И тут, словно на пустом месте, появился подозреваемый.
На третий день ранним утром к ним в дом приехал Гевин. Крисси еще спала, ища спасение во временном беспамятстве прописанных ей успокоительных, делавших ее сонной и заторможенной. Гевин велел ему не беспокоить ее, но по лицу друга Иона догадался, что что-то случилось.
Мы взяли бродягу из парка, сказал Гевин.
Бродягой оказался Оуэн Стокс, тридцатичетырехлетний уроженец Ливерпуля с богатым уголовным прошлым от кражи со взломом до нападений на людей с отягчающими обстоятельствами. Многие деяния усугублялись алкоголем и наркотиками, Стоус вышел из тюрьмы всего два месяца назад. Однако он пропустил последнюю явку к инспектору по УДО, ограбил двух постояльцев дома временного содержания, где его поселили, и сбежал оттуда. Арестовали его прошлым вечером, когда он в пьяном виде справлял малую нужду у дверей магазина. Стокс настолько верно совпадал с описанием Ионы, что полицейские сразу его задержали. Еще не протрезвев, он с вызывающим видом признался, что сидел в парке тем утром, когда исчез Тео. Гевин рассказал все это Ионе и достал телефон. Потом замялся.
Не надо бы тебе это смотреть. Да и мне тоже.
Показывай, сказал Иона.
Это оказалась запись допроса Стокса. Иона сразу узнал в нем мужчину из парка высокого, тощего, в засаленной желтовато-зеленой армейской куртке. С гладко выбритой головой и издевательской улыбочкой на губах. Когда тот оглянулся, входя в дверь, Иона заметил расходящиеся в стороны линии вытатуированной на его загривке паутины.
Стокс сидел сгорбившись на стуле, задаваемые вопросы, похоже, вызывали у него скуку. С лица его не сходила презрительная усмешка, и в какой-то момент он даже зевнул.
Все у вас не так, начальники, лениво протянул он допрашивавшим его оперативникам с казавшимся почти пародийным ливерпульским выговором. На малолеток я не западаю, а на мальчишек тем более. Была бы у него сестренка лет шестнадцати, может, и подумал бы.
Он рассмеялся, и Ионе захотелось пробить рукой экран и свернуть мерзавцу шею. Он даже не расслышал, как в комнату вошла Крисси, и не понял, что она там, пока жена не заговорила:
Это он?
Она стояла за их спинами и поверх плеч глядела на экран. Гевин попытался спрятать телефон и уговорить ее не смотреть, но Крисси и слушать не желала:
Тео и мой сын тоже. Хочу все увидеть.
Она молча досмотрела запись до конца. После этого повернулась к Ионе с выражением глубочайшего презрения на лице:
И ты позволил этому животному забрать моего ребенка?
Затем, ни слова не говоря, вышла из комнаты.
Чуть позже вечером раздался звонок в дверь. Пришел главный инспектор уголовной полиции Уэллс, старший следователь, возглавляющий поиски и ведущий расследование. Днем он уже разговаривал с Ионой и подтвердил, что Оуэн Стокс находится под стражей и его допрашивают. Увидев стоявших на пороге с каменными лицами инспектора и офицера по связям с семьей, Иона понял, что сейчас узнает то, чего так боялся.
Но ему не сообщили о признании Стокса, на которое он надеялся. Они с Крисси сидели на диване чуть поодаль друг от друга, пока Уэллс рассказывал о заросшей со всех сторон травой дренажной трубе, скрытой за кустами рододендрона у самой игровой площадки. Трубу уже обследовали и выяснили, что ее прикрывает железная решетка. Посмотрели, до какой степени проржавели прутья, увидели, что петли сломаны, отчего с одной стороны образовался узкий проем. Уэллс виновато сказал, что его трудно разглядеть и нелегко в него проникнуть, по крайней мере взрослому.
Однако не четырехлетнему ребенку.
Затем Уэллс показал им фотографию. Она запечатлела кроссовку маленькую, грязную и размокшую от воды. Той же марки, размера и цвета, которые Тео надел в утро, когда пропал.
Башмачок извлекли из трубы, сказал Уэллс. Поиски длились недолго, поскольку каменный трубопровод резко сужался, соединяясь внизу с подземными водоотводами, слишком узкими, чтобы туда мог пролезть взрослый. Но, опять же, не мальчуган.
Не понимаю, сказал тогда Иона. А как же тогда Стокс?
Уэллс покачал головой, словно услышал вчерашние новости. Он ответил, что Стокса отпустили. Камеры наружного наблюдения у входа в парк зафиксировали, как тот выходил один. Более того, выгуливавшие в то утро собаку супруги подтвердили, что Стокс к ним подходил и выпрашивал деньги. Выяснилось, что эта пара сотрудники Армии Спасения, они были без униформы и уговаривали его обратиться в приют. В конце концов Стокс оскорбил их и ушел. Однако согласно хронологии событий, предоставленной самим Ионой, он никак не мог иметь отношения к исчезновению Тео.
Иона почувствовал, как задыхается.
Нет, этого быть не может, это ошибка, пробормотал он. Тео не стал бы вот так бродить по парку. Его наверняка похитили.
А ты откуда знаешь? ровным голосом спросила Крисси. Ты же спал.
Офицер по связям с семьей увел ее в другую комнату, оставив Иону и инспектора сидеть в гостиной. Иона по-прежнему смотрел на зажатую в пальцах фотографию кроссовки Тео.
И что это означает? спросил он, даже теперь не желая осмыслить и понять случившееся.
Уэллс посмотрел на него так, словно хотел хоть сквозь землю провалиться, лишь бы не сидеть в этой комнате.
Мы сделаем все возможное, чтобы отыскать вашего сына, произнес он, но вы должны осознать возникшие трудности. Труба соединяется с подземными водоотводами, тянущимися на многие километры. Даже с помощью волоконно-оптических зондов мы можем проникнуть лишь на небольшое расстояние. Прошу меня простить, но нужно трезво смотреть на вещи.
И тут инспектор произнес слова, после которых Иона все понял, которые принесли ему рвущее сердце осознание того, что он больше никогда не увидит сына:
Простите меня
На следующий день Иона впервые за все время вернулся в парк. На детской площадке раздавались звонкие голоса и смех играющих ребятишек, за которыми присматривали скучающие взрослые. При виде них Иона ощутил такую жгучую тоску и зависть, что у него защемило сердце. Обозначавшую место происшествия ленту сняли, остался лишь маленький огражденный кусочек в кустах рододендрона. Там срезали жесткие стебли, оголив низкий сводчатый проход с мокрыми и зелеными от водорослей камнями. Он нависал над тем самым ручейком, в котором они с Тео играли в «пустяки», и темной пещеркой, где быстро исчезала стремительно текущая вода. Из каменной кладки торчали ржавые обрубки металлических прутков, но над колодцем уже установили новые воротца из оцинкованной стали, похожие на тюремную решетку.
У Ионы поплыло перед глазами, когда он смотрел в простиравшуюся внизу темноту, глядел с щемящей тоской и опустошенностью, казалось не имеющими ни начала, ни конца.
Уже выходя из парка, он остановился у скамейки, где сидел Оуэн Стокс. Обычные, потрескавшиеся от дождя доски, испачканные белым птичьим пометом. При виде нее внутри у Ионы закипела ярость. Ему захотелось броситься и разбить ее на мелкие кусочки, и лишь огромным усилием воли он заставил себя развернуться и уйти. Инспектор Уэллс ошибался. Ничего столь невообразимо чудовищного не случается просто так. Тео, его смешливый мальчуган, не мог вот так сгинуть с лица земли. Что-то должно быть этому виной.
Или кто-то.
Глава 7
Давай, ты же можешь.
Не могу. Не могу, и все. Иона зажмурился и заскрипел зубами. Напрягся.
Вот так, отлично. Еще чуть-чуть.
Это называется отлично?
Санни еще немного согнула его ногу.
Господи! Иона ударил кулаком по обитой дерматином кушетке, из его глаз потекли слезы.
Ладно. По-моему, на сегодня достаточно.
Иона слабо кивнул.
Знаю, что тебе, может, так и не кажется, но у тебя все отлично получается, сказала Санни.
Иона вытер пот со лба.
Да, похоже на то.
У тебя сложный перелом, так что нужно время, продолжила она. Это нормально. Но уж верь слову, ты делаешь успехи.
Успехи. Кто-то двигает его ногой, раз от разу пытаясь согнуть ее на несколько миллиметров сильнее, пока он обливается холодным потом и старается не завизжать от боли. Иона испытал шок, когда в первый раз увидел свою ногу без повязок. Она сделалась лиловой и распухла вдвое больше от обычного размера, на деформированной поверхности крест-накрест теснились швы на ранах. Колено походило на обглоданный собакой обрубок из лавки мясника, а не на часть его тела.
Хирург-ортопед говорил кратко и по делу. Иона получил травму колена, характерную для мотоциклетных аварий. У него была раздроблена коленная чашечка и сильно повреждены связки и сухожилия. Хирург, похоже, не без самодовольства описывал, как он восстанавливал надколенник, закрепляя смещенные фрагменты костей титановыми штифтами и проволочными лигатурами. Но повреждения оказались весьма обширными. Возможно, потребуются последующие операции, хотя это станет ясно через несколько месяцев, когда сустав заживет. В любом случае Ионе стоит приготовиться к тому, что выздоровление станет для него долгим и болезненным процессом.
О будущем Иона старался не думать, но это становилось все труднее. Шли разговоры, что через день-два его выпишут, но даже по самым оптимистичным прогнозам, он вряд ли скоро вернется в команду. Возможно, и вовсе не вернется.
Эта перспектива его пугала.
Борьба идет здесь. Санни постучала пальцем по его виску, когда Иона садился на кушетке. Боль это способ, при помощи которого тело сообщает тебе, что что-то не так. Главное это то, как ты отнесешься к этому сообщению.
Когда колено рвало от боли, поверить во все это казалось трудно.
И все-таки он по крайней мере мог самостоятельно передвигаться. В самом начале на сеансы физиотерапии его возили в кресле-каталке, а теперь он ходил туда и обратно на костылях с локтевым упором. Иона лежал в больнице вторую неделю и каждый раз, ковыляя по знакомому коридору в свою палату, удивлялся, что так быстро приспособился к больничному режиму и распорядку. Помогало, что ему разрешили принимать посетителей. С протокольными визитами приходило начальство вплоть до старшего суперинтенданта и представителя Федерации полиции, интересовавшихся его состоянием и самочувствием. Было очень приятно повидаться с ребятами из команды, особенно с Ханом и Нолан. Все это напомнило ему, что за пределами больницы по-прежнему шла нормальная жизнь.
Сослуживцы также рассказали ему гораздо больше о вызванном происшествием на пирсе широком общественном резонансе. Убийства на Скотобойной набережной породили шумиху в прессе по всей стране, что сопровождалось вполне предсказуемым зубоскальством газетчиков по поводу названия места преступления. Общее мнение гласило, что трагедия стала результатом провалившейся секретной операции, чего, очевидно, и не пытались отрицать представители следствия по связям с общественностью.
Однако из новостей Иона узнал драгоценные мелкие подробности. Официальные заявления полиции представляли собой по большей части общие слова и заверения, что виновные предстанут перед судом. Это распространялось даже на Гевина. Его гибель теперь официально рассматривалась как «убийство без тела», и пресса особо подчеркивала факт, что совершившие его так и не найдены. Однако в то время, как средства массовой информации изображали его героем, погибшим при попытке спасти других, полиция отзывалась о нем до странного более сдержанно. Не высказывалось никаких неофициальных мнений касательно личности убийцы или его мотивов, не выносилось частных суждений и предположений из анонимных источников. Поскольку дело сопровождалось огромным числом вопросов, официальная позиция, казалось, состояла в том, чтобы говорить как можно меньше, а не признавать отсутствие информации. Лишить версию подпитки фактами и тем самым предоставить прессе заполнять образовавшийся вакуум всяческими измышлениями.
По крайней мере, участие самого Ионы почти полностью обошли вниманием. Мелькали отсылки к получившему ранение «неназванному офицеру полиции» но не более того. А трем неопознанным трупам из пакгауза уделяли еще меньше внимания. Согласно слухам, которые Ионе передали Хан и Нолан, всех жертв ударили по голове, а потом еще живыми завернули в полиэтилен. Причиной смерти стало удушье, в случае молодой женщины усугублявшееся обезвоживанием и стойким нарушением функции внутренних органов. Полиэтилен служил не только для сокрытия тел до того, как от них избавились. Он стал одним из орудий убийства.
Но кроме этого Хан и Нолан ничего не смогли сообщить. Хотя три жертвы остались неопознанными, это не помешало газетчикам заключить, что они наверняка являлись нелегальными мигрантами, возможно убитыми теми же перевозчиками, что тайно переправили их в страну. Имя женщины Надин и ее возможное ближневосточное происхождение предали огласке, однако без фотографии, способной «очеловечить», она и две другие жертвы превратились в незначительную деталь или немногим более того. Их гибель вызвала в прессе призывы покончить с организованной преступностью, а также критику состояния границ Британии и ее иммиграционной политики. Однако в поднявшейся шумихе затерялся тот факт, что три человека погибли жестокой и бессмысленной смертью.
Флетчер и Беннет еще два раза приезжали с целью допросить Иону, и каждый раз оказывался ненамного приятнее предыдущего. Инспектор явно считал, что Иона знает больше, чем говорит, и Иона не мог его в этом винить. Возможно, твердых улик против него не нашлось: Иона благодарил небо, что постарался не испачкаться в крови Гевина, когда проверял его пульс. Однако дравшегося с ним по-прежнему не нашли, и изложенную Ионой версию событий не подтверждало ничего, кроме единственного звонка от Гевина в журнале вызовов его телефона. От этого Иона пребывал в неопределенности, сам не зная, подозревают его в чем-то или нет.
Пока Флетчер прямо об этом не говорил.
Путь из кабинета физиотерапии казался долгим. Но как бы Иона ни устал, от вида своей палаты на него навалилась тяжесть. Хотя за дверью больше не стоял констебль охрану потихоньку убрали несколько дней назад, и Иона увидел в этом хороший знак, маленькое пространство без окон все равно походило на тюремную камеру. Днем там было более-менее терпимо, когда яркие флуоресцентные лампы высвечивали все щербинки и сколы, создавая впечатление лишенной всякого течения времени пыточной камеры. Ночью же становилось еще хуже. Иона плохо спал уже много лет, но с момента попадания в больницу он даже обрадовался прежней бессоннице. Теперь закрыть глаза означало попасть в кинотеатр подсознательного. Кошмаров он почти не помнил, однако в ужасе просыпался, хватая ртом воздух, уверенный в том, что в палате кто-то есть.
Рядом никогда никого не было.
Когда Иона доковылял до палаты, он задыхался и взмок так, будто пробежал длинную дистанцию. С желанием поскорее рухнуть на кровать он открыл дверь и замер на пороге.
В ногах кровати стояла незнакомая женщина и читала его медицинские карты. Ей было чуть за тридцать, она носила обычную одежду, а не сестринский или хирургический халат. Когда Иона вошел, она вздрогнула от неожиданности, но потом улыбнулась.