Мам, а что такое «шалава»? вспомнила вдруг Сима.
Слово нехорошее, буркнула мать. Не повторяй всякое.
Это папа сказал, не сдавалась пытливая дочь.
Папа скажет так уж скажет, хмыкнула Екатерина Сергеевна. Не повторяй, говорю, плохие слова, бранные. Слушайся мать!
И Сима послушалась и стала «досматривать свой фильм» с ковром-самолетом, ведь это было гораздо лучше, чем нехорошие слова. Вскоре она угрелась под ватником, а потом провалилась в сон, и сон был тоже красочный и радостный. Но когда она проснулась дома под настоящим одеялом, реальность оказалась лишенной красок и наполненной все той же руганью и страхом отец появился, громыхая чем-то на весь дом и падая, как дядя Коля Котызин. Мама поспешно унесла маленькую Симу соседке бабе Вале. Баба Валя всегда пускала к себе маму, жалела ее, а отца шугала.
Отец бабу Валю побаивался, у нее младший брат в Твери милиционером работал, и только этим милиционером отца на какое-то время можно было припугнуть и утихомирить. Потому что несколько раз он приезжал к сестре в деревню и даже заходил к ним с мамой большой-пребольшой, как двустворчатый шкаф. Говорил он, как в бочку гудел, басовито и раскатисто про какую-то «тюрягу» и, что удивительно, совсем не пил. Баба Валя говорила про брата: «Больная печень». А когда Сима оказывалась у нее в гостях, что бывало частенько, то ее тоже сажали перед включенным телевизором.
Сима и в самом деле очень любила смотреть фильмы. Как ни странно, они нравились ей гораздо больше, чем мультики.
Почему, доча? поинтересовалась как-то Екатерина Сергеевна.
Ну, мам, мультики же невсамделишные, объяснила дочка. А тут все взаправду.
Она искренне считала, что так, как в фильмах, это и есть взаправду. Даже более взаправду, чем в жизни. Поэтому иногда, когда отец напивался, он представлялся ей каким-то лесным волосатым чудовищем. Он и на маму в ее «собственных фильмах» кричал этим словом «шалава», а Сима запомнила, что оно нехорошее. Но она никогда не верила, что ее добрая мама может быть какой-то там «шалавой». Ей представлялось, что это что-то вроде ожившего лохматого шалаша из веток с листьями, такая своеобразная избушка на курьих ножках, в которой сидит злобная крючконосая карга. Карга, подхватив свой шалаш двумя руками, как подол платья, бегала и пиналась лохматыми, как у отца, ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки, добытые им где-то в городе на барахолке. Кто-то, может быть, и посмеялся бы над такой картиной, но Симе было совсем не до смеха ей было страшно, потому что папа действительно в пьяном угаре сильно пинался. Сколько раз он попадал ботинками маме по коленям, и мама беззвучно плакала, а потом долго и сильно хромала после очередной отцовской бучи.
Симе было очень жалко маму, но что она могла поделать? Ведь никакой добрый молодец никогда не приходил к ним на выручку. И воображаемые «фильмы» постепенно из светлых и радостных становились все более мрачными, а сны сменялись кошмарами, от которых девочка посреди ночи с криком и плачем просыпалась.
Дядька злой пришел, сквозь слезы объясняла она перепуганной спросонья маме.
Какой дядька?
Дядька папа
Не говори так, доча, вздыхала мать.
Ладно, не буду, соглашалась дочь.
Но Сима все чаще про себя так его и называла «дядька папа». Она даже маме боялась в этом признаться, потому что об этом мог случайно узнать отец, которого Сима со временем стала бояться как огня. И только любимый медвежонок Топтыжка напоминал ей о том, что когда-то, давным-давно, отец был добрым и хорошим.
Но всему приходит конец и терпению Екатерины Сергеевны он тоже пришел. В один прекрасный но вряд ли это определение здесь уместно день, когда отца послали на машине в командировку с ночевкой, она спешно собрала свои и дочкины нехитрые пожитки и ушла из дома. Сима очень ярко запомнила, как они с мамой быстро шагали по дороге к остановке в одной руке у нее был Топтыжка, а в другой портфель. Симе было тогда восемь и училась она во втором классе. К этому времени Сима уже многое понимала. Что спасение ниоткуда точно не придет, а спасение утопающих это дело рук самих утопающих. И что маму она должна беречь и не огорчать и так огорчений хватает. Поэтому она делала все, что было в ее пока еще детских силах, помогала по дому и училась без троек. И еще постоянно что-то чирикала в блокнотике то маленьких птичек, то цветы.
Ишь, ловкие какие, заметила как-то мама, заглянув ей через плечо, что там дочка рисует. А что такие маленькие-то?
Сима пожала плечами:
Ну так. Нравится все маленькое рисовать. Аккуратненькое.
Ну, рисуй-рисуй, погладила ее мама по голове. Уроки-то успеваешь делать?
Конечно. Сима заторопилась и с гордостью развернула дневник: Смотри, по русскому четыре, по математике четыре, а по рисованию целая пятерка.
За птичек, что ль, твоих? пошутила мать. Рисовунья ты моя
Они пока что переселились к маминой маме, то есть бабушке Симы в село Кушалино. Это было от работы еще дальше, но бросить ее и думать было нечего. В маленьких поселках каждое место на счету, и все держатся за свои рабочие места, как утопающие. Поэтому Сима с мамой года полтора жили у бабушки, и добираться до работы стало еще маетнее.
Но зато уже никто не устраивал пьяных драк, потому что вскоре после переезда мама Симы подала на развод.
На алименты еще подай, жестко и строго сказала бабушка. Не прокормиться так.
Ну так неужели, ответила Екатерина Сергеевна.
А через полтора года им чудом дали комнату в бараке в Рамешках деревянном доме на три семьи. Из удобств печка, вода во дворе в колонке, а туалет все та же дырка, хоть и в доме. Но спалось уже спокойно без кошмаров
Отец один раз, в самом начале, приехал «за семьей», чисто одетый, трезвый. Но мать устроила ему неожиданно бурный «от ворот поворот» похоже, они оба такого отпора не ожидали. За Катю все встали горой, а он почувствовал себя не в своей тарелке пришлым, ненужным, лишним. Быстро стушевался и «свалил в туман», как выразилась мама. Пытался там, дома, распускать про «бывшую» всякие слухи, но односельчане прекрасно знали про их быт все. Поэтому не верили, но помалкивали, и только мужики по пьяной лавочке из мужской солидарности поддакивали и бодрились: «Да мы ей» Но до дела никогда не доходило. А потом Виктор Иваныч подался шоферить куда-то совсем далеко, да так след его и затерялся. Алименты, правда, приходили и то ладно.
Как они жили? Выживали. Лихие девяностые для всей страны время нелегкое, а уж для небольших городков, поселков и деревень тем более. Мать приходила с работы поздно, валилась с ног, и хозяйство очень быстро перешло в руки маленькой Симы. Спасали маленький огород да оптимизм мамы, всегда повторявшей: «Если уж в войну люди выжили, то и мы справимся».
Так Сима потихоньку постигала взрослую сельскую жизнь, без иллюзий. Но у нее было «ее кино». Да и мама, зная о дочкином пристрастии, всегда отпускала ее в местный клуб на всякие фильмы. Привозили разные, в том числе и иностранные. А уж когда они вместе выбирались иногда в Тверь, посещения кинотеатра были обязательными и торжественными ну как еще могла Екатерина Сергеевна порадовать дочку?
Как-то раз, когда Сима училась уже в пятом классе, мама приехала с работы позднее обычного, но очень оживленная и радостная, с большущим букетом ромашек. А ромашки были не такие, какие у них в полях растут, а другие большие, как довольные собой солнышки.
Мам, это чего? спросила Сима.
Ничего, ответила мама и почему-то смущенно засмеялась.
Хахаль, что ли? подтрунила соседка.
А хоть бы и хахаль, задорно вскинула голову Екатерина Сергеевна. Тебе что?
Да ладно тебе, добродушно мотнула головой та. Дело молодое, тебе еще гулять да гулять.
Не до гуляний, хмыкнула Екатерина Сергеевна и поспешно унесла к себе свои ромашки и не слышала, что тихонько сказала ей в спину соседка впрочем, беззлобно и со вздохом:
Ну, да, какие уж гулеванья, с прицепом-то
К пятому классу Сима уже, конечно, знала, и что такое хахаль, и что такое прицеп. Прицеп это она, Сима. А хахаль новый мамин муж, наверное.
Воображение давно, до «хахаля», рисовало ей мужчину для мамы в клетчатой рубахе, джинсах, шляпе и с сигарой в зубах. Ковбоя, наверное. Сима обожала фильмы, где были ковбои. Правда, там индейцы были добрее и красивее, но Сима придумала «хорошего» ковбоя, в сапогах со шпорами.
Мэм, церемонно сказал маме ковбой и приподнял свою шляпу.
Да ладно, смущенно сказала мама и хихикнула в ладошку.
А тот, как заправский фокусник, достал откуда-то из-за спины большущий букет ярких ромашек и протянул их Екатерине Сергеевне.
Это чтобы вы не грустили, мэм, пояснил ковбой. Это не простые ромашки, а маленькие солнышки.
Это было очень романтично. Тут откуда-то появилась и лошадь ковбоя, серая в яблоках. Она была спокойной и очень умной, потому что появилась в нужный момент. Ковбой подхватил маму, прижимающую к себе ромашки, и посадил на лошадь (мама тихонько сказала: «Ой»), а затем вскочил в седло сам. И они ускакали в направлении заката.
Симе было немного грустно, ведь она осталась на дороге одна. Но она знала, что мама достойна того, чтобы ее увезли в сторону заката на серой в яблоках лошади и с букетом. В конце фильмов счастливые герои частенько удалялись в сторону заката, и на этом заканчивался фильм. Но Сима знала, что это заканчивались их горести и начиналась новая беспечальная жизнь. Вот бы так и было всегда!
Когда Сима стала старше, она поняла, что в одноклассниках понимания бы не нашла, расскажи она им про «свое кино». А так хотелось хоть с кем-нибудь поделиться. Но подружки предпочитали не уходить в мечты, а жить реальностью обсуждали друг с другом насущные дела, наряды, мальчишек, танцы в полуразвалившемся сельском клубе под хрипящий древний магнитофон и при свете единственной лампочки. Маме иногда, правда, рассказывала. Не все, конечно. Но про ковбоя рассказала.
Фантазерка ты моя, вздыхая, говорила мама. Как ты жить-то будешь, а? Надо с небес на землю спускаться.
Мам, но там все красивее, оправдывалась Сима. А если верить в красивое, оно сбудется.
И по Волге приплывет к нам корабль с алыми парусами, улыбаясь, отмахивалась Екатерина Сергеевна.
Поэтому и мама как соратница мечтаний отпадала. Но ведь «ковбой» из фантазий переместился в реальность вполне осязаемым и настоящим, да еще и с таким же букетом из солнышек! И это случилось примерно через месяц после знаменательного букета из «Симиного кино». «Может, я волшебница?» подумала Сима, но маме ничего про это не сказала, конечно.
Мама привела его в гости к ним в барак воскресным утром, а в пятницу, приехав домой с работы раньше обычного, она у дочери и вовсе отпросилась.
Я ночевать, доченька, сегодня не приду, смущенно, но решительно сказала она Симе. И на завтра, на субботу, меня тоже отпусти. Так надо. Смотри, веди себя хорошо. Я утром воскресенья приеду
Насчет «веди себя хорошо» это было лишнее, рассудила Сима. Ей же не три года. Да уж и не десять, все-таки пятый класс. В этом возрасте Сима умела и готовить (самое простое, конечно, яичницу, кашу, картошку), и стирать, и гладить мелочовку нижнее бельишко, полотенчики.
Ну, надо так надо, покладисто сказала Сима и великодушно добавила: Если хочешь, можешь на несколько дней даже уехать, хоть на неделю. Я не пропаду, продукты-то все есть.
Екатерина Сергеевна коротко и смущенно хохотнула, покачала головой, махнула рукой, и глаза ее подозрительно блеснули. Сима испугалась, что мама сейчас заплачет, и быстро спросила:
Мам, а он не будет тебя обижать?
Вместо ответа Екатерина Сергеевна судорожно притянула к себе дочь:
Большая какая, все ведь понимаешь Да не будет. Не будет, да я и не дамся! Все, бегу на автобус, последний он. Обед в холодильнике. Я приеду скоро!
Мама выбежала за дверь.
И Сима решила, что она ни за что никому не откроет, даже соседке а то начнет еще расспрашивать и глупо и противно шутить. Девочка попила чаю, посмотрела по телевизору фильм про Тома Сойера (хорошо, что было лето и можно было не готовить уроки) и, конечно, принялась мечтать перед сном, уже удобно расположившись на их с мамой кровати. Что раздастся мелодичный звонок (которого у них не было), и на пороге возникнет фигура в белом костюме и с пышным букетом ярко-красных роз. Это ковбой переоделся для торжественности, ведь он теперь мамин жених
Конечно, он был никакой не ковбой, а главный бухгалтер с маминой работы в лесхозе. Она знала это по обрывкам разговоров взрослых и видела его несколько раз когда мама брала ее с собой на работу. Смешной такой, добрый, мягкий, улыбчивый и тихий. Говорили, что женат он еще ни разу не был наверное, ждал Симину маму. Это казалось девочке очень логичным. По странному стечению обстоятельств его звали тоже Виктором, как и Симиного отца, только он не пил и не дрался и, значит, был хорошим.
В пятницу девочке снились радужные сны, где она шла гулять с мамой и ее женихом, а в субботу она проснулась и почувствовала себя совершенно взрослым самостоятельным человеком. Приготовила яичницу с хлебом, помидорами и колбасой, поела, прибралась в комнате, посмотрела по телевизору комедию. В кухне соседи, конечно, всю субботу судачили, пытались Симу расспрашивать: «А мама надолго ли поехала? А куда? А с кем?» но девочка молчала как партизан и старалась лишний раз в кухне не показываться.
В воскресенье проснулась очень рано ведь обещала приехать мама. А вдруг она не одна приедет, а с женихом?!
Сима была настроена очень решительно. Она собиралась испечь блинчики (мама показывала ей, как это делается, и девочка запомнила), а заодно строго-настрого сказать жениху, что маму обижать она не позволит. Он, конечно, хоть и кажется добрым, но мало ли. Может, сказать ему, что она стукнет его сковородкой, если что?.. Нет, это как-то по-детски. Ну, может, предупредить его, что, если он будет пить и драться, они с ним тоже разведутся, как и с отцом, которого Сима стала потихоньку забывать?.. Нет, это неудобно, он ведь еще даже не приехал
А как же ей, Симе, теперь называть его? Родного отца она называла «дядька папа» потому что он и вел себя как совершенно чужой да еще и противный дядька. Этот тоже чужой. А скоро будет свой, то есть мамин. Может, его папой надо называть? Это как-то странно будет. Ну, может, потому что она еще не привыкла?..
Сима так волновалась, что не могла больше думать ни о чем другом. Она перебирала в голове разные варианты развития событий, а между делом пекла блинчики. Это ее успокаивало. Тем более что блинчики получались вкусными Сима уже сама съела несколько штук. Мама научила ее некоторым хитростям, чтобы блинчики получались ажурными, тоненькими и не рвались, когда переворачиваешь, надо просто влить в тесто немного крутого кипятка. Ну, и периодически смазывать сковородку кусочком сала. А сковородка у них была то что надо легенькая, удобная, и, выпекая блинчик за блинчиком, Сима успокоилась совершенно и даже подумала, что выдумала все. Ну, какой еще жених!
И тут-то они и пришли. Мама появилась первая, с растерянной и смущенной улыбкой, а в руках у нее был огромный букет красных роз. За ней, смущенный не меньше, шел мамин сослуживец в белом костюме. Не в таком роскошном, конечно, как представила Сима в «своем кино», а просто в светлых летних брюках и белоснежной рубашке с коротким рукавом но все-таки!
«Вот я же маме и говорила, что если верить в красивое, оно сбудется. И сбылось. И, значит, я все же волшебница», подумала довольная Сима.