А ведь были и у нее в жизни беззаботные, чу́дные годы. Те времена, когда всё казалось безоблачным и безмятежным. Когда от каждого нового дня она ждала только лучшего. Когда будущность представлялась ей исключительно в розовом свете. В те дни она могла позволить себе молиться Богу о том, чего ей хотелось. Если бы она знала тогда, что ей нужно молиться о сохранении того, что она имеет!
Сейчас Белла перебирает в памяти эти греющие душу воспоминания, словно фамильные драгоценности в заветной шкатулке.
Это здесь ее все зовут Анджелиной Беатой Форческо, а в реальности она Арабелла Беатриче Доннорсо, дочь известного дипломата, графа Адриано Перроне Доннорсо, который умер, когда Белле исполнилось девятнадцать.
Ее мать Мария Эуджения Доннорсо, в девичестве графиня Абрицци, происходила из обедневшего, но знатного и достойного рода. Ее младшей сестрой была Аделина Мирелла Абрицци, ставшая впоследствии герцогиней ди Новоли. Осиротев, именно под крылом этой женщины Арабелла мечтала обрести покой. Именно для нее она везла медальон с инициалами М. Е. А. Еще недавно он принадлежал ее матери. Графиня Донно́рсо рассказывала, что точно такой же, только с иными инициалами, в день шестнадцатилетия Аделины Миреллы их общий отец повесил на шею ее младшей сестре.
Теперь медальон матери всегда у нее на груди. Белла безмерно счастлива, что не потеряла его той ночью, когда тонула. Что у нее есть зримое напоминание о минувшей жизни, которая в данных обстоятельствах подчас кажется ей плодом воспаленного сознания.
Мать вышла за отца рано. Это был брак по любви. Да в отца и невозможно было не влюбиться. Умный, импозантный, широко эрудированный, он производил неизгладимое впечатление на противоположный пол. По признанию матери, она увлеклась отцом с первой встречи. Но и он не мог не отметить симпатичную брюнетку с огромными голубыми глазами, которая к тому же оказалась весьма начитанной и рассудительной.
Белла не была первенцем. До этого родители потеряли двоих детей, которые не доживали и до полугода. Поэтому она была желанным и любимым ребенком. Этому факту поспособствовало еще и то обстоятельство, что фамилии Доннорсо иных детей Господь не даровал.
До пяти лет маленькая Белла жила с семьей в Неаполе, после чего отца на пять лет отправили в Лиссабон посланником ко двору короля Португалии Жозе I из династии Браганса. Семья, как было заведено в дипломатических кругах, последовала за своим главой. Таким образом, детство Арабеллы прошло на побережьях Средиземного моря и Атлантического океана, в двух самых очаровательных городах, залитых солнцем и обласканных теплом.
В десятилетнем возрасте Арабелла вместе с родителями переехала в Мадрид, куда личным посланником ко двору своего брата Фердинанда VI графа Доннорсо отправил неаполитанский король Карл VII.
В одиннадцать лет маленькая Белла уже бегло говорила по-португальски и по-испански. Кроме того, отец заставлял ее учить английский и французский. За неимением детей мужского пола граф Доннорсо все обязанности отца по воспитанию достойного чада сосредоточил на единственной дочери.
Белла была окружена лучшими учителями. Отец обучал ее также игре в шахматы и основам дипломатического этикета. Он любил подолгу беседовать с ней на разные темы, развивая ее наблюдательность и аналитический ум.
Из всех уроков Белле больше всего по душе были занятия музыкой с маэстро Мануэлем Пла-и-Агусти[94] испанским композитором, служившим при мадридском королевском дворе клавесинистом и гобоистом. Наставник отмечал потрясающие способности девочки: ее тонкий слух, отменную музыкальность, гибкость и чуткость пальцев, а также великолепную координированность.
В 1757 году, когда Белле исполнилось двенадцать, в Мадриде, на матине[95], устроенном Карло Броски по прозвищу Фаринелли[96], куда была приглашена вся семья Доннорсо, произошла знаменательная встреча.
Неаполитанец Фаринелли, служивший руководителем королевских театров Испании и проживавший в этой стране под королевским патронатом, был дружен с другим выходцем из Неаполя, знаменитым композитором Доменико Скарлатти[97]. Тот тоже бо́льшую часть сознательной жизни провел в Испанском королевстве. Поэтому вполне естественно, что на утреннике у Фаринелли присутствовал и он. И было бы странно, если бы хозяин праздника не упросил друга сесть за инструмент.
Маэстро исполнил всего два своих произведения для клавесина: Сонату ре-минор K 141 и Сонату до мажор K 159. Однако юной Белле этого было вполне достаточно, чтобы заболеть музыкой навсегда.
Сонаты Скарлатти, или эссерчици[98], как он их называл, были удивительно изобретательны, свежи, полны испанского колорита и неаполитанского очарования. Технические сложности, заложенные в них, казались непосильными даже для самых искушенных. Чувствовалось, что эти музыкальные зарисовки предназначены лишь для того, чтобы произвести впечатление на аудиторию, сразить ее виртуозностью и изяществом замысла. Казалось, для их исполнения требуется как минимум три руки. В крайнем случае овладение приемом их «перекрещивания».
В то же время Маэстро смог увидеть в музыке больше, чем просто математику. Его трели были нежнее и элегантнее. Он мог транскрибировать в ноты звуки, которые его окружали: пение птиц, перезвон церковных колоколов во время венчания, игру испанской гитары или даже фейерверк.
Сердце Беллы ликующим зайчиком подскакивало к самому горлу, когда маэстро Скарлатти заставлял клавесин звучать местами точно так же, как тремоло[99] мандолины. Она до глубины души была потрясена столь виртуозным исполнением и решила во что бы то ни стало попытаться приблизиться к вершинам подобного мастерства.
С того дня Беллу не нужно было усаживать за инструмент. Она сама из-за него не вставала сутки напролет. Маэстро Пла-и-Агусти нарадоваться не мог успехам своей ученицы. Он говорил родителям: «Я всегда знал о необыкновенной одаренности вашей дочери, но теперь в ее умении произошел настоящий прорыв. И, что удивительно, скорость ее исполнения нисколько не подавляет ясности и чувственности звучания».
Однако вскоре учителю пришлось расстаться с талантливой ученицей. Когда Белле исполнилось четырнадцать, вся семья переехала жить в Лондон. Графа Адриано Перроне Доннорсо отправили служить неаполитанским посланником при английском дворе.
Спустя полгода после переезда талантливую девочку незадолго до своей кончины заметил семидесятичетырехлетний композитор Георг Фридрих Гендель. Столь важное событие произошло в доме государственного секретаря Южного департамента английского правительства Уильяма Питта, первого графа Чатема.
Высокопоставленный чиновник отвечал за отношения с католическими и мусульманскими государствами Европы. Для того, чтобы наладить связи с вновь прибывшими посланниками, он пригласил их с семьями на домашний праздник, посвященный десятилетию дочери леди Эстер Питт.
Помимо Арабеллы, на празднике присутствовали Амелия Дарси, единственная дочь государственного секретаря Северного департамента Роберта Дарси, четвертого графа Холдернесса, отвечавшего за внешние связи с протестантскими государствами Северной Европы, и несколько других детей новых посланников из разных стран. Малолетних отпрысков на этом мероприятии сопровождали отцы-дипломаты с супругами.
В качестве особого гостя на торжественный утренник был приглашен Георг Фридрих Гендель. Композитор к тому времени уже абсолютно ослеп, поэтому за ним повсюду следовал его личный секретарь и помощник.
На празднике каждый из присутствующих детей должен был сделать музыкальное или танцевальное подношение виновнице торжества. Таким образом, был устроен своеобразный концерт, на котором в качестве почетного гостя и присутствовал великий композитор.
Было заметно, как стоически терпит он потуги юных певцов, музыкантов, и в особенности танцоров, чьи танцевальные экзерсисы по причине слепоты ему были совершенно недоступны. Так было ровно до той поры, покуда за фортепиано не села юная графиня Арабелла Беатриче Доннорсо.
Для своего лондонского дебюта Белла выбрала композицию Le rappel des oiseaux[100] Жана-Филиппа Рамо[101]. Во время ее исполнения установилась такая тишина, что было слышно, как маэстро Гендель ботинком отсчитывает такт на паркете. Он впервые оживился за всё это время и попросил юную музыкантшу исполнить еще что-нибудь на бис.
Белла исполнила Сонату ре-минор K 141 своего кумира Доменико Скарлатти. Гендель пришел в неописуемый восторг. Он попросил юную графиню подойти ближе и дозволить ему коснуться ее пальцев.
Когда Белла затаив дыхание подошла к маэстро и протянула к нему руки, он взял ее хрупкие кисти в свои и долго перебирал тонкие девичьи пальчики. Затем, улыбнувшись, рассыпался в комплиментах.
Знаменитый композитор сказал, что исполнение этого юного ангела не просто свежо и проникновенно, но в нем заключено потрясающее сочетание эмоциональности и интеллекта. И дело здесь не только в великолепной технике, скорости и тайминге, хотя они и так выше всех похвал, но и в том, что ее порхающие по клавиатуре пальцы извлекают весьма экспрессивный, динамичный, музыкальный звук. За ее виртуозную игру на фортепиано Гендель назвал юную графиню «Скарлатти в юбке».
После этого старый композитор рассказал собравшейся публике о том, как однажды в Риме во дворце кардинала Оттобони он сошелся с самим Доменико в музыкальном поединке. Им пришлось состязаться в игре на органе и клавесине. В итоге композитора Скарлатти собравшаяся публика нарекла величайшим итальянским исполнителем на клавесине всех времен, а в игре на органе первенства удостоила его, Генделя.
Отец Арабеллы тогда рассмеялся и заметил, что слышал в Мадриде от самого синьора Скарлатти, как тот с почтением крестится, говоря о мастерстве Генделя.
Все гости после таких рассказов не могли не воспользоваться случаем, чтобы не усадить великого композитора за фортепиано. Он открещиваться не стал и исполнил для всех свою Сарабанду ре минор[102].
И если для Генделя игра юной музыкантши стала вдохновляющим фактором, который его, абсолютно слепого, усадил вновь за инструмент, то для самой Арабеллы Георг Фридрих Гендель был той причиной, по которой она начала с еще большим усердием заниматься музыкой, а также той причиной, по которой она не раз хотела оставить это занятие, ибо понимала, что подобных вершин ей не достичь никогда. От такого мастерства захватывает дух. После этих срывов Белла твердила матери:
Не могу исполнять музыку как Гендель даже во сне, а во сне, поверь, я воистину прекрасна!
Однако в ее жизни были и другие вдохновляющие встречи. Первая состоялась в 1762 году. Отец тогда, пользуясь своими связями, пригласил к ним в дом английского композитора Джозефа Стивенсона[103]. Ему было тридцать девять, ей семнадцать. Однако между ними на почве любви к музыке завязалась удивительно трогательная дружба. Композитор сразу же оценил талант юной графини. Он поражался ее умению поддерживать мелодическую линию и колорит музыкального произведения на максимальной скорости. Называл это ее умение «непостижимым» и «неоспоримым».
Когда Джозефу пришлось вернуться в свой родной городок Пул в графстве Дорсет на юго-западном побережье Ла-Манша, они продолжили общение, обмениваясь письмами. Джозеф Стивенсон расширял в переписке ее музыкальный кругозор и повышал музыкальную грамотность.
Вторая встреча произошла годом позже за кулисами Королевского театра в Ковент-Гардене. Она подарила Белле еще одного друга, точнее, подругу. Ею стала итальянская оперная певица Николина Джордани, известная под сценическим псевдонимом Ла Спиллетта[104]. Белле было восемнадцать, Николине исполнилось двадцать два. Несмотря на юный возраст, девушка уже блистала на сцене Королевской оперы.
Белла и Николина сошлись в Лондоне на почве землячества. Дело в том, что родителями талантливой оперной исполнительницы были выходцы из Неаполя. Отец импресарио, певец и либреттист Джузеппе Джордани, мать певица Антония Биззи. Прежде чем поселиться в Лондоне, Николина с труппой своей семьи: братьями Франческо (певцом и танцором) и Томмазо (композитором и инструменталистом), а также сестрой Марианной (тоже певицей) выступала в оперных постановках в Германии, Голландии и Франции. Сценический псевдоним она заслужила после блистательного исполнения главной роли в опере-буффа[105] «Ревнивые любовники», сочиненной ее братом Томмазо.
Белла ценила Николину не только за ее певческие данные (предельную точность слуха и высочайший артистизм), не только за говорящие глаза и выразительную жестикуляцию, но и за легкость характера, веселость натуры и огромную жизнерадостность. Их объединяло многое: родной Неаполь, кочевая жизнь, любовь к музыке и искусству.
Белле нравилось проводить время с этой девушкой. Однако, к несчастью, дружба с ней подарила юной графине Доннорсо ту самую встречу, которую она хотела бы вычеркнуть из своей памяти навсегда. Это произошло за кулисами театра в Ковент-Гардене.
Как-то раз, зайдя после представления в актерскую гримерную подруги, Белла, не застав там Николину, наткнулась на щегольски одетого красавца лет сорока. Как потом выяснилось, это был любовник певицы, о котором та никогда раньше не упоминала. Незнакомцем оказался тридцативосьмилетний лорд Говард Тревор Баррингтон, четвертый граф Вудвилл.
В ту первую скоротечную встречу этот человек умудрился не только раздеть взглядом Арабеллу, но и мысленно уложить ее с собою в постель. Далекая от подобных соображений, Белла почувствовала это всем своим женским нутром, всей своей сутью, которая была заложена в ней самой природой.
Лорд Баррингтон не понравился Арабелле с первого взгляда. После знакомства с ним она старалась всячески избегать его и, как могла, отговаривала подругу от общения с этим скользким типом. Граф Вудвилл, напротив, стал упорно искать встреч с юной графиней Доннорсо.
Белла в ту пору уже была представлена в свете, поэтому Баррингтон стал выискивать ее на балах и званых вечерах. Несколько раз ей пришлось танцевать с ним, поддерживать светскую беседу. Неоднократно во время ее выступления лорд напрашивался на роль ее пейдж-тернера[106], причем всегда это были те ситуации, когда девушка просто не могла ответить ему отказом.
Впрочем, Арабелла всякий раз пыталась дать понять этому человеку свое нерасположение. Тем удивительнее ей было застать однажды Вудвилла в кабинете своего отца.
Граф Доннорсо, по всей видимости, хорошо осведомленный о не слишком благовидной репутации визитера, с холодностью в голосе объявил дочери, что гость только что просил ее руки.
Растерявшись от неожиданного известия, Арабелла, соблюдя приличия, попросила дать ей время на раздумье. Однако, как только за гостем захлопнулась дверь, она ответила категорическим отказом, умоляя при этом отца, чтобы тот постарался оградить ее от притязаний этого человека.
Отказ лордом Баррингтоном принят был, но вот преследований своих он не прекратил. К той поре Белла была уже наслышана про многочисленные любовные романы этого сластолюбца и про самый громкий скандал, потрясший лондонский высший свет.