Глаза Полоцкого сверкнули сумасшедшей молнией при этих словах, он снова начал было что-то говорить но Анна уже не могла слушать и не в состоянии была смотреть в его сторону. После суток, что она провела без сна, после нападения разбойников, пожара, дороги в город и, наконец, того, что произошло между ней и князем, сил у неё оставалось всё меньше. Свинцовая усталость сковала не только тело, но и разум. Она почувствовала, как голова её буквально падает на грудь; Анна подобрала ноги и упёрлась лбом в скрещённые ладони.
Простите, князь, пробормотала она. Простите, я не слышала, что вы сказали
Полоцкий умолк, вгляделся в неё, затем быстро вышел. Он воротился с большим тёплым одеялом в руках; Анна уже почти спала, свернувшись клубком на диване. Вацлав Брониславович закутал её поплотнее, легко поднял на руки.
Я устрою вас в спальне: там натопили, вам будет тепло и удобно, прозвучал над её ухом ровный голос. Не беспокойтесь больше ни о чём.
Анна уже и не смогла бы побеспокоиться ни о чём на свете: тяжёлый, тёмный сон без сновидений накрыл её и понёс, покачивая, будто безбрежный океан уносил от берега утлую лодочку
Глава 4
Стоял туманный зимний день, накрывший Петербург низкими тучами, точно пуховым одеялом. Из туч беспрестанно сыпались мягкие крупные снежинки, они собирались в сугробы, которые, на радость ребятишкам, сплошь усеяли улицы: дворники не успевали убирать снег. Угрюмые тёмные громады каменных зданий, тоже припорошённые снегом, казалось, спали чтобы вскоре ожить, осветиться светом из окон, наполниться голосами и музыкой.
Снег был мягкий, пушистый; он не скрипел под ногами прохожих, а создавал иллюзию бесшумных шагов. Все звуки в городе приглушил снегопад, но тишина не была безжизненной напротив, она навевала приятное утомление и спокойную дремоту.
Недалеко от Сенной по протоптанной в снегу дорожке с трудом двигалась молодая женщина, одетая весьма скромно, закутанная в пелерину и большую чёрную шаль. Она шла, низко опустив голову, словно боялась, что какой-нибудь прохожий заметит её и узнает.
В Столярном переулке она постояла недолго, бросила взгляд направо, и, оглянувшись на окрестные здания, сверилась по номерам, далеко ли ещё идти. Ей нужен был дом, где в одной из квартир можно было получить денежную ссуду под залог золотых, серебряных и прочих ценных вещей. Заклады принимались, начиная с восьми часов утра, а так как, по зимнему времени, уже в пятом часу начинало темнеть, женщина торопилась. Спотыкаясь в снегу, она пробралась по узкой тропинке к трёхэтажному тёмно-серому дому, который показался ей ещё более угрюмым, чем его собратья.
Она постояла ещё немного, собираясь с духом. Деньги были очень нужны. И даже если сегодня задуманное ею предприятие увенчалось бы успехом неизвестно, что из этого могло выйти впоследствии. Она была должна хозяйке квартиры, где нанимала комнату. Та была вовсе не сурова, но позволять себе жить в долг дама не намеревалась. И так дела шли хуже некуда.
Беспечные дворники оставили участок перед домом совсем нерасчищенным тропинка, что вела к парадной лестнице, была столь узка, что в ботинки женщины набралось порядочно снегу, пока она, наконец, доковыляла до двери.
На лестнице было полутемно; отворил сам хозяин. Это был мужчина средних лет, высокий, весьма полный, со строго поджатыми губами, тщательно подстриженными усами и бакенбардами, в опрятном сюртуке. Медная табличка на двери оповещала посетителей, что звался он господином Дорошкевичем В. И.
Дорошкевич важно и сухо кивнул, пропустил гостью в идеально прибранную приёмную комнату и тут только, при скудном свете угасающего дня узнал посетительницу.
А, это вы, госпожа Калинкина! Надеюсь, пребываете в добром здравии?
Да Я заклад принесла, ответила дама, названная Калинкиной.
Как так, опять заклад? с досадой вопросил он. Так ведь ваши прежние заклады всё ещё не выкуплены и вы же просили меня их не продавать! Помилуйте, как же я теперь могу иметь с вами дела? Я, знаете, во всём люблю порядок, а то что же-с?
