На Васильевском острове особенный климат, каждый раз выходя из дома, я отмечаю этот забавный факт. Сбежав по широкому лестничному проему, я оказался на улице, ослепительный солнечный свет словно поджидал мою скромную персону, чтобы ударить всей силой в сонные глаза. Я нырнул в ближайшую арку, чтобы пройти дворами в неплохую, на мой взгляд, булочную.
Если не знать, как идти, в питерских подворотнях легко заплутать. Я потратил достаточное количество времени на изучение каждого уголка Васьки, небольшие этюды, наброски и почеркушки наполняли один из моих многочисленных альбомов. Вот детская площадка, небольшой сквер с недавно посаженными деревьями и железными контейнерами для мусора, вот знакомые бабульки выгуливают радостных собачек, вот лепнина сохраненная с любовью, но немытая. Я часто думал: какого цвета Питер, если отмыть его от налипшей за годы пыли и грязи? Но с другой стороны, даже эта грязь смотрелась живописно.
Улочки на Ваське называются «линии», по ним я и скакал до нужного места, пекарня находилась относительно недалеко. Соль в том, что Лиля не любит кофе, пьет, но не любит. Она предпочитает какао с каштановым сиропом, это одна из мелочей, которую я подметил, пока мы проводили время вместе. А в той самой булочной ей особенно понравилась густая сливочная пенка, которую навертел бариста. Я менее придирчив в вопросах выбора какао, но в том, что нравится Лиле, стараюсь быть внимателен.
Через дорогу находился небольшой магазинчик цветов «Милая лавка», туда я решил заскочить в первую очередь. На нескольких квадратных метрах поместился холодильник для цветов, рабочий стол, полки со всякой всячиной и даже кофемашина. Владельца я знал, он часто приходил в академию, а здесь создавал прекрасные букеты, внимательно выслушивая клиента: для кого они и по какому поводу. Дверь в магазин всегда была оформлена в соответствии с временами года: летом она пестрила красками и зеленью, обильно свисающей по боковым проемам.
Парень часто давал мне советы по уходу за домашними растениями, поскольку они множились в моей комнате, а я толком и не знал, как они называются. Искал в интернете похожие, но это весьма утомляло, поэтому я топал в эту лавочку с фоткой очередного подкидыша и кучей вопросов.
Молодого человека звали Викентий необычное имя в наших краях. Высокий, румяный, крупный парень, с длинными вьющимися волосами цвета спелой соломы. Общаясь с ним, я узнал, что обладая таким именем, учишься отстаивать свои права и всегда опираться только на свое мнение. Поэтому он и решил посвятить себя цветам, несмотря на то, что он парень и что это якобы бабское дело. Он говорил о них, и в его глазах загорались искорки. Он считал, что цветы это лучшее, что могут подарить люди в самые счастливые, самые печальные и самые обычные дни.
Атмосфера в его мастерской всегда была тихой и одновременно приятной. Я делал тут наброски портретов и зарисовки того, как работает Викентий. Иногда он забывал, что я рядом, и разговаривал с растениями в горшках или в вазах. Он бережно относился к ним, никогда не жаловался и не причитал, как это делают во многих магазинах. Он всегда повторял:
Главное это отношение, в добрых руках и мертвый цветок оживет, наполнится силой.
Его руки я зарисовывал раз сто, с особым чувством копался в линиях и костяшках, наблюдал за работой.
Цветы гордый народ, они даже умирают красиво. Мы, люди, поглощаем их дар, ничего не давая взамен. Я слышу каждый цветок, вглядываюсь в форму, текстуру, невозможные для человеческого представления цветовые сочетания. Мы по сравнению с ними никакие. Да, именно никакие: серые, мрачные, пустые, напяливаем какие-то тряпки, чтобы смотреться интереснее. Но это все не то, все не то, он смотрел на белую гвоздику и медленно перебирал своими крупными пальцами.
Каждый раз, когда я к нему заходил, парень был одет в белоснежную футболку из плотной ткани, синие джинсы и старые кроссовки марки Adidas, а сверху рабочий фартук, сшитый им самим из плотного льна и обработанный аккуратной строчкой. Я даже сначала подумал, что это холст, который я закупал метрами, чтобы натягивать на подрамник. На фартуке были крупные карманы квадратной формы, специальные отделения под рабочий инструмент, на его поясе красовалось некое подобие кобуры, также под инвентарь.
Знаешь, я как-то ездил к дальней родне на лето в глухую деревеньку. Там среди леса дом стоит, местные его стороной обходят, байки какие-то плетут, страшилки воротят, говорят, сад там невиданной красоты, восхитительный. Я не удержался и заглянул. Так не зря молва идет, я таких роз в жизни не видел! Тебе, Даня, стоит туда съездить, написать пару картин. Правда, неприветливый парень там дом стережет, но он как услышал, что я цветочник и пришел поглядеть на саженцы, подобрел, даже за забор пустил. Заклиньем ту местность кличут, съезди, посмотри.
Как-нибудь обязательно загляну, все равно пленэрную живопись нужно делать.
То была правда. И ложь. Но Викентию словно были неинтересны ни мои слова, ни мои действия, он жил в своем мире зеленом и по-своему простом. Иногда, не следя за временем, я оставался в этой лавочке и растворялся в пространстве. Люди приходили и уходили, рассказывали свои истории: кто-то шел на похороны, кто-то на свадьбу, родился ребенок, праздник у сестры или мамы, приехала дальняя родственница. Все эти слова звучали в пространстве и растворялись, а парень составлял букеты и подрезал цветы. Цветы! В его мастерской это слово звучало по-особенному гордо и одиноко.
В тот счастливый день я снова наведался в лавку, но Викентия там не застал. Вместо него меня встретила улыбчивая девушка с огненно-рыжими волосами, широкой улыбкой и конопушками. Я, конечно, не удержался и задал вопрос. Она ответила:
Викеша уехал в Заклинье, это недалеко. Сказал, что тот сад с землей сравнять хотят, под стройку территорию отдают. Вот и помчался что-то там выкапывать, говорит, еще можно спасти цветы, ну, вы же его знаете, она слегка закатила глаза.
Да. Я не знал Викентия, но знал его отношение к цветам. Видимо, посмотреть тот сад я уже не успею.
Что для вас? девушка, в отличие от владельца, была энергичной, веселой, быстрой в движениях, но одна черта все же объединяла цветочников. В момент соприкосновения с растением время будто останавливалось для них, столько любви в глазах я не замечал даже у матерей, глядящих на своих детей. Это живое чувство создавало невообразимое ощущение.
Мне бы белые розы, я смотрел на нее, и слова проваливались куда-то глубоко внутрь, мне не хотелось говорить только смотреть и слушать.
Белые розы у нас из Эквадора, высокие, крупный бутон, потрясающие.
Можно мне пятнадцать штук?
Без упаковки?
Без.
Ее огненные волосы перемещались по зеленому пространству, я глядел и думал о свече, что несут в темноте храма к алтарю. И этот запах ладана.
Еще что-нибудь? ее звонкий голосок вернул меня в реальность, буквально выдернул из грез.
Нет, спасибо.
По карте? Три тысячи семьсот пятьдесят рублей, пожалуйста. Я приложил карту к аппарату.
Пока я копошился, девушка уже упаковала розы в бумагу. Как только чек выполз из полагающегося места, она вручила мне сверток.
Всего доброго, хорошего дня! Уходя, я не смотрел на нее, но знал, что цветочница улыбается.
Хорошего, да.
С крупным свертком из белой бумаги я снова преодолел пешеходный переход, на этот раз ноги топали в пекарню. Солнце заливало линии Васильевского острова. Это один из самых маленьких по площади районов Санкт-Петербурга, его заполняет только малоэтажная застройка. Самое забавное, что остров тут не один, а целых два, второй Декабристов, раньше его называли Голодай. Эта пара разделена рекой Смоленкой. Есть здесь и Серный остров, но на нем никто не живет.
Пока я мысленно плавал по островам, ноги принесли мое тело и затуманенную голову в назначенное место. Заведение притаилось на первом этаже пятиэтажного здания. Уютное, теплое пространство, наполненное ароматами свежей выпечки и кофе. Солