Он взял змея и убежал. Я осталась оценивать ущерб. Смущение быстро прошло, но чувство, испытанное наверху, так и не поблекло. Я вспоминала о нем. Я снова и снова хотела забраться высоко-высоко на этот платан.
Вскоре я окончательно поборола страх высоты и выбрала себе место на одной из веток. Я сидела там, на вершине мира, часами, любуясь закатами то багровыми, то розовыми, то рыжими, словно бесконечный пожар по всему горизонту. В один из таких дней я и поняла слова папы, что целое больше, чем сумма частей. Нет, не так я почувствовала это сердцем. Вид с моего платана больше, чем просто крыши, облака и палитра цветов. Это живое волшебство. Это когда ты ощущаешь одновременно смирение и величие. Как так? Как в нас могут сосуществовать спокойствие и восхищение? Как простое дерево может разбудить такую гамму эмоций? Там, наверху, я чувствовала, что живу.
Я забиралась на дерево при первой же возможности. В средней школе это удавалось почти каждый день: остановка школьного автобуса была прямо рядом с платаном. Сначала я просто проверяла, как высоко могу забраться, пока не приедет автобус, но вскоре стала выходить из дома раньше, чтобы посидеть на своей ветке и увидеть, как восходит солнце, щебечут птицы или как одноклассники собираются на остановке. Я пыталась позвать наверх и их, предлагала залезть хотя бы невысоко, но ребята боялись испачкаться. И из-за этого они отказывались от волшебства? Не понимаю.
Я никогда не рассказывала маме о дереве. Она рассудительная и точно бы посчитала, что это опасно. Братья есть братья им все равно. Оставался папа единственный, кто бы меня понял. Но и с ним я делиться боялась: вдруг он расскажет маме и они мне запретят? Так что я помалкивала, продолжала лазать на дерево и одиноко любоваться бескрайним миром внизу.
Спустя несколько месяцев я осознала, что разговариваю с деревом. Веду полноценный диалог! Я спустилась, чуть не плача. Почему мне не с кем поговорить? Почему у меня нет лучшего друга, как у остальных? Конечно, я общалась с ребятами в школе, но ни с кем так и не сблизилась. Им было бы неинтересно сидеть со мной на дереве и вдыхать запах солнечного света.
Вечером, после ужина, папа ушел во двор рисовать. В прохладных сумерках, устроившись на крыльце в свете фонаря, он наносил финальные штрихи на закатанный пейзаж, над которым в последнее время работал. Я взяла куртку и вышла посидеть с ним. Я вела себя тихо как мышка. Через пару минут он спросил:
О чем думаешь, солнышко?
Мы сидели так уже много раз, но ничего подобного он никогда не спрашивал. Я посмотрела на него и промолчала. Он смешал два оттенка оранжевого и мягко попросил:
Поговори со мной.
Я так тяжело вздохнула, что сама удивилась, и пробормотала:
Я поняла, почему ты сюда выходишь.
А не могла бы ты теперь объяснить это маме? пошутил он.
Серьезно, пап. Я поняла, почему целое больше, чем сумма частей.
Он перестал смешивать краски:
Правда? Как ты это поняла? Расскажи!
Я рассказала ему про платан: про виды, звуки, цвета, ветер. Что сидеть так высоко словно чувствовать, что летишь. Про волшебство. Он не перебивал меня, и, закончив, я посмотрела на него и спросила:
Заберешься туда со мной?
Он долго размышлял. В конце концов он улыбнулся:
Староват я уже, но рискнуть стоит. Может, в выходные, когда будет солнечно?
Здорово!
Я пошла в кровать в таком радостном возбуждении, что за всю ночь спала, кажется, минут пять. До субботы рукой подать. Не могу дождаться!
Утром я побежала к остановке ни свет ни заря и забралась на дерево. Мне удалось поймать рассвет, пробивающийся сквозь облака и обнимающий целый мир, а я была в центре этого мира. Я подмечала то, что обязательно стоит показать папе, как вдруг на дороге раздался шум.
Я посмотрела вниз. Неподалеку припарковались два больших грузовика. У одного был длинный пустой прицеп, у второго подъемник. Такие обычно используют при работе с линиями электропередач или телефонными столбами.
Рядом с грузовиками стояли четверо мужчин, разговаривали и пили что-то из термосов. Я хотела крикнуть им: «Извините, но здесь нельзя парковаться. Это автобусная остановка!» Но тут один подошел к машине и начал доставать инструменты. Перчатки. Веревки. Цепь. Наушники. И целых три бензопилы.