Да Всё так робко произнесла дама. Мне, Валериан Иванович, больше не к кому пойти. Мне вас только и рекомендовали, а больше я никого не знаю
Могли бы отправиться в ломбард, что рядом с Гостиным двором, равнодушно посоветовал ростовщик. Там и дадут вам больше.
На лице Калинкиной изобразился испуг.
Рядом с Гостиным двором? Ах, нет, нет! Туда никак нельзя! воскликнула она.
Дорошкевич пожал своими жирными плечами.
Не знаю, право, на что вы рассчитываете, произнёс он. Я вещь, разумеется, приму-с Но ваши прежние заклады, стало быть, держать уж более не буду-с. Не обессудьте-с.
Посетительница огляделась с тоской. Она всё ещё как бы не понимала до конца, что это происходит именно с ней, да не во сне, а наяву. У неё в глазах светилась какая-то неясная надежда вдруг её дела как-то да образуются?
Валериан Иванович, проговорила она умоляюще, мне теперь денег надо Очень! А крест я выкуплю, клянусь! Не продавайте, Христом-Богом прошу он мне от папеньки ещё достался!
Говоря это, посетительница подошла совсем близко к Дорошкевичу, так что тот, не теряя достоинства, немного попятился.
Вы, сударыня, ежели рассчитываете своею красотой меня растрогать напрасно-с! он наставительно помахал пальцем перед её лицом. Всякий знает, что Дорошкевич дела ведёт с толком-с! И ни слезами, ни обещаниями меня не проймёшь!
Калинкина почувствовала, что он был прав: ростовщик возвышался перед ней, точно огромная каменная глыба проще было бы растрогать фонарный столб, чем его. Она вся поникла, отвернулась и, казалось, готова была уже выйти из комнаты, но одумалась и дрожащими руками расстегнула ридикюль.
Вот оно, последнее, упавшим голосом произнесли она, протягивая ростовщику золотой крест на цепочке.
Это, правду говоря, была не последняя её драгоценность. Первым в шкап ростовщика отправилось за бесценок обручальное кольцо наименее дорогая для дамы вещь. Потом серьги с рубинами. Она пыталась откладывать деньги, беречь их, но никак не выходило. Помимо рубиновых серёжек и отцовского креста, она владела ещё изящным золотым браслетом, украшенным тремя жемчужинками. Но посетительница ни за что не рассталась бы с этой вещицей, так как браслет был ей особенно дорог насколько она знала, отец подарил маменьке этот браслет в день рождения их единственной дочери её самой.
Дорошкевич опытной рукой ощупал драгоценность, поднёс к глазам: крест был небольшим, но золото явно чистое, без обмана.
Ну, что же Тридцать рублей вам можно тотчас получить, коли изволите-с.
Как так, только тридцать? вскрикнула Калинкина. Да ведь он в лавке все восемьдесят стоит! Побойтесь Бога, Валериан Иванович!
Как же, вы ведь и прежние заклады выкупать не спешите? А я в долг уж всяко не раздаю! Жить-то на что-то нужно? И проценты вперёд, только так-с!
Выяснилось, что бедной даме приходилось получить всего двадцать восемь рублей за отцовский крест, коли прибавить проценты. Она стояла, опустив голову: снова, как и много раз до этого, ей почудилось, что всё это происходит не по-настоящему, а в каком-то дурном сне. Ведь не могло же всё это: безденежье, квартира, хозяйка, ростовщик и заклады случиться именно с ней!
Валериан Иванович же, подобно многим своим товарищам по ремеслу, давно уже выучился безошибочно угадывать, только увидев посетителя, кто перед ним и как можно обойтись с человеком к наивыгоднейшей для себя пользе. Эту даму, называемую Калинкиной Анной Алексеевной, к нему направила добрая приятельница, пользуясь полной и совершенной наивностью молодой «барыньки». Ту следовало как можно сильнее «ощипать», пока дамочка не начала разбираться, что к чему. Дорошкевич, впрочем, и без подсказок приятельницы полностью угадал бы, какого рода посетительница перед ним. Явно родилась в прекрасной семье, выросла в неге и холе, жизни не знает, привыкла, что деньги появляются из кошелька, как только в них возникнет надобность. Прежняя её судьба была сокрыта завесой тайны, однако Валериан Иванович предполагал, что барынька либо стала жертвой какого-нибудь лихого проезжего гусара, увезшего её из отчего дома, либо сбежала от мужа. То и другое он встречал весьма часто у своих клиенток из хорошего общества.
Печальная судьба такой бедняжки тоже была частенько предопределена, особенно ежели та была молода и хороша собой. Хотя бывало и так, что обманутый муж или разгневанный отец всё-таки забирал несчастную жертву в родное гнездо. Хуже всего приходилось тем, у кого, помимо прочего, на руках ещё оказывался младенец, прижитый от ветреного bel-ami. Таких детей чаще всего приходилось подбрасывать к дверям приютов или отдавать на воспитание, платить за которое жертве обстоятельств было обычно нечем.
Нынешняя посетительница, однако, держалась по сравнению с другими даже с каким-то мужеством. Она ни разу не пролила ни слезинки в комнате сурового Валериана Ивановича, а ещё она считала ниже своего достоинства долго спорить и торговаться.
Она всё-таки взяла деньги, хотя руки её и дрожали, расписалась о получении и поблагодарила ростовщика. Дорошкевич, не меняя назидательного тона, напомнил о сроках выкупа и пожелал посетительнице «полнейшего здравия и благополучия».
Когда же она вышла, совсем завечерело. Теперь, сквозь мглу и снегопад, даме предстояло добраться до того места, которое в последние месяцы стало для неё домом. Идти надо было далеко. В задумчивости она отправилась было пешком, но не прошла и четверти часа, как совершенно утомилась и запыхалась: пробираться в её скромных ботиночках по рыхлому снегу оказалось слишком трудно. Калинкина окликнула извозчика тот помог ей взобраться в сани и даже предложил накрыться потёртой меховой полостью.
Дама сошла на Средней Колтовской, что располагалась на Петербургской стороне, неподалёку от реки Ждановки. Здесь были узкие, тихие улочки с деревянной мостовой, семейные домики с небольшими садиками, собственными цветниками и палисадниками а вот доходных, многоэтажных домов, напротив, в этом месте отродясь не бывало. Калинкина, порядком измученная путешествием, постучала в один из таких ладных, в пять окошек, домиков с мезонином. Однако по сравнению с другими этот дом был даже несколько больше и значительнее на вид. Наворотная дощечка гласила, что там проживала вдова коллежского секретаря Аграфена Павловна Лялина.
Дверь отворилась, прежде чем госпожа Калинкина успела поднять руку и постучать. Появилась сама хозяйка: высокая, стройная женщина лет сорока, с прямой спиной и тонкими руками, очень изящно сложенная. Одевалась она весьма просто, но со вкусом, и походила гораздо более на представительницу обедневшего дворянского рода, нежели на мещанку. Её белокурые волосы были уложены в высокую причёску, волосок к волоску, кожа, несмотря на возраст, оставалась ещё вполне гладкой, тонкие губы часто улыбались, а большие серые глаза слегка щурились: Аграфена Павловна была близорука.
Вот и вы, моя хорошая! Неужели всё-таки отправились туда? Зачем же утруждаться, да ещё в такую погоду?! Я бы подождала с оплатой
Нет, Аграфена Павловна, даже не говорите! Я не стану жить в долг! ответила госпожа Калинкина, позволяя увлечь себя в небольшую, чистенькую комнату, представлявшую собой отличный образец мещанской гостиной. Пианино, вязаные салфеточки, бесчисленные безделушки составляли, видимо, особую гордость хозяйки дома.
А то дело, о котором вы упоминали? осведомилась Аграфена Павловна.
Постоялица на мгновение смутилась.
Я Я пока не хотела бы
О, не беспокойтесь, дорогая Анна Алексеевна! Я вовсе не собираюсь выпытывать ваши тайны просто-напросто мне очень хочется помочь вам!
Однако госпожа Калинкина опустила глаза и не прибавила ни слова. Хозяйка дома несколько мгновений испытующе наблюдала за ней, а потом, как ни в чём не бывало, позвала к столу. Перед ужином постоялица направилась в предназначенную ей комнату, чтобы переодеться.
* * *
В маленькой, опрятной и скромной комнатке наверху, где стояла узкая кровать, небольшое трюмо, несколько стульев и платяной шкаф, госпожа Калинкина в изнеможении прилегла на постель, глядя перед собой остановившимися глазами. Эта чужая убогая комната, чужие люди, любезная, но любопытная хозяйка, безденежье, унижения от ростовщика, которые ей приходилось испытывать Да ещё постоянный страх неизвестности! «Ах, папенька, папенька! Такой ли жизни вы хотели для меня? Если бы вы знали, к чему приведёт замужество, которое казалось вам такой удачей!»
Анне было сложно вспоминать про тот вечер, когда они с князем Полоцким едва не сделались близки. Она так до конца и не поняла, что между ними произошло: слишком ей не хватало опыта в общении с мужчинами. Полоцкий сказал, что любит другую, стало быть, не может изменить! Но их страстные объятия, его ласки!.. До сих пор Анну бросало в дрожь, когда она думала об этом. В ночь нападения разбойников она в угаре решила, что Вацлав Брониславович любит её больше жизни, но и тут её постигло разочарование. Он отверг её, отверг после того, как она сама к нему пришла.
Но тогда Анна даже не успела почувствовать себя вконец униженной или несчастной: она слишком устала, слишком была измучена. В тот вечер она просто уснула мёртвым сном, будучи не в силах ничего переживать помнила только, что Полоцкий, кажется, закутал её в тёплое покрывало и уложил в постель, сам же бесшумно растворился во мраке своей неприветливой, пустынной квартиры.
Когда Анна очнулась, она увидела над собой маленькой окошко, в котором неторопливо мелькали пятна фонарей. Она находилась в удобном дормезе, который, мягко покачиваясь, двигался куда-то по ночным улицам. Неужели её куда-то везли?!
Её окатило волной страха первая мысль была о муже, графе Левашёве, который прознал, где она, и каким-то образом забрал от князя Полоцкого. Графиня уже готова была кричать что было сил, звать на помощь но тут карета притормозила, свет очередного фонаря упал на жестковатое ложе, и Анна увидела рядом с собой бумагу, которую вначале не заметила.
«Милая Анна Алексеевна, почтительно уведомляю вас, что нашу следующую встречу придётся отложить. Уверяю, что вы в полной безопасности, никто из ваших родственников не узнает о вашем местонахождении, пока вы сами того не пожелаете. Мой Данила доставит вас в имение, где вы получите всё, что потребуется, чтобы чувствовать себя там удобно. Вам предоставят столько прислуги, сколько нужно, каждое ваше желание будет исполнено. Прошу меня простить за внезапное исчезновение, а особенно за моё недостойное поведение вчера вечером. Свой поспешный отъезд извиняю нежеланием смущать вас и причинять вам хотя бы малейшее неудобство. Надеюсь, в скором времени смогу выразить моё глубочайшее к вам почтение.
Искренне преданный вам князь Полоцкий».
Почтение! Анна смяла это сухое, невыразительное письмо в кулаке. Уж не опасается ли князь, что она станет вешаться ему на шею и молить о любви?! Она почувствовала, как краска гнева и стыда залила ей щёки. Значит, князь Полоцкий просто-напросто сбежал, лишь бы не пришлось видеть Анну и разговаривать с ней при свете дня?
Тут карета вновь мягко тронулась с места; Анну вдруг пробрала дрожь. А куда это её, собственно, повезли? Далеко ли от Петербурга? Князь не написал, где находится это самое имение, как оно называется: она не знала даже, в какую сторону они направились! И этот Данила на вид такой простодушный деревенский парнишка, а взгляд временами делается острый, холодный, почти как у самого князя! Полоцкий сказал ещё, что полностью ему доверяет
Анна снова развернула письмо и перечитала. Она не знала почерка Вацлава Брониславовича, не ведала, куда сейчас едет, понятия не имела, когда князь соберётся вновь её увидеть. Да полно, точно ли он отдал такой приказ отвезти её в имение?! Как она может верить посланию, написанному неизвестно кем, и таинственному «управляющему», с которым совсем не знакома? Если даже собственной родне и любимой горничной не стоило доверять! «Ведь этого слугу могли подкупить, точно так же, как Дениса, Любу, вероятно, и Марфу» Этот Данила, возможно, завезёт её в какое-нибудь глухое место, и там