пением сирен.
Французские писатели проявляли глубокий интерес к творчеству своих американских и английских коллег, которых она читала, и вскоре Сильвия уже одалживала им свои экземпляры Вордсворта и Уитмена, а также старые выпуски журналов «Дайел», «Эгоист»[15] и «Литтл ревью», привезенные ею из недавних поездок в Лондон и Нью-Йорк. Она написала матери с просьбой прислать еще книг из библиотеки, которую собирала в доме своего детства в Принстоне.
Случалось, что Киприан составляла ей компанию, и они вдвоем курили и перешептывались где-нибудь в уголке лавки, что прибавляло Сильвии уверенности перед Сюзанной, которую Киприан нарекла втихую и только для ушей сестры la crapaudette, особой формой французского слова, обозначающего пресмыкающееся. По сути, Киприан называла ее приживалкой.
Но она не такая, возражала Сильвия, хотя незаслуженная критика была бальзамом на ранах ее ревнивой души. Идея открыть лавку в той же мере принадлежит ей, как и Адриенне.
Тогда почему ее имя не значится на вывеске?
Наверное, потому, что именно родители Адриенны дали им денег на открытие лавки.
Но Киприан упрямо мотала головой.
Да говорю же тебе, Сильвия, не только в этом дело.
Даже если и так, вслух об этом не говорилось. Звучала история, что две женщины дружили еще со школы, которую окончили в Париже, потом вместе уехали в Лондон и там вынашивали мысль открыть книжную лавку, что и сделали в 1915 году. Сильвия даже не знала, чему в отношениях этих двоих она завидовала больше: непринужденному ежедневному партнерству в делах, книжному сестринству или очевидной физической близости. А сколько времени минуло с тех пор, как самой Сильвии выпадала радость целовать кого-нибудь? И хотя за ней числились один-два коротеньких романа, она не решилась бы утверждать, что когда-либо по-настоящему влюблялась. И она определенно никогда не бывала так близка с кем-либо, как были Адриенна с Сюзанной; по существу, они почти состояли в браке. Во всяком случае, в той мере, в какой могут состоять друг с другом в браке две женщины. В лавке они не целовались, но если одну из них приглашали в гости, то подразумевалось, что они придут вдвоем.
Сильвия ненавидела себя за свою ревность, особенно потому, что Сюзанна проявляла к ней лишь доброту. Это Сюзанна в одно из воскресений собрала их вчетвером и предложила: «Сегодня тут поблизости показывают старые серии Жюдекса, давайте сходим, а?» И вот, набив полные карманы лакричных конфеток и бутылочек бренди, они с Адриенной и Сильвия с Киприан уже сидели в темном зале кинотеатра и потихоньку пьянели, восхитительно погружаясь в мелодраматические перипетии на экране.
В антракте Сюзанна и Киприан отлучились в уборную, и Адриенна, наклонившись к самому уху Сильвии, прошептала:
Твоя сестра почти так же великолепна, как ты.
Боже милостивый, каким жаром отдались эти слова у нее в груди.
Конечно, очень мило с твоей стороны, но, право же, совершенно абсурдно.
Не всякая звезда сияет ярко, как étoile polaire, chérie[16]. Есть и более эфемерные, более утонченные, но они ничуть не менее прекрасны и ничуть не меньше значат.
Спасибо, только и прошептала Сильвия, но как же ей хотелось сказать больше что сама Адриенна подобна Солнцу, что среди них она ярчайшая звезда, согревающая всех своим теплым светом. Хотя подобные излияния вряд ли были бы к месту, учитывая, что Сюзанна могла вот-вот вернуться. Уверенная, что чудовищно, предательски покраснела, Сильвия заметила направляющуюся к своему месту Киприан и промямлила Адриенне, что теперь ее очередь воспользоваться дамской комнатой.
Уже совсем стемнело, когда спустя четыре часа их четверка вышла из кинотеатра и Киприан сказала:
Да уж, зрелище, конечно, жуткое, но спасибо вам, что купили билеты и внесли свой вклад в мою зарплату.
Вы были восхитительны! хором воскликнули Адриенна с Сюзанной и принялись вспоминать понравившиеся им сцены, в которых блеснула сестра Сильвии.
Какие вы милые, что так лестно отзываетесь о моей игре, однако мне срочно требуется выпивка. Как насчет бара на Эдгара Кине?
У Сильвии перехватило дыхание от того, сколько всего вдруг открылось ей: пускай она предполагала, что Адриенна с Сюзанной уже догадались о ее лесбийских наклонностях, но сама она ни словом не подтверждала этой догадки; сестрица же ее определенно считала, что тут нужно внести ясность. Все они были одеты совсем несоответствующе для заведения, куда посетительницы неизменно являлись в костюмах или платьях с блестками, так что все четверо явно поняли, куда клонит Киприан.
Впрочем, ни Адриенна, ни Сюзанна и глазом не моргнули. Сюзанна, деланно зевнув, заметила:
Я и сама люблю пропустить аперитивчик у Лулу, несмотря на всю тамошнюю театральщину, но сейчас мне что-то совсем неохота переодеваться, а вам?
И мне, поспешила ответить Сильвия. Я тоже слишком устала.
Словом, уловка Киприан сработала, и если между ними еще оставались какие-либо недомолвки насчет сексуальной ориентации друг друга, то теперь они устранились.
Все еще находясь в образе, Киприан капризно выпятила нижнюю губу и сообщила:
Вы зануды.
Как-нибудь в другой раз сходим, chérie, сказала Адриенна. Я знаю тут неподалеку одно местечко, там роскошно готовят sole meunière[17].
Ловлю на слове, отозвалась Киприан.
Пока они шли вниз по улице к бистро, Киприан с Сюзанной оказались чуть впереди, и, когда Адриенна продела руку под локоть Сильвии, та не преминула чуть крепче необходимого прижаться к пышным мягким формам владелицы книжной лавки.
Как-то раз, одним вечером ранней осени, сирена воздушной тревоги заревела, когда они заканчивали прибираться в лавке, собрав пустые винные бутылки и расставив по местам стулья после литературных чтений Андре Спира[18]. Соблюдая их традицию, с первым сигналом сирены Сюзанна подхватила бутылку с остатками бордо, чокнула ею о соседнюю бутылку и одним глотком весело ее осушила.
Она кашляла. Она кашляла все сильнее и сильнее, по мере того как дни укорачивались, а воздух прихватывали осенние холода.
Сильвия стыдилась чувств, которые вызывал у нее кашель Сюзанны. Кашель и темнеющие под ее глазами багровые тени. Хотя никто о том ни словом не обмолвился, Сильвия подозревала, что Сюзанна больна туберкулезом. Чахоткой. В некотором смысле эта болезнь идеально подходила такой диккенсовской красавице и ее истинно викторианской компаньонке.
Как Сильвия ни стыдилась признаться даже самой себе, она взяла за привычку появляться в лавке у Адриенны, когда наверняка знала, что Сюзанны там не будет, поскольку под вечер кашель укладывал ее в постель, требуя довольно-таки grand petit somme[19].
Пожалуй, я больше живу среди книг, чем среди людей, заметила Адриенна, пока они с Сильвией расставляли на полках недавно полученную партию новых романов.
Да, и я тоже! В знак взаимного признания они обменялись улыбками. Ошеломительное облегчение снизошло на Сильвию, когда она услышала, что эта богиня с улицы Одеон, чьего внимания добивались столькие выдающиеся умы, тоже предпочитает компанию слов обществу людей.
Оглядываясь в поисках свободного места на полках, Адриенна перевела свои аквамариновые глаза на Сильвию и сказала:
Но даже мне время от времени требуется немного отвлекаться от книг. Все равно уже время закрываться. Как ты насчет того, чтобы пробежаться по залам импрессионистов в музее дОрсе? Давненько я не проведывала «Олимпию».
Не прошло и часа, как они уже стояли перед «Олимпией» Эдуарда Мане, полной внутреннего величия фигурой обнаженной проститутки, уставившей на них с Адриенной взгляд, полный дерзкой непокорности.
Она-то и дала начало всему, заметила Адриенна, всем другим полотнам, Моризо и Моне, и Ренуарам, и Боннарам с Сезаннами. Ей они всем обязаны.
Сильвия сощурилась, разглядывая алебастровую фигуру и то, как образуют ее легчайшие мазки кисти, как они складываются в облик чернокожей служанки, едва намеченный на темном фоне, и букет цветов, который та подносит своей госпоже, выполненный такими же поразительно чистыми красками. Сильвия полагала, что «Олимпия» покажется ей соблазнительной, раздразнит в ней возбуждение, недаром шестьдесят лет тому назад эта нагота вызвала огромный скандал среди первых зрителей, но нет, сегодня она смотрела на картину скорее оценивающим взглядом Адриенны. Увиденное, как она сейчас понимала, знаменовало самое начало современного искусства, которое и теперь развивали своими работами Пикассо, и Матисс, и Ман Рэй[20], равно как и писатели, экспериментировавшие с литературными вариациями живописной техники: поглощенные раскрытием возможностей языка, подобно художникам, исследующим возможности красок, разделявшие решимость изображать «современную жизнь», как называл ее Бодлер, во всем ее великолепии и во всей же гротескности. Ибо современная жизнь определенно была уделом богов, о чем недвусмысленно говорило имя проститутки, послужившей Мане натурщицей.