Возле домов и заборов цвели лиловые, розовые, пурпурные бугенвиллии, прицветники которых напоминали мятый пергамент, и питтоспорум, усыпанный нежными сливочно-кремовыми цветками, источающими сладкий аромат с цитрусовыми нотками.
И повсеместно, куда ни брось взгляд, землю устилал зеленый ковер из молодой, сочной еще травы, в которой красавица-весна щедрой рукой рассыпала сиреневые барвинки, белые анемоны, розовые безвременники, голубые перелески и море других цветов, названий которых граф Моразини знать не знал и слыхом не слыхивал.
От всей этой красоты, от пьянящих ароматов, разлитых в воздухе, от резвой скачки коня у Альфредо помимо воли в душе пробудилось что-то новое, волнующее, окрыляющее, заставляющее кровь быстрее и радостнее струиться по венам. И даже вид старинного кладбища, окруженного печальными кипарисами и нависающего с отвесной скалы над Позитано, не смог пересилить этого живительного, целительного, бодрящего ощущения.
С таким настроением Альфредо подъехал к постоялому двору, расположенному рядом с Кьеза-Нуова[72]. Там он спешился, бросил монету служке, приказав напоить коня и хорошенько присмотреть за ним, пока его хозяин прогуляется по городку, после чего прошел к террасе возле церкви, посвященной Мадонне-делле-Грацие[73].
Расположенная в верхней части города, она возвышалась не только над этим районом, красуясь своей формой, похожей на римский Пантеон, но и над всем поселением, которое спускалось уступами вниз к побережью.
Альфредо вышел на террасу возле церкви, откуда открывался, как декорация в театре, восхитительный вид на городок и море.
Воистину Позитано подлинная жемчужина в короне Амальфитанского побережья, настоящий кусочек рая на земле.
Разместился этот уютный и компактный городок в буквальном смысле слова на скалах среди пиний, пальм, магнолий и лимонных деревьев внутри укромной бухточки с мелкогалечным берегом.
Еще с незапамятных времен это сказочное место, защищенное горами от холодных северных ветров, открыли для себя римские патриции, которые стали обустраивать здесь свои шикарные каменные виллы. И здесь нет ничего удивительного. Потрясающая природа, великолепный ландшафт, роскошный климат, ласковое море, как магнитом, тянули сюда высшую знать Римской империи.
Однако пик расцвета Позитано пришелся на те времена, когда это поселение вошло в состав Амальфитанского герцогства, которое в X и XI веках спорило с Генуей и Пизой за звание главной морской державы всего Средиземноморья. Именно тогда городок буквально расцвел: в нем велась активная торговля, строились новые корабли, чеканились собственные деньги, слышалась разноголосая речь заморских купцов.
В последующие два-три столетия в Позитано начался настоящий бум строительства: возводились великолепные палаццо и роскошные виллы, которые, за неимением свободного пространства, громоздились друг на друга, словно ласточкины гнезда.
Если взглянуть на этот город со стороны моря, может создаться впечатление, что дома напоминают пчелиные соты: так тесно и плотно они прижаты друг к другу.
Сейчас Альфредо смотрел на Позитано сверху, и вид крыш, перетекающих одна в другую, напоминал ему пестрое лоскутное одеяло, которое укрывало городок на берегу бескрайнего лазурного моря. Моразини решил спуститься к нему, влекущему и зовущему своей спокойной синью, в которой купалось такое же необъятное, безбрежное небо.
Гулять по Позитано довольно занятно. Дома в нем создали петляющий лабиринт улочек-лестниц с крутыми подъемами и спусками, бесконечными неожиданными поворотами, тупиками, проходными дворами, в которых можно запросто заблудиться. Однако путешественника чуть ли не за каждым поворотом поджидает заслуженная награда: потрясающий воображение, неправдоподобный морской пейзаж.
По лестнице с навесом из девичьего винограда, в котором сквозь молодую изумрудную листву то здесь, то там проглядывали иссиня-черные подсушенные прошлогодние гроздья, сквозь плотную городскую ткань, сотканную из множества пестрых домов, стоящих друг над другом, Альфредо стал спускаться вниз, к побережью.
Развлекая себя счетом ступенек, которые ему предстояло преодолеть в обратном направлении, он не заметил, как дошел до сердца Позитано виа Монте, бурлящей жизнью и вечно занятой разнообразными важными делами.
Спускаясь дальше по узкой лестнице, заглянул в одну из старейших церквей городка Кьеза-ди-Сан-Маттео[74]. Она настолько гармонично вписалась между домами семейств Кановаччоло с одной стороны и Кальдьеро с другой, что он чуть было не пропустил ее.
Небольшого размера, практически незаметная, она не изобиловала особым украшательством. Скромная симметрия пропорций, простота внешнего фасада, единственным убранством которого служило окно формы «бычий глаз», да маленькая звонница над тимпаном с одним-единственным колоколом вот и все архитектурные элементы ее декора.
Заглянув внутрь, Альфредо убедился, что и тут всё по-старому. Стены украшены рельефной лепниной и пилястрами. На бочонкообразном своде, выкрашенном терракотовой краской, виднеется лепная роза ветров. Напротив входа простой, совершенно необставленный алтарь, посвященный Непорочному зачатию. На единственном алтарном полотне изображены Дева Мария и святой Матфей в окружении ангелов.
Эту скромную церквушку любила матушка Альфредо. Она часто брала его сюда ребенком на мессу. Ей нравилась скромная, тихая обстановка, нравилась немноголюдность, возможность побыть практически наедине с Господом. А ему здесь всегда было скучно. Нечем было занять себя. Вот в главной церкви Позитано Кьеза-Санта-Мария-Ассунта другое дело! Там для глаз был настоящий рай! Сейчас же вести разговор с Богом граф Моразини предпочел бы именно в таком, простом, незатейливом, зато уютном месте. Однако присоединиться к мессе, которая шла здесь при немногочисленном скоплении народа, граф все-таки не захотел.
Выйдя из церкви, Альфредо стал спускаться дальше. Незаметно вышел к духовному центру Позитано к Кьеза-Санта-Мария-Ассунта. Заходить в нее пока не стал, обогнул по периметру и спустился к побережью, решив проведать Торре Тразита[75].
Из всех сказочных мест Позитано трудно представить себе более впечатляющее, поражающее воображение, чем это. Круглая сторожевая башня 1567 года постройки будто балансировала на склоне скалистого утеса, господствуя над одним из самых завораживающих мест побережья, омываемого кристально-голубыми водами Тирренского моря.
Эта прочная заградительная башня, построенная в оборонительных целях, была возведена анжуйцами по приказу вице-короля Педро де Толедо[76] вместе с башнями Спонда и Форнилло[77], вид на которые открывался с вершины Тразиты.
Дикое и необычайно романтичное место на вершине суровых известняковых скал с отвесным обрывом к морю в былые времена очень будоражило детское воображение Альфредо. В своем сознании он рисовал картины, в которых воинственные толпы пиратов штурмуют эту башню, а стойкие позитанцы, ее защитники, храбро обороняются от кровожадных морских разбойников.
По узкой тропинке между скалой и морем под нависающими вековыми пиниями Альфредо подошел к лестнице из кованого железа и поднялся на величественное сооружение. Оттуда взглянул на морскую гладь. Ему открылась великолепная панорама, охватывающая весь залив Позитано, загадочные горбатые острова архипелага Ли Галли[78], обрамленные сужающимися скалами, и высокая вершина Пунта-Ликоза[79] недалеко от Салерно.
Он посмотрел вниз, туда, где неспешные волны ударялись в скалу, на которой возвышалась башня. Отсюда изумрудная вода казалась исключительно прозрачной. Она так и манила к себе. А обманчивое тепло солнечных весенних лучей создавало иллюзию лета.
Легкий, ласковый ветерок, которому местные рыбаки дали красивое название «поненте»[80], огладил лицо Альфредо мягким дуновением. Мужчина вздохнул полной грудью. Сейчас ему было на удивление хорошо. В душе проснулось что-то новое, давно позабытое, настойчиво требующее возрождения и обновления, ровно такого же, какое переживает в эти дни вся природа.
Альфредо вновь вгляделся вдаль, в очертания Пунта-Ликоза, и вспомнил рассказанную ему в детстве легенду о русалке Ликозии. Морская девушка бросилась со скалы, разбившись о прибрежные камни из-за неразделенной любви. Ее тело, по велению владыки морей Посейдона, приняло форму завораживающего своей красотой острова Изола-ди-Ликоза[81].
«Где они теперь, женщины, способные на столь глубокие, самоотверженные чувства? Существуют ли они в природе? Или все повывелись в наш беспутный, развращенный век?» подумал с горечью граф Моразини.
На обратном пути к постоялому двору, где он оставил своего коня, его вдруг окликнул незнакомый женский голос:
Ваше сиятельство, синьор Моразини, вы ли это?
Альфредо нехотя обернулся. Перед ним стояла виконтесса Анна Констанца Филамарино. Женщина, чей возраст в силу парика и довольно обильных белил на лице определить было весьма затруднительно.
По прошлому общению в светских салонах Неаполя граф предположил, что ей должно быть слегка за сорок. Невысокая, пышнотелая, она никогда не привлекала его внимания. Он и не знал бы ее вовсе, если бы не помнил привычку той безвкусно и пестро одеваться и если бы не был хорошо знаком с ее мужем, виконтом Филамарино, подвизавшимся на ниве служения закону. Тот занимал должность судьи в Гран-Корте-делла-Викариа[82], был весьма уважаемым синьором и ревностным служителем неподкупной и справедливой Фемиды.
Виконтесса была одета в черные траурные одежды, которые резко контрастировали с довольно броским, если не сказать кричащим, гримом на ее лице, не прикрытом вуалью.
Вот уж не ожидала встретить вас в этом забытом богом местечке! продолжила восклицать виконтесса. Надо же, какая удача! Если расскажу своим приятельницам, что видела вас здесь, мне никто не поверит. Я слышала, что после того трагического инцидента, в котором погибла ваша бедняжка-супруга, вы отправились в путешествие в Новый Свет. Неужели уже возвратились? Или это всё досужие домыслы, и вы нас вообще не покидали?
То, чего Альфредо опасался больше всего, так некстати и произошло. Теперь ему придется выкручиваться и придумывать всяческие отговорки. Но граф Моразини не был бы дипломатом, если бы не умел повернуть ход разговора в иное, нужное ему русло.
Ваша милость, я вижу на вас траурные одежды. Мне до́лжно выразить вам соболезнования? Неужели кто-то из ваших близких навеки покинул нас?
Синьора Филамарино, будто опомнившись, натянула на лицо маску скорби, сразу состарившую ее лет эдак на пять или даже на десять.
Да, ваше сиятельство, к несчастью, вы правы. Сегодня минул ровно год, как скончался его милость виконт Филамарино. Вы, как я понимаю, не слышали об этой печальной новости.
Увы, информация об этом прискорбном событии прошла мимо меня. Позвольте, хоть и с опозданием, принести вам мои соболезнования. Я очень уважал вашего супруга. Он был в высшей степени человек чести и достоинства. Очень жаль, что Господь так скоро призвал его к себе. Ему же было около шестидесяти?
Шестьдесят два. Сердечный приступ. Скоропостижная смерть прямо во время судебного слушания.
Печально, очень печально. Еще раз мои соболезнования.
Спасибо, синьор граф. Вы в высшей степени любезны.
Моразини попытался воспользоваться предлогом, чтобы свернуть разговор:
Как я понимаю, в столь ранний час вы торопитесь на поминальную мессу? Не смею вас задерживать.
Но отделаться так запросто от виконтессы, славящейся своей говорливостью и не слишком прозорливым умом, у него не получилось.
Ну что вы, граф! Без меня поминальную мессу всё равно не начнут. Как говорится, кто платит за мессу, для того и звучит орган. Тем более что в церкви наверняка еще поют Евангелие паломников Эммауса[83]. А я никак не могу упустить случая поговорить с вами. Ведь вы так внезапно пропали. Сколько лет прошло? Четыре или пять? Надо же, не минуло и двух недель, как я стала свидетельницей разговора между герцогиней ди Кастропиньяно и принцессой де Бельмонте, в котором они упоминали вас, и вот вы здесь собственной персоной.
Эти синьоры были полны сочувствия к вам, дорогой граф, вспоминали все те печальные события, которые столь болезненным образом отразились и на вас, и на графе Сартори, отце вашей покойной супруги. Ведь, насколько я знаю, старого графа разбил паралич. Говорят, он потерял речь и совершенно не может ходить. Вас сия участь, слава Мадонне, миновала. Но скажу вам прямо: быть замешанным в столь некрасивом адюльтере по последствиям хлеще, чем получить апоплексический удар. Какой урон репутации! Это же настоящий гранд эскляндр![84] Мне искренне жаль вас, ваше сиятельство.
Моразини после этих слов чуть ли не передернуло. «Чтоб тебя блохи залюбили до уксусных примочек!» выругался он в сердцах про себя, а вслух произнес:
Il vaut mieux faire envie que pitié. Лучше вызывать зависть, чем жалость. Так считают французы. Я придерживаюсь их точки зрения.
Ну, если на вашу ситуацию посмотреть с этого ракурса, то, конечно, многие мужчины могут вам позавидовать. Вы теперь самый желанный холостяк в свете. Можете быть почетным гостем на любой ярмарке невест.
Вдруг лицо виконтессы озарила какая-то запоздалая догадка:
Ваше сиятельство, вы обязательно должны навестить меня в моей здешней палаццине[85]. Я непременно должна познакомить вас со своей дочерью Аурелией. К сожалению, она не стала меня дожидаться и уже отправилась к мессе, а то вы непременно встретились бы с ней. Вы знаете, Господь не наградил нас с виконтом другими детьми, ибо предел совершенства был Им достигнут в нашей единственной дочери. Она вся есть скопище разнообразных добродетелей. Грешно матери нахваливать свое дитя, но я без ложной скромности должна сказать вам: Аурелия весьма достойная девушка. Она вполне может посоперничать количеством достоинств с цветком розмарина[86]. Скажу вам по секрету: к ней недавно сватался виконт де Маркетти, но моя глупышка ему отказала. Знаете, Аурелия до чрезвычайности разборчива. Так что вы обязательно должны навестить нас.
Где вы остановились? Я пришлю вам приглашение. Вы сняли виллу в Позитано? Ах, постойте, у вас же есть младший брат. Я слышала, что он живет где-то тут, кажется, на вилле в Монтепертузо. Должно быть, вы остановились у него! Тогда я буду рада принять вас обоих. Через пару недель я устраиваю небольшое суаре для местного общества. Год со дня кончины супруга прошел, и теперь я могу наконец вернуться к светским обязанностям. Так вот, ваше сиятельство, знайте: вы с виконтом приглашены ко мне.
Виконтесса Филамарино, как и другие неаполитанские матроны, верно, училась фонтанировать словами и сплетнями у Нептуна с Моло-Гранде[87]. Моразини выслушал этот непрерывный словесный поток со скорбным выражением лица и, когда ему представилась возможность, ответил:
Ваша милость, мой визит на виллу брата связан исключительно с улаживанием внутрисемейных проблем. В связи с этим прошу вас принять мою капитуляцию. Думаю, мой младший брат Витторе вполне сможет заменить меня на вашем суаре. Я же в свою очередь искренне благодарю вас за приглашение и прошу извинить мой отказ. А теперь я вынужден откланяться. Дела, знаете ли.