Я все еще не осознавала. Я оглядывалась в поисках того, что они хотят спилить. Один из одноклассников пришел на остановку и заговорил с ними. Он указал на меня. Кто-то из мужчин крикнул:
Эй! Ну-ка слезай. Мы должны спилить его.
От дурноты я чуть не упала, покрепче вцепилась в ветку и выдавила:
Дерево?..
Да. Слезай давай!
Кто разрешил вам спилить его?
Владелец! крикнул мужчина.
Но почему?
Даже с такой высоты я увидела, как он нахмурился:
Он собирается строить здесь дом, а дерево мешает. Так что слезай, девочка, нам нужно работать.
К тому моменту почти все ребята собрались на остановке. Мне они ничего не сказали, только смотрели на меня и переговаривались. Затем пришел Брайс. Значит, автобус скоро приедет. Я посмотрела на дорогу вон он, в четырех кварталах отсюда.
Я была в панике и не знала, что делать. Я не могла позволить им уничтожить мое дерево. Я закричала:
Но вы не можете спилить его! Не можете!
Один из мужчин покачал головой:
Я сейчас вызову полицию. Ты незаконно находишься на этом участке и препятствуешь проведению работ. Или ты слезаешь, или мы повалим дерево вместе с тобой.
Автобус был уже в трех кварталах. Школу без уважительной причины я не пропускала ни разу в жизни, но поняла: сегодня, похоже, придется.
Значит, спиливайте со мной! завопила я. У меня появилась идея. Они не посмеют, если мы все сюда залезем. Тогда-то они послушают! Я позвала одноклассников: Эй, ребята! Залезайте! Они его не спилят вместе со всеми нами! Марсия! Тони! Брайс! Ребята, давайте! Мы им этого не позволим!
Но они так и стояли, уставившись на меня. Автобус уже проезжал соседний квартал.
Ну же! Ребята! Не обязательно залезать так высоко, можно совсем чуть-чуть. Пожалуйста!
Показался автобус. Он остановился около грузовиков, и когда двери открылись, мои одноклассники один за другим скрылись в нем.
Дальше я все помню смутно. Вроде под деревом собрались соседи и полицейские с громкоговорителями. Приехали пожарные и какой-то мужчина, кричавший, что это его чертово дерево и лучше бы мне, наконец, слезть. Кто-то привел мою маму. Она плакала, умоляла и вообще вела себя нерассудительно, но я не слезала. Ни за что.
Примчался папа. Он выскочил из пикапа, поговорил с мамой, а потом попросил поднять его ко мне на подъемнике. Вскоре все закончилось. Я плакала и пыталась заставить его оглядеть с высоты окрестности, но он отказался. Он твердил, что никакой вид не стоит безопасности его девочки. Он спустил меня и увел домой, но я не могла там оставаться. Ведь даже там я слышала звука вгрызающихся в ствол моего платана бензопил. Тогда папа взял меня на работу, и пока он клал стену, я плакала в его машине.
Я плакала две недели кряду. Я, конечно, ходила в школу и старалась изо всех сил, но на автобусе ездить перестала, пересела на велосипед. Так получалось дольше, но это был путь в объезд Колльер-стрит. Я не хотела видеть кучку щепок, оставшуюся от самого прекрасного в мире платана.
Однажды вечером я сидела в комнате. Вошел папа, пряча что-то под куском ткани. Я догадалась, что это картина он всегда так перевозит их на выставки. Он сел, поставил ее на пол и вдруг признался:
Мне тоже нравилось это дерево. Я его заметил еще до того, как ты мне о нем сказала.
Пап, все хорошо. Я забуду о нем.
Нет, Джулианна, не забудешь.
На моих глазах выступили слезы, но я прошептала:
Это просто дерево
Я ни в коем случае не хочу, чтобы ты себя в этом убеждала. Мы с тобой оба знаем, что это неправда.
Но папа
Послушай меня, хорошо? Он глубоко вдохнул. Я хочу, чтобы ты сохранила память о нем. Чтобы ты запомнила, как чувствовала себя наверху. Он немного замешкался, а потом вручил мне картину: Я нарисовал ее для тебя.
Я сняла ткань и увидела свое дерево. Мой прекрасный, величественный платан. Папа нарисовал лучи рассветного солнца, пробивающиеся сквозь ветви. Я словно почувствовала, как дует ветерок. Высоко на дереве сидела девочка с покрасневшим от ветра лицом и глядела вдаль. Радостная. Окутанная волшебством.
Джулианна, не плачь. Я хочу помочь, а не расстроить тебя.
Я вытерла слезы, громко всхлипнула и наконец сказала:
Спасибо, папочка Спасибо.
Я повесила картину напротив кровати. Теперь это первое, что я вижу по утрам, и последнее, на что смотрю перед сном. Больше я не плачу. Но я по-прежнему вижу больше, чем просто дерево, вижу все, что чувствовала на высоте.
И, кажется, именно в тот день мой взгляд на многие вещи стал меняться.
Ко-ко-ко
= Брайс =
Яйца меня пугают. Как и куры. Смейся сколько хочешь, друг мой, но я предельно серьезен. Этот страх у меня с шестого класса.
Тогда же случилась история со змеей. И братьями Бейкер.
Их зовут Мэтт и Майк, но я так и не понял, кто есть кто. Они никогда не расстаются. Они не близнецы, но выглядят и говорят практически одинаково. Оба одноклассники Линетты. Видимо, то ли Мэтт, то ли Майк оставался на второй год, хотя сложно представить, что учителя вытерпели кого-то из них два года подряд. Ну, неважно. Именно братья Бейкер показали мне, как змея поедает яйцо. Конечно, сырое и вместе со скорлупой.
Я бы прекрасно прожил без этой информации, если бы не Линетта. Сестра втрескалась в старшеклассника, Скайлера Брауна. Он живет в нескольких кварталах от нас, и при любом удобном случае Линетта идет туда и тусуется с ним, пока он играет на барабанах. Ба-дум-тс. Спросите, при чем тут я? Итак, Скайлер и братья Джули основали группу. Назвали ее «Загадочный Ссыкун».
Мама пришла в ужас, когда это услышала:
Что за родители разрешают детям играть в группе «Загадочный Ссыкун»? Какая мерзость! Отвратительно!
Линетта попыталась объяснить:
Так в этом-то и суть, мам! В этом нет никакого смысла. Зато такое название выбесит старперов.
Это ты меня так назвала, юная леди? вспылила мама. Получается, так, раз мне оно не понравилось!
Линетта только пожала плечами. Мама сама сделала выводы и не выдержала:
Марш в свою комнату!
За что? огрызнулась сестра. Я же ничего не сказала!
Ты прекрасно знаешь за что! Иди подумай над своим поведением!
Линетту опять наказали. С тех пор каждый раз, когда она опаздывала к ужину больше чем на две минуты, мама гоняла меня к Скайлеру и заставляла тащить ее домой. Для Линетты это наверняка было унизительно, но мне приходилось куда хуже. Я все еще учился в началке, а «Загадочные Ссыкуны» в старших классах. Они казались взрослыми и крутыми, их басы ревели на всю округу, а я был похож на зашуганного ученика воскресной школы.
Я так нервничал, что у меня срывался голос, когда я звал Линетту ужинать. Я буквально пищал. Со временем из названия группы исчезло слово «загадочный» и вся компания «Ссыкуна» ко мне привыкла. Они перестали на меня пялиться и обращались ко мне в духе «Эй, младшенький, заваливайся!» или «Эй, Брайси, хочешь струны подергать?». Так я и оказался в гараже Скайлера Брауна и стал свидетелем того, как удав глотает яйцо. Я уже видел его в спальне братьев Бейкер, так что сюрприз не удался. Они приберегли целое представление, чтобы меня напугать, но такого удовольствия я им не доставил. Это оказалось не так-то просто вид глотающей яйцо змеи ужаснее, чем кажется. Удав распахнул пасть до гигантских размеров, взял яйцо и буль! Оно покатилось по его горлу. Но это не все. После того как змея заглотила три яйца, то ли Мэтт, то ли Майк спросил:
Ну, Брайс, как думаешь, как он их переварит?
Я пожал плечами и попытался ответить, не пища́:
С помощью желудочного сока?
Он покачал головой и сказал доверительным тоном:
Ему нужно дерево. Или чья-то нога. Он ухмыльнулся: Может, твоя подойдет?
Я попятился. Я представил, как это монстр пытается заглотить мою ногу:
Н-нет!
Он засмеялся и указал на змею, ползущую по комнате:
Ооо, ну вот. Он нашел кое-что получше пианино!
Пианино? Да что же это за чудовище? Как сестра может так спокойно находиться с ним в одной комнате? Я посмотрел на Линетту. Притворяется невозмутимой, но я ее знаю она напугана до смерти.
Удав несколько раз обвился вокруг ножки пианино и замер, затем Мэтт или Майк поднял руки и объявил:
Тсс! Тсс! Всем тихо! Сейчас начнется.
Змея задвигалась. Мы услышали, как внутри нее хрустят яйца.
Какая мерзость! воскликнула сестра.
Во дает! восхитились парни.
Майк и Мэтт улыбнулись друг другу и объявили:
Ужин подан!
Я пытался сохранить хладнокровие, но с тех пор мне стали сниться кошмары о том, как эта чудовищная змеюка глотает яйца. Крыс. Кошек. И меня!
А затем начался настоящий кошмар.
Спустя пару недель после змеиного ужина на нашем крыльце появилась Джули. Что было у нее в руках? Коробка яиц. Она радостно подпрыгивала, словно вручала мне рождественский подарок:
Привет, Брайс! Помнишь Эбби, Бонни, Клайда, Декстера, Юнис и Флоренс?
Я аж дар речи потерял. Кажется, оленей Санты звали как-то по-другому.
Ну ты чего! Ты не помнишь моих кур? Я их вывела в прошлом году для конкурса проектов по естествознанию.
Ах, да. Как я мог забыть.
Они несут яйца! Она впихнула коробку мне в руки. Вот! Это тебе и твоей семье.
Ой. Эм, спасибо! поблагодарил я и закрыл дверь.
Раньше я любил яйца, особенно в виде омлета с беконом или ветчиной. Но даже если не брать в расчет эпизод со змеей, я знал, что эти яйца, как ни приготовишь, все равно получатся отвратительно. Их снесли куры, которых вывела Джули Бейкер в пятом классе.
Джули в своем репертуаре. На конкурсе она была в центре внимания, хотя весь ее проект сводился к наблюдению за яйцами. Друг мой, что в этом сложного? Берешь лампу, контейнер, обрывки газет, и все! Готово! Но Джули умудрилась расписать целый отчет, нарисовала схемы, графики, столбчатые и круговые диаграммы и все про яйца! Еще и время рассчитала так, что цыплята вылупились в нужный вечер! Как это вообще возможно? Я сделал извергающийся вулкан. Старался от души, но все пялились только на птенцов. Я сам сходил посмотреть на них абсолютно объективно заявляю, что это скучно. Вылупляются они за пять секунд, а потом пять минут просто лежат.
А еще я слышал, как она забалтывает судей. Представляете, у нее была указка! Не какой-то карандаш, а настоящая раздвижная указка, которой можно достать до дальнего конца инкубатора и ткнуть в одну из диаграмм, попутно рассказывая, как интересно было наблюдать за яйцами три недели кряду. Для полного успеха не хватало только костюма курицы. Уверен, если бы она до этого додумалась, то надела бы его.
Ну да ладно, я это пережил. Джули есть Джули, что с нее взять. Но вот, спустя год, я стою с коробкой домашних яиц и пытаюсь не поминать недобрым словом дурацкий проект, с которым она победила в конкурсе.
Мама высунулась в коридор и спросила:
Дорогой, кто это был? Что в коробке? Яйца?
По выражению ее лица было понятно, что она жаждет омлета.
Ага, но я буду хлопья, ответил я и вручил маме коробку.
Она с улыбкой заглянула туда и воскликнула:
Как здорово! А кто их принес?
Джули. Это ее.
Ее?
Ну, это ее куры снесли.
О, правда? Улыбка начала сходить с маминого лица. Я не знала, что она разводит кур.
А ты не помнишь конкурс? Вы с папой в прошлом году целый час наблюдали за тем, как они вылуплялись.
Хм а как узнать, что внутри нет цыплят?
Я пожал плечами:
Именно поэтому я выбираю хлопья.
В итоге все завтракали хлопьями, но говорили о яйцах. Папа считал, что с ними все в порядке в детстве он ел фермерские яйца, и они были очень вкусные. Мама боялась, что разобьет одно, а внутри окажется мертвый птенец. Скоро разговор свелся к тому, какую роль во всем этом играет петух. Наконец, подключилась Линетта: