Сыновья Макара Трофимовича унаследовали его таланты. Старший мой отец, Валентин, был талантливым художником. Точно так же, как и его брат, Рид, поехал в Москву с кипой своих рисунков, и поступил в художественное училище, закончить которое ему помешала война. Он был призван и направлен на офицерские курсы, по окончании которых служил в Забайкалье. Здесь, в Даурии, он и встретил мою маму.
Она была молоденькой, семнадцатилетней девчонкой. Работала на шахте в посёлке Шерловая Гора. Весь день Дуся с такими же девчатами толкала по рельсам вагонетки, наполненные рудой. Ноги в ледяной воде, невыносимо тяжело и невозможно холодно. Но иногда им удавалось сбежать вечером на танцы, в гарнизон на станции Даурия. Там, в Доме офицеров, в вихре вальса «На сопках Манчжурии» Валентина и Евдокию закружила страстная, безоглядная любовь.
Высокий, галантный, совсем не похожий на других, лейтенант был красив и остроумен. Дуся и сама была хороша. Наивный взгляд её прекрасных голубых глаз не мог оставить его равнодушным. Валентин служил в разведке и постоянно был при командире, делал «кроки» наброски местности с обозначением военных объектов противника. Но однажды, взяв бинокль из рук лейтенанта, командир заметил, что окуляры его странно накручены. Медицинская комиссия выявила, что один глаз лейтенанта очень плохо видит. И тогда Валентин был переведён в тыл, начальником продовольствия. На этом месте он так «преуспел», что через три месяца попал в госпиталь с диагнозом тиф и дистрофия, насмешив весь гарнизон. Но вот таким честным, абсолютно не меркантильным человеком он был всю свою жизнь.
Через полгода после знакомства Валентин привез свою Дусю на «смотрины» к командиру.
Командир дал «добро», он был хорошим, добрым человеком. То, что Дуся была дочерью «врага народа», не смутило его. Шла война, но любовь не спрашивает разрешение у времени. В октябре сорок четвертого у них родилась дочка, Людмила. Командир приказал выдать молодым родителям десять метров белой портяночной ткани. В то, военное время, это был бесценный подарок. Но ведь и ребенок на весь Даурский гарнизон был один, зато нянек было много. Солдатам, уставшим от войны, давно не видевшим своих жён и детей, так хотелось поводиться с малышкой. А она была чудо, как хороша! Евдокия умудрялась наряжать дочку, перешивая на неё старые вещи, украшая их вышивкой, рюшами, вязаным кружевом.
Наша мама была прирожденной мастерицей и неутомимой труженицей. Она умела всё и обед приготовить почти из ничего, и обувку детям отремонтировать, и забор, если надо, поставить. Но не такую жену хотела для своего талантливого сына Мария Митрофановна. Слишком простой, необразованной показалась ей невестка. Поэтому, когда после окончания войны, в сорок шестом году, Валентин вернулся с женой и дочкой в Барнаул, она делала всё, чтобы разрушить этот брак, но так и не смогла этого достичь. И Валентин с Евдокией и уже тремя дочками вернулись в Забайкалье.
Отец был человеком городским и абсолютно не хозяйственным. Зато интеллигентным, эрудированным, хорошо знал историю, литературу, прекрасно играл на аккордеоне. В доме было много книг, и не только художественной литературы. На верхней полке книжного шкафа красовалась в тисненом коричневом переплёте загадочная книга «Мифы древней Греции».
Запретный плод сладок. Мне не было и десяти лет, когда я тайком от родителей начала читать эту книгу. Теперь уже не помню, понимала я что-нибудь из прочитанного или нет, но тогда в душе моей появилось осознание причастности к чему-то такому, о чём многие даже не подозревают.
Это чувство переполняло, распирало меня изнутри, хотелось поделиться с кем-нибудь. Но сестры мои уехали учиться, а с мамой поделиться было нельзя, ведь мне не разрешали брать эту книгу.
Забайкальская бабушка моя была из староверов, очень набожная. Однажды она завела разговор с мамой о Боге. Я слушала и ничего не понимала. Бабушка что-то путает, казалось мне, ведь бог был не один, она просто не знает этого, а я-то знаю! Неожиданно для всех девятилетняя девочка вступает со взрослыми людьми в спор, да ещё несет какую-то ересь про то, что богов было много, перечисляет их по именам и объясняет, что главным среди них был Зевс. Надо было видеть лицо моей бабушки в тот момент! Наверное, она решила, что сбылись предположения врачей, и девочка сошла с ума! Ведь ничего подобного она никогда не слыхивала. Мама, хоть и поняла, откуда я нахваталась таких обширных знаний древнегреческой мифологии, всё же была в шоке. После этого увесистый фолиант был снят с полки книжного шкафа. Больше я его не видела и очень досадовала на себя за то, что не смогла сдержаться и сохранить свою тайну, чтобы продолжить изучение этой захватывающей книги.
Бабушку, видимо, как-то смогли успокоить, что с ребёнком всё в порядке, она просто прочла не ту книжку. А бабушка была суровая. Я не помню, чтобы она когда-нибудь меня приласкала. Самое большее погладит по голове. Как-то бабушка пришла к нам в гости. Мама поставила на стол тарелку с только что испечёнными лепёшками и молоко. Они сели чаевать. Я тоже уселась за стол и ждала, когда мне нальют чай. Бабушка строго глянула в мою сторону и произнесла своим суровым голосом: «Это что ещё такое, где это видано, чтобы дети садились за стол вместе со взрослыми без разрешения?» Моя мама, добрейшая женщина, покраснела и посмотрела на меня с укоризной. Мне стало стыдно и неуютно. Встав из-за стола, я тихонько присела на корточки в уголок. С тех пор, как только бабушка появлялась у нас в доме, я сразу же садилась в свой уголок. Бабушка уже и не рада была, что так сурово обошлась с внучкой, но её слова надолго укоренились в моем сознании. Суровая была бабушка, но добрая. В кармане её фартука для нас всегда были припасены карамельки. Все мы, внуки, побаивались её, но любили.
Непростая и нелегкая доля досталась бабушке Соломониде. Из близких людей у неё была одна сестра Анисья. Обе они когда-то вышли замуж за казаков, а это было запрещено в семьях староверов. Может быть, поэтому, родственники не очень-то их привечали. Был у нашей бабушки и старший брат, который умер в молодом возрасте. Сестры выросли с отцом, Михаилом. Их мать пролежала десять лет парализованная. Ужасное пророчество тунгуски, её свекрови, приковало женщину к постели.
Когда-то прапрадед этого семейства из-за нехватки русских девушек в Забайкалье, женился на рыжеволосой дочери тунгусского народа, которая оказалась очень непростой девушкой. Она приняла веру старообрядцев и освоила грамоту. Постоянно читала Библию, набожная была. Но смесь христианства и идолопоклонничества каким-то странным образом уживались в ней. Заговорами и травами она лечила всю округу. Могла предсказать будущее и даже точно знала дату своего ухода в мир иной. Когда этот день наступил, старая тунгуска позвала сына с семьёй для прощания. Благословив сына, невестку и девочек, она, глядя на внука, произнесла: «А этого я не благословляю, его я заберу с собой». Михаила как громом поразило! Упав перед матерью на колени, он взмолился: «Матушка, не забирай у меня единственного сына»! На что старуха ответила: «А тебе на роду написано век с девками маяться».
Денно и нощно, стоя на коленях вместе с женой, молил Михаил Бога избавить сына от пророчества тунгуски, но на сороковой день после смерти бабушки сын его не проснулся. Он лежал на полатях, вытянувшись во весь рост без признаков жизни, тело его было холодным. Зеркало, подносимое к губам мальчика, не запотевало, что так же подтверждало загадочную, необъяснимую смерть. Ночью, после похорон сына, его убитая горем мать не могла уснуть. И вдруг услышала голос, который произнес: «Живого похоронили»! В кромешной тьме бежала мать на кладбище. Над могилой сына она увидела свечение, которое, как ей казалось, подтверждало то, что мальчика похоронили живым. Как подкошенная, она упала на могилу и стала разгребать землю руками. Там её и нашли. От пережитого горя и ужаса мать Соломониды и Анисьи парализовало. Десять лет молила она Бога забрать её к себе, в надежде встретить там, на Небесах своего сыночка. К сожалению, я не знаю всех имён своих далёких предков, но эта легенда передается в нашей семье из поколения в поколение.
Отцу девочек, Михаилу, как и предсказала его мать, досталась очень тяжёлая жизнь. Десять лет ухаживал он за парализованной женой и воспитывал дочек. А они росли упрямыми и своевольными. Тунгусская кровь играла в них. После смерти матери, когда пришло время выходить замуж, обе они влюбились в казаков, и не знали, как признаться в этом отцу. Но не зря их бабушка была тунгуской. Женщины этого народа всегда были свободолюбивы и умны. Помню бабушкины рассказы о том, как они с сестрой нашли своему отцу невесту, вдовушку из казачек. Измученный и уставший от одиночества, он женился на ней, а потом и дочерям не смог отказать выйти за казаков.
Жених Соломониды, Константин, был круглым сиротой. Его родители пришли в Забайкалье из Тобольской губернии не то ссыльными, не то переселенцами. Здесь в станице Васильевский Хутор они заболели и умерли, оставив сиротами двух детей. Но мир не без добрых людей. Обоих братьев приняли и воспитали чужие люди, разлучив их навсегда. Константина взял в свою семью промышленник Мышкин, а когда пришел возраст, определил его в казаки вместо своего сына, справив коня и амуницию. Вот тогда-то и полюбили друг друга родители моей мамы. Они были красивой парой. Он бравый казак! Высокий, из под фуражки вьются по ветру густые тёмные кудри, живые карие глаза. Она тоже была хороша голубоглазая, рыжие косы уложенные короной, а росточком маленькая была.
Очень любили друг друга Константин и Соломонида. Но судьба не была к ним благосклонна. В тысяча девятьсот двенадцатом году родила Соломонида первенца, сыночка Ваню, а через пять лет, в семнадцатом, дочку Дарью. Когда грянула революция, Константин, как и многие, с радостью принял её идеи, а когда пришлось её защищать, ушёл в партизаны. После установления советской власти, казалось, что теперь все будут счастливы, наступит светлая эра справедливости. У этой пары тоже были свои планы на будущее. У них родилось восемь детей четверо мальчиков и столько же девочек.
Моя мама всю жизнь вспоминала своего отца, каким он был добрым и ласковым. Любил играть с детьми, мастерил для них разные деревянные игрушки. Она росла в счастливой, дружной семье, где все любили друг друга. Но в начале тридцатых к ним пришло горе. Двое младших умерли после какой-то прививки. Диагноз поставлен не был. К остальным детям врачей не подпустили, может это и спасло их. Прививки им не поставили. Константин невыносимо тяжело переживал утрату. Дети болели недолго, угасали на глазах у родителей, которые ничем не могли им помочь. Врачи так и не назвали причину смерти.
Он сам строгал доски и делал гробики для своих деток и, теряя сознание, не раз падал тут же у верстка. Соломонида страдала не меньше, но надо было поддерживать мужа. Это и сознание ответственности за остальных детей помогали ей переживать это страшное горе. Кое-как они отошли. Легче, конечно, не стало, но надо было жить дальше, растить и поднимать шестерых детей.
Когда моя мама пошла в школу, учительница не раз говорила ей: «Никакие вы не Рубановы. Ваша настоящая фамилия Рубан, вы евреи». Кто знает? Возможно, так оно и было, немало разных кровей намешано в забайкальцах, все национальности дружно живут на забайкальской земле. По рассказам мамы её родители были очень добрыми, неконфликтными людьми. Она часто вспоминала, как ждала своего папу с работы и притворялась спящей на его месте, зная, что он, поужинав, осторожно возьмёт её на руки и приласкав, унесёт в постель. Вот такая это была семья.
Беда пришла внезапно. Шёл тысяча девятьсот тридцать седьмой год. Двадцать первого ноября по ложному доносу Константин Матвеевич был арестован как враг народа. В то страшное время многих ждала эта участь. В Даурии тогда почти не осталось мужчин. Всех арестованных держали на территории пограничного отряда. Младший сынок Константина, шестилетний Толя, прибегал к забору застенка. Однажды ему удалось увидеть через щель отца и даже переброситься с ним двумя фразами. Константин успел сказать сыну, что он ни в чём не виноват и стал жертвой оговора.
Больше Константина никто никогда не видел.
На момент ареста его детям было лет: Ивану 25, Дарье 20, Владимиру 18, Надежде 15, Евдокии 12 и Анатолию 6 лет. Соломонида была абсолютно раздавлена этой ужасающей несправедливостью, ведь она знала, что её муж ни в чём не виноват. Ну как мог простой плотник, отец многочисленного семейства, быть японским шпионом! Старшие на себе испытали, что значит быть детьми «врага народа». На работу их нигде не принимали. Из дома конфисковали всё небольшое имущество тёлку, лошадь с упряжью, телегу. Пришлось переехать в посёлок Шерловая Гора. Там на работу в шахту брали всех.
Когда началась Великая Отечественная война, сыновья Константина, Иван и Владимир, геройски сражались за Родину. Владимир на американском «Студобеккере» с советским минометом «Катюша» в кузове. Это было секретное оружие, поэтому под сиденьем шофера находилась бомба. На ней он и проездил всю войну по передовой. Так случилось, что воевавших на разных фронтах братьев Победа застала в Берлине, и они случайно встретились у Рейхстага.
Соломонида была счастлива оба сына вернулись живыми. Но как же горько ей было сознавать, что их отец лишен возможности гордиться сыновьями, ведь тогда ещё никто не знал, где он и что с ним. В душе её ещё теплилась надежда, что её Костя жив и когда-нибудь они встретятся. Долгими бессонными ночами она представляла себе эту встречу. Как он обнимет её и прижмет к своей груди любовь всё ещё жила в её сердце. Но её надеждам не суждено было исполниться никогда.
В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году уже мой отец добился реабилитации дедушки. Тогда же пришла справка о том, что Рубанов Константин Матвеевич умер в далёком Забайкальском селе от пневмонии. Но это оказалось ложью. Уже после смерти бабушки Соломониды Михайловны, сестра моя, Ольга, подала запрос на просмотр архивных документов по его делу. Двадцать первого января тысяча девятьсот девяносто первого года ей была предоставлена эта возможность. Вместе с мамой они побывали в Чите в архиве КГБ, где им были выданы подлинные документы, из которых следовало, что Рубанов Константин Матвеевич был приговорён к высшей мере наказания и расстрелян двадцать восьмого февраля тридцать восьмого года. Бабушка умерла в тысяча девятьсот семидесятом году, так и не узнав всей правды.
Боже! Храни нашу многострадальную страну от всяких революций! Не надо больше смертей ни в чём не повинных людей и сломанных судеб.
Вот из таких семейных историй я, маленькая девочка, узнавала о своих далёких и не очень далёких предках и постигала, какая она жизнь. Слушала разговоры взрослых, что-то сразу забывала, а о чём-то задумывалась надолго. Много лет спустя, когда у меня самой уже выросли дети и появились внуки, эти истории стали всплывать в моей голове, иногда до мельчайших подробностей, вызывая сожаление о том, как много я ещё не знаю, а расспросить уже некого. Давно уже нет самых близких и дорогих людей, остались только воспоминания о той далекой, совсем не похожей на нынешнюю, жизни
Глава третья
ДОМИК НА ОКРАИНЕ
Ну а мне досталось тихое, счастливое детство в крошечном домике на окраине старой, приграничной Даурии. Отец наш был замечательным охотником. Жили мы очень небогато, но когда открывался сезон охоты, он буквально кормил семью дичью и рыбой. Старшие сестры помогали ему в изготовлении охотничьих припасов. Во дворе, на крыше сарая был укреплен ветряк, а так как в Забайкалье не бывает без ветров, он целыми днями, без остановки, вращал барабан. Это теперь все охотничьи принадлежности продаются в магазинах, а тогда заряжать патроны приходилось самим. Отец сначала отливал дробь в обычной печке, в формах, похожих на вафельницы с длинными ручками, а затем закладывал её в барабан ветряка, где она шлифовалась несколько дней. Старшие сестры, Людмила и Ольга помогали ему заряжать патроны. На аптекарских весах с точностью до миллиграмма завешивались дробь и порох. В гильзу патрона вставлялся капсюль, затем насыпали порох, и вставлялся войлочный пыж. Затем засыпалась дробь, и заряд закрывался картонным пыжом. Сверху его надо было залить растопленным стеарином. Сестрёнки очень ответственно выполняли эту работу.