В центре посёлка располагалась усадьба известного купца владельца сундучного заведения. Назовём его Петром Яковлевичем. Большой двухэтажный дом (первый этаж каменный, второй деревянный) фасадом выходил на улицу. В глубине усадьбы находилась мастерская, чуть поодаль разные хозяйственные постройки. На «фабрике» Петра Яковлевича только собирали сундуки: детали к ним и листы с «морозом» покупали в других заведениях. Множество кустарей работало на него, множество зависело самым непосредственным образом: при нужде мастера шли к хозяину и тот им давал в долг до будущего жалованья.
Пётр Яковлевич был мужик оборотистый. Он желал торговать не только сундуками, но и разными другими товарами: держал две лавки в разных концах посёлка, в которых можно было купить пряности, сушёные фрукты, конфеты. Впрочем, нельзя сказать, что это был жадный и жестокий человек, вовсе нет: построил часовню за свой счёт, жалованье выдавал вовремя, рабочих шибко не притеснял, как другие. Пожалуй, строг был, но за это уважали. Особенно Пётр Яковлевич не любил пьяниц и сквернословов с этими разговор у него был короткий. Почему? Потому что он держался старой веры, то есть был, как говорится, «приверженцем древлего благочестия». И детей своих так же воспитывал. Невестка его по мере возможности принимала участие в семейном деле. Муж её, Фёдор, рано умер. Она оказалась весьма толковой помощницей начинавшему стареть хозяину мастерской.
Однажды рачительный Пётр Яковлевич подумал, что гораздо дешевле не покупать листы с «морозом», а делать их в своей мастерской. В ту пору славился товар детальной «фабрики» Овчинникова. Она была хоть и маленькая (работал сам хозяин с сыном), но в ней делали «мороз» такого цвета, который никто не мог повторить: нежно-зелёного, с аквамариновым оттенком. Разумеется, Овчинников держал в секрете рецепт своего «мороза».
И Пётр Яковлевич решил схитрить.
В один из дней он велел кликнуть Прошку, рабочего своей «фабрики». Тот был парень с руками, толковый, сильный, но, как говорится, себе на уме. Поднялся он к Петру Яковлевичу на второй этаж дома, и что-то долго они с ним обсуждали. А потом рабочие слышали, как хозяин «фабрики» прокричал:
Пошёл вон! И чтоб духу твоего здесь больше не было!
Потом с лестницы скатился красный Прошка и, боязливо оглядываясь, поспешно вышел за ворота усадьбы.
Мастеровые переглянулись. Получить от ворот поворот эка невидаль, но Прошка был парень работящий и непьющий. Что он мог натворить? Или что мог наговорить, чтобы довести обычно спокойного хозяина «до белого каления»? Ведь Пётр Яковлевич никогда не кричал на своих рабочих. Если кого и выгонял, то за дело и вполне пристойно. Человек он был такой. Всё порывался отойти от дел да душеспасительные книги читать, но увы не на кого было оставить «фабрику».
Итак, Прошку выгнали. Через несколько дней он пришёл к Овчинникову: так мол и так, хочу у вас работать.
А выгнали тебя за что?
Да ни за что!
Все так говорят. Признавайся: за что тебя выгнал Пётр Яковлевич?
За растрату материала. Но я не виноват! Я был обойщиком, а жесть нарезали другие люди, я лишь обивал сундуки.
Что же ты не сказал этого хозяину?
Я сказал.
А он что?
Осерчал. Говорит, врёшь, непутёвый.
Не похоже это на Петра Яковлевича. Лукавишь ты, парень.
Здоровьем маменькиным клянусь!
Не клянись никогда, особенно этим, строго сказал Овчинников.
Не буду. Что же мне теперь делать? По миру идти?
Мне нужен дельный человек. Будет много работы ближе к весне ярмарка скоро. Ты долго работал у прежнего хозяина?
Два года.
Что ж Приходи завтра, посмотрим на тебя.
И Прошка пришёл. Парень он был смышлёный всё на лету схватывал. Вскоре Овчинников уже нахвалиться не мог и поручал ему самые ответственные операции. А Прошка нет-нет да спросит, как «мороз» делать. Овчинников пока хитрил не хотел всей тайны новичку доверить.
Но однажды, через месяц работы, на очередной вопрос Прошки, он ответил:
Да ничего мудрёного тут нет: надо веницейскую ярь смешать с масляным лаком, и потом хорошенько просушить.
После обеда Прошка исчез.
На следующий день Овчинников подождал-подождал его и, усмехнувшись, спокойно принялся за работу.
А Прошка, выведав секрет, прибежал вечером к Петру Яковлевичу.
Уж больно просто, сказал старый купец.
Решили попробовать. Спустились в мастерскую, взяли жестяные листы. Печь, слава Богу, ещё не остыла.
Увы! «Мороз» получался не такого нежного оттенка, как у Овчинникова.
Говорил же я, что слишком просто. Надул тебя Овчинников сказал Пётр Яковлевич.
От греха подальше он решил отправить Прошку с караваном в Нижний пусть за сундуками приглядывает4.
Через месяц Овчинников привёз заказанные листы с «морозом». Нежно-зелёного цвета, с аквамариновым оттенком.
Лукаво улыбаясь, он спросил Петра Яковлевича:
А где же ваш шпион?
На ярмарке. Продашь мне свой секрет? Не поскуплюсь.
Ни за что. Мне детей кормить надо.
Невьянск, Санкт-Петербург
Бесовское время
Среди изумрудных сосен и серебристых гор притаился старинный заводской посёлок. Когда-то жизнь здесь кипела: гудели домны, стучали молоты, скрипели телеги купцов, приезжавших на ярмарку. Это был мощный завод, краса и гордость демидовской металлургической империи. В XVIII веке сюда согнали мастеровых из разных мест и приставили к работе. Жестокость была неимоверная: за малейшие проступки наказывали розгами или сажали в подвалы высокой башни. Люди знали только адскую работу с раннего утра и до позднего вечера. Приказчики измывались над мастеровыми, мастеровые над учениками. А управляющий с радостью писал длинные отчёты владельцам завода, и бумаги эти были до краёв наполнены подобострастием и лестью.
Но со временем жизнь взяла своё действительность приняла более человеческий облик. Мастеровые начали приноравливаться, появились разные промыслы: одни люди расписывали подносы, другие делали берестяные туеса, третьи сколачивали сундуки. Особенно это распространилось после отмены крепостного права каждому предоставили возможность заниматься тем, чем он хотел и мог. Некоторым удавалось сколотить огромные состояния и такие счастливцы целыми семьями выкупали себя на волю. Большинство записывалось в купцы или мещане.
Грянула революция.
Завод, и без этого переживавший плохие времена, совсем заглох. Ненавистных приказчиков перебили, богатых купцов раскулачили, церкви закрыли настали новые времена. Однако нужды остались прежними и люди обратились к испытанному средству кустарным промыслам.
Бойкие молодые люди с красными бантами и револьверами организовали сундучную артель все понимали, что можно было выжить, только сбившись в кучу. Отобрали у бывших хозяев частных заведений все сундуки, доски, жесть и инструменты. Затем, порыскав по посёлку, нашли большое заброшенное помещение, привели его в порядок: подмели пол и повесили плакат «Слава труду!» После скромного торжества, закончившегося двумя драками, одни поехали по ближайшей округе за заказами, а другие начали собирать мастеров. Большинство легко поддалось на уговоры: надо кормить семьи. Других уговаривали, третьим угрожали. В итоге собралась вполне крепкая артель с председателем (бывшим беглым арестантом) во главе. Назвали её просто «Красный сундучник».
И начались трудовые будни.
Мастера, воспитанные в частных «фабриках», знали своё дело. Посередине рабочего помещения быстро росла гора готовой продукции сундуки, украшенные листами белого «мороза» и полосами с растительным орнаментом. Большие партии отправляли в разные концы России.
Чуть позднее завели рабочие книжки, на одном из собраний решили устроить кассу взаимопомощи, а потом выпросили разрешение в вышестоящих инстанциях на устройство дома отдыха для трудящихся. Дело пошло, все были довольны. Даже начали песни петь. Всё, казалось бы, шло прекрасно в этом «лучшем из миров», как писал один буржуазный философ.
А ближе к осени грянул гром из областного центра пришла директива: срочно подготовить изделия для выставки достижений трудового народа. Руководители артели озадаченно почесали затылки: требовалось что-то необыкновенное, во вкусе рабочего класса, соответствующее его «мыслям и чаяниям». Думали долго и ничего не придумали. В итоге приказали каждому члену артели думать самостоятельно. Если на следующее утро кто-нибудь явится без предложений, будет наказан рублём. Рабочие, погрустнев, разошлись по домам.
Долго в окошках заводских изб горел свет кучи махорки были выкурены, многие литры чая были выпиты: все размышляли, чем удивить областное начальство. Было очень хорошо известно, что шутить оно не любит и в случае чего рублём не ограничится.
День начался бодро с общего собрания.
Рабочие долго и шумно заполняли помещение, пока сквозь гул голосов не прогремел стальной призыв председателя к тишине. Начальник начал по списку вызывать членов артели. Каждый подходил к столу, стоявшему на возвышении, и громко озвучивал идеи к выставке. Одни предлагали изобрести новый вид изделий, другие чеканить на сундуках профиль вождя революции, третьи сделать огромный-преогромный сундук, в котором бы поместилось несколько человек. Многие смиренно признавались, что ничего не придумали.
Председатель мрачнел с каждой минутой. После предложения чеканить на сундуках символы Советской власти, он ударил кулаком по столу и прокричал:
Не то! Всё не то! Товарищи, разве вы не понимаете, что все будут чеканить профиль Владимира Ильича и все будут изображать символы Советской власти?! Этим никого не удивишь! Есть ещё предложения?
Все молчали.
На Колыму захотелось за невыполнение приказов начальства?! В области ведь не будут штрафовать у них разговор короткий!
Все знали эту печальную истину и сокрушённо качали головами.
Неожиданно в помещение, хохоча, вошли два опоздавших рабочих. В руках у них было что-то тяжёлое. Когда мастера вынесли ношу на свет, все ахнули: это был большой сундук, сколоченный из икон! С его лицевой стороны на присутствующих строго смотрел святой Николай, на одной из боковых святой Георгий убивал дракона, а на другой какой-то упитанный мученик страдал у креста. Крышка была сделана из большой иконы Казанской Богоматери.
Председатель сказал с возвышения:
Вот! Вот, это то что нужно! Выписать им премию! Покажем нашу антирелигиозную сущность Религия на службе у народа!
Рабочие долго разглядывали этот удивительный предмет, кто-то восхищённо ахал, а кто и недоумевал. Потом все разошлись к верстакам и молоткам план никто не отменял. Большинство было довольно тем, что проблема так легко разрешилась.
А на следующее утро сундук пропал.
Вместо него стоял другой огромный, старинный, блестящий. На боковых стенках висели кованые ручки. Ножки были широкие, мастерски вырезанные кем-то из уральских кустарей. На «морозных» жестяных листах блестели изображения прихотливо извивающихся ветвей. Из замочной скважины выглядывал медный ключ.
На сундуке лежала записка.
Мгновенно собралась толпа. Пришли даже те, кто грузил готовые сундуки на телеги. Ошеломлённый председатель схватил листок и стал читать. Послышались голоса:
Вслух! Вслух!
Хорошо. «Товарищи члены артели Красный сундучник! Вчера вечером я забрал ваш сундук, потому что из икон делать сундуки нельзя. Это противно всей человеческой правде. К тому же это иконы из нашей церкви. Я разберу сундук, а вам даю другой. Стоит он дороже. Вы сможете, коли будет желание, показать его на вашей выставке. Если повернуть ключ, то заиграет музыка и сразу станет весело. Ваше бесовское время когда-нибудь закончится. Церкви откроются, возобновятся службы и начнутся крестные ходы. Людям снова понадобятся иконы, дабы молиться Господу нашему Иисусу Христу и его святым. С пролетарским приветом, Акинфий Овчинников». Снизу виднелась приписка: «Желаю здравствовать».
В тишине кто-то сказал:
Как там написано? «Бесовское время»?
Председатель зло прошептал бухгалтеру:
Говорил, не надо было брать этого раскольника? А? Говорил? Что теперь делать?
Посовещавшись, решили следующее. О происшествии никому не говорить. Из раскулаченных домов и закрытых церквей набрать побольше икон. Сделать из них сундук. Около него поставить охрану. Отправить на выставку заранее.
Говорят, артель тогда получила грамоту, а председатель похвалу из области. Сундук попал в краеведческий музей и стал «средством антирелигиозной пропаганды». Около него всегда собирались большие группы школьников.
Невьянск
Обретение биографии
Удивительно, как много секретов таят в себе сундуки и шкатулки! Как много неясностей в их истории! Как много версий и как мало доказанных гипотез! Да чего греха таить: даже не все очаги сундучного производства известны, не все мастерские изучены! И какая же радость охватывает исследователя, когда удаётся заполнить хоть одну лакуну!
Внутренняя суть вещи определяет её «биографию». Как у людей. Вещь лукава и хитра часто она предстаёт тем, чем не является на самом деле. Тоже как у людей.
Однажды в одном из глухих уголков северо-запада России я встретил интересную шкатулку. Она была покрыта жестяными листами с «морозом» янтарного цвета. Металлические полосы, образующие клетку на поверхностях шкатулки, были украшены в технике гравировки незамысловатыми мотивами: ромбами, кругами, волнистыми линиями и т. д. Замочная пластина соответствовала уральским образцам она была сделана в форме, напоминающей двуглавого орла. На боковых сторонах шкатулки прикреплялись фигурные ручки. В целом она была типичным произведением уральских сундучников второй половины XIX века. Её внешний вид отвечал моим представлениям о местных изделиях того времени. На дне шкатулки я обнаружил чернильные надписи, которые нередко встречались на произведениях, участвовавших в крупной петербургской выставке 1902 года.
Тем не менее, расплывчатыми сведениями и ограничивалась «биография» шкатулки. Более этого о ней ничего сказать было нельзя. Вещь оказалась «слепой» и «глухой», она робко пряталась в массе себе подобных. Не шкатулка, а сплошная загадка. К тому же её пропорции внушали какое-то тревожное чувство. Они упрямо выталкивали предмет из ряда прямых аналогий.
Выяснилось, что шкатулку двадцать лет никто не открывал. Тогда я решил её открыть! Пригласил местного жителя мастера «золотые руки». Он, несколько минут осторожно «поколдовав» над замком, с торжествующим видом приподнял крышку. Я немедленно заглянул внутрь.
А там были отделения разной формы. Шкатулка явно предназначалась для транспортировки посуды: чашек, блюдец, тарелок, стаканов, ложек, ножей и вилок. Ещё одна загадка. И тут меня осенило: это не шкатулка, а совершенно другой тип изделия погребец!
Теперь можно было смотреть каталог выставки 1902 года. Почему? Потому что шкатулок там было очень много, а погребцов лишь несколько. Я лихорадочно перелистал страницы и нашёл описание одного из них: 9-вершковый (в сундучном промысле была такая система измерения), двенадцать отделений, обит листами с янтарным «морозом». Всё совпадало. Рядом с этим описанием указывалось, что погребец изготовлен в мастерской О. П. Лаптева, которая находилась в Нижнем Тагиле.