***
Я занимаюсь данной темой, с некоторыми перерывами, уже более десяти лет. За это время мне приходилось обсуждать различные вопросы, которые затрагиваются в книге, со многими коллегами, а также пользоваться помощью архивных сотрудников и хранителей рукописных собраний. Я буду благодарить всех их в соответствующих местах книги. Однако должен выразить особенную благодарность Александру Борисовичу Каменскому, который поддержал это исследование в самом его начале и вселил в меня уверенность относительно перспективности данной темы. Мой учитель Елена Борисовна Смилянская постоянно мне помогала, а в конце внимательно прочитала рукопись и сделала много ценных замечаний. На протяжении всех лет работы над книгой моим старшим другом была Ольга Евгеньевна Кошелева, ее вклад в это исследование чрезвычайно велик. С Евгением Трефиловым мы размышляли о брадобритии при Петре I еще со студенческих времен, а в 2013 г. написали первую совместную статью. Тогда я решил продолжить заниматься этой темой, а Женя пошел своим путем. Но все эти годы он терпеливо и с интересом выслушивал мои долгие рассказы, читал черновики отдельных частей книги, а в конце проштудировал всю рукопись, дав много ценных советов, за что ему огромное спасибо! Я также ощущал постоянную поддержку и помощь Анны Жуковской (CNRS), которая тоже взяла на себя труд прочитать рукопись этой книги. Петр Прудовский помогал не только дельными советами, но также умением (мне, увы, недоступным) разбираться со сложнейшими рукописями конца XVII начала XVIII в. на немецком языке. Андрей Виноградов консультировал меня по различным вопросам, связанным с византийской историей и древними каноническими текстами. Не могу также не вспомнить здесь с благодарностью моего друга и коллегу по РГАДА Егора Горбатова, значительно облегчившего мою работу с делами Преображенского приказа и другими документами архивохранилища уникальных фондов. Разумеется, все ошибки, с которыми читатель может встретиться на страницах книги, остаются на моей совести.
В 20162017 гг. исследование осуществлялось в рамках Программы «Научный фонд Национального исследовательского университета Высшая школа экономики (НИУ ВШЭ)» с использованием средств субсидии на государственную поддержку ведущих университетов Российской Федерации в целях повышения их конкурентоспособности среди ведущих мировых научно-образовательных центров, выделенной НИУ ВШЭ (проект 16-01-0100). Последние три года работы над книгой я пользовался финансовой поддержкой РФФИ (конкурс «Петровская эпоха в истории России: современный научный взгляд», проект 20-09-42050). Выражаю особую благодарность руководителю этого проекта П. С. Стефановичу за разнообразную помощь и поддержку.
Евгений Акельев (Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»)I
Брадобритие в Преображенском
Он, государь, и лицом переменился.
Архимандрит владимирского Рождественского монастыря Иосиф, осень 1698 г.
1. Последний день XVII столетия
В четверг 25 августа 1698 г., а если точнее, 7206 г. по той эре, в которой тогда жила Россия, члены царской семьи, многие бояре, высшие дворцовые чины, комнатные стольники и прочие важные люди собрались в Вознесенском девичьем монастыре в Кремле на литургию и панихиду в день именин покойной царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, погребенной в главном соборе этого кремлевского монастыря четырьмя с половиной годами ранее, 26 января 1694 г.1 Именины Натальи Кирилловны вообще-то приходились на 26 августа, но ввиду того, что на этот день приходилось также и Сретение Владимирской иконы Божией матери (особо почитаемой в Московской Руси), празднование царицыных именин обычно переносилось на другой день даже при ее жизни2. Вознесенский собор начали готовить к особому дню за неделю: еще 18 августа были закуплены серебряные кружева для надгробий захороненных здесь царевен и цариц, обновлено церковное облачение для клира и др.3 Вместо приболевшего патриарха Адриана торжественное богослужение и панихиду отслужил митрополит Сарский и Подонский Тихон (Воинов). После торжественного богослужения и панихиды участники церемонии собрались на трапезу, организацией которой занимался думный дьяк Гаврила Федоров сын Деревнин4.
Для поминовения «блаженная памяти великие государыни благоверные царицы и великие княгини Наталии Кирилловны» из казны Мастерской палаты за пометою дьяка Герасима Невежина была выделена внушительная сумма 100 рублей. Эти деньги 25 августа были «взнесены» ближним стольником Иваном Ивановичем Нарышкиным в комнату к царевне Наталье Алексеевне, которая распорядилась об их раздаче нищим, колодникам и прочим нуждающимся людям5. Для сравнения: в этот же день, 25 августа 1698 г., подьячий Казенного приказа Андрей Протасов получил жалованье за первую половину года в размере 12 рублей6. Получается, что на раздачу милостыни для поминовения Натальи Кирилловны было выделено в пять раз больше годового оклада этого приказного подьячего.
Выпить чарку за упокой души матери государя довелось не только высоким гостям, но и простым дворцовым слугам, вследствие чего некоторые даже попали в «записную книгу приводным людям» Потешного двора отделения Преображенского приказа, выполнявшего функции московской полиции7. Один из дворцовых сторожей, Васька Евдокимов, был задержан караульными солдатами, когда пытался справить малую нужду за караульной будкой возле Боровицкой башни Кремля (которую тогда именовали Предтеченской). На допросе подвыпивший сторож «в том не запирался», а потому должен был заплатить штраф («приводные деньги») в размере 3 копеек8.
Видимо, временной утратой бдительности дворцовых сторожей воспользовался портной царицы Евдокии Ивашка Ильин, которого задержали на выходе из Кремля по подозрению в том, что он стащил с дворцовой кухни «два плеча баранины да часть говядины». После объяснения, откуда он взял мясо (оно якобы было куплено по его просьбе закройщиком Яковом Матвеевым в торговых рядах), портной был отпущен домой9. Однако некоторое время спустя «в сносу з дворца мяса баранины» был задержан уже другой дворцовый служитель квасовар Сытного дворца Якушко Кузьмин, который также настаивал на том, будто то мясо «рядовое», то есть купленное в рядах10.
Между тем в располагавшихся в Кремле государственных ведомствах был обычный присутственный день: каменное здание приказов 25 августа посетила не одна сотня просителей. Так, только в одном Печатном приказе, где происходило утверждение официальных бумаг приложением государственной печати, в тот четверг побывали не менее полусотни человек11. Все эти люди, ранее ходатайствовавшие о своих делах в других приказах, наконец-то дошли до последнего этапа проставления на полученные официальные бумаги государственной печати, для чего им нужно было явиться в Печатный приказ, где следовало сперва уплатить в казну соответствующую пошлину. Видимо, в приподнятом настроении покидал Кремль смоленский подьячий Алексей Клочков. Он приехал в Москву ходатайствовать в Поместном приказе о закреплении за ним небольшой вотчины, которую ему заложил за 10 рублей смоленский шляхтич Никифор Александров сын Пузыревский, но долг так и не вернул. Желанного имения подьячий не получил, но зато добился выдачи указа, в соответствии с которым Пузыревского следовало в Смоленской приказной избе допросить, и, если факт просрочки долга подтвердится, «тех крестьян з землею и со всякими угодьи по тем закладным» следовало «справить» за ним, ходатаем подьячим Алексеем Клочковым. Оказавшись в Москве, смоленский подьячий заодно обратился с челобитной в Разрядный приказ с просьбой об увеличении оклада, и эта просьба увенчалась успехом: в тот же день, 25 августа, он получил в Печатном приказе официальную бумагу с печатью, в соответствии с которой его годовое жалованье за службу в Смоленской приказной избе должно было быть увеличено с 35 до 47 рублей12.
Когда Алексей Клочков был в Печатном приказе, возможно, он там пересекся с «кабацкими головами» из Переяславля-Рязанского Аксеном Ефимовым и Тихоном Третьяковым. Они приехали в стольный град искать правды на их воеводу, стольника Ефима Зыбина, который не только не помогал им взыскивать кабацкие долги с рязанских служилых людей (видимо, наиболее частых посетителей их питейных заведений), но вместо этого чинил всякие обиды и незаконные поборы. Начальники рязанских кабаков получили указ, в соответствии с которым воевода должен был им «чинить всякое вспоможение на ослушников, служилых людей», а «налог и обид чинить им не велено»13.
В тот же день была поставлена государственная печать на указ Поместного приказа, по которому вдова Варвара Ураева добровольно передавала свое прожиточное имение в Ряжском уезде своему жениху, сыну боярскому Василию Федорову сыну Горюшкину. Очевидно, это было одним из условий их «сговора» (брачного договора), и теперь жених и невеста могли готовиться к свадьбе14.
Перечисление всех историй людей, пришедших 25 августа 1698 г. в Кремль решать свои дела, заняло бы много страниц. Съехавшиеся на празднование именин покойной царицы Натальи Кирилловны бояре, сотни приказных служителей и просителей, нищих, прохожих можно представить, насколько в Кремле было оживленно, какую тесноту создавали оставленные в разных местах повозки. Стоявшие на карауле у кремлевских ворот солдаты, как и обычно, в этот день внимательно следили за тем, чтобы сюда на транспорте въезжали только те люди, которые направлялись по делам, а сквозной проезд через Кремль (ради сокращения пути) был строго запрещен. За нарушение этого правила 25 августа 1698 г. был задержан тяглец Конюшенной Овчинной слободы Абросимка Алексеев: он въехал в Никольские ворота Кремля на извозчике, объявив караульным, что он якобы «живописец» и направляется «во дворец», но на самом деле «поехал через Кремль». Этот тяглец, торопившийся по делам, к своему несчастью, теперь вынужден был потерять не только время, но и деньги: он смог продолжить свой путь после уплаты «приводных денег» в размере 4 алтын15.
Кипела жизнь и за стенами Кремля. На Красной площади один «малой» (то есть подросток) по имени Ивашка, сын тяглеца Казенной слободы Федора Иванова, попытался стащить из-под скамьи одной торговки, Дашки, жены солдата Преображенского полка Матфея Пшеничного, треух куний атласный стоимостью в 2 рубля, но был вовремя пойман и приведен к караульному солдату у Никольских ворот. Теперь этого «малого» ждало следствие, сперва в Потешном дворе, а затем и в Преображенском приказе16.
Чуть ниже, за Храмом Василия Блаженного, возле Москвы-реки курились трубы общественных бань. Сюда в этот четверг пришел помыться дворовый человек стольника Алексея Безобразова Федька Тювкин, но с ним приключился конфуз: на минуту он оставил без присмотра свои вещи и вдруг заметил, что некий человек покидает баню с его рубашкой в руках. Федька голышом помчался за злоумышленником, настиг его было на Красной площади, но какие-то люди (очевидно, сообщники) вора «отбили» и догнать его не дали. В отчаянии Федька схватил и притащил к стоявшим на карауле у Спасских ворот солдатам одного свидетеля, посадского человека Устюжской полусотни Ваську Яковлева. Пострадавший почему-то был уверен в том, что тот должен был знать злоумышленников, но тяглец во всем «запирался». Тогда солдаты решили отвести этих двоих для разбирательства в Земский приказ на Красной площади17.
В Земском приказе рассерженный полуголый Федька Тювкин и тяглец Васька Яковлев очутились в толпе просителей и приводных людей. Среди них были люди стольника князя Семена Никитича Урусова, которые привели туда тяглеца Семеновской слободы Ивашку Матвеева. Этот последний нанял у их господина огород возле стен Новоспасского монастыря, но против той записи «не устоял», то есть не выполнил условий найма, и теперь должен был либо заплатить долг, либо оказаться в тюрьме18.
Вечером московские улицы пустели. Когда стало смеркаться («во втором часу ночи», то есть в восьмом часу вечера), стоявшие на карауле у Красного крыльца солдаты задержали «жонку пьяную», буянившую возле Ивановской колокольни (в записи причина ее задержания была обозначена так: «в сумазбродстве»). На допросе она про себя рассказала, что зовут ее Матреной, живет она в Замоскворечье, в Голутвенной слободе (так как является вдовой тяглеца той слободы Ивашки Зотова); днем пришла она из своей слободы в «город» (то есть Кремль) «в собор Богу молитца» (вероятно, за упокой души царицы Натальи), а что с ней случилось потом, уточнить затруднилась19. Солдаты отправили ее для разбирательства в Патриарший разрядный приказ (видимо, заподозрив в проституции). Примерно в этот же час дежурившие возле Варварских ворот солдаты задержали дворцового крестьянина Мишку Тимофеева, который, засидевшись в каком-то кабаке за пределами Китай-города, не успел вернуться до закрытия ворот на ночь и теперь умолял его пропустить, так как «хотел лечь спать близ Варварских ворот» (видимо, в одной из печур Китайгородской стены)20.
Этот день, который складывался из сотен и даже тысяч таких случаев (из которых лишь некоторые оказались запечатлены в документах), никогда бы не попал «под лупу» современного исследователя и читателя, если бы в этом калейдоскопе любопытных, но в целом ничем не примечательных событий не оказался один чрезвычайно важный по своему историческому значению эпизод. Именно вечером этого дня в Москву незаметно вернулся из полуторагодового путешествия по западноевропейским странам царь Петр Алексеевич21.
Конечно, скорого возвращения государя ожидали22, но никто не мог знать точный день и час его прибытия. В письме, написанном на следующий день после возвращения (26 августа 1698 г.), находившийся в составе царской свиты Петр Лефорт (племянник знаменитого царского фаворита Франца Лефорта, формального главы Великого посольства) писал отцу в Женеву, что столь внезапное появление Петра I в Москве вечером 25 августа «стало причиной всеобщего удивления»23. Как известно, царь путешествовал в составе своего посольства инкогнито, скрываясь под именем «урядника Петра Михайлова». «Принятое при отъезде инкогнито было, таким образом, сохранено и при возвращении. Нельзя было устраивать встречи и посольству, так как возвращалось не посольство в его полном составе, а только некоторые немногие лица из состава посольства, и притом возвращались, так сказать, неофициально» так выдающийся историк-петровед М. М. Богословский объяснял, почему такое важное событие оказалось практически незамеченным (с точки зрения официальных документов)24.
Впрочем, сам эксцентричный царь немало поспособствовал тому, что его возвращение оказалось окутано легкой завесой таинственности (возможно, он даже создавал ее намеренно). Всю ночь с 24 на 25 августа царский кортеж провел в пути, продвигаясь по Смоленской дороге. Утром 25 августа 1698 г. была остановка, завтрак и отдых в селе Никольском под Вязьмой, а затем вновь безостановочный путь до подмосковного села Фили, где была получасовая остановка. Как писал уже упомянутый Петр Лефорт своему отцу, «не могу вам рассказать о тех тяготах, которые мы перенесли в дороге»25. Подъехав, таким образом, к Москве «в вечерни», государь не пожелал остановиться на ночь, например, в тех же Филях, чтобы предупредить о своем возвращении; он не хотел никаких церемоний, а в тот же вечер поехал по московским улочкам провожать «великих послов» сперва Ф. А. Головина до его усадьбы в Белом городе на Кулишках (современный адрес Подколокольный пер., д. 16, стр. 526), а затем Франца Лефорта в Немецкую слободу. При этом Петр соизволил объехать стороной находившиеся по пути царские палаты в Кремле, где жила его супруга царица Евдокия вместе с его первенцем, восьмилетним сыном Алексеем. Оказавшись в Немецкой слободе, царь посетил несколько «знатных домов», в частности дом генерала Патрика Гордона, которого, впрочем, не застал, так как шотландец в тот момент находился в своей деревне под Тулой27. Наведался государь и в дом своей любовницы Анны Монс, а остаток вечера провел во дворце Лефорта. Ночевать Петр отправился в расположенное неподалеку подмосковное село Преображенское, в котором вырос и где находилась его неофициальная резиденция28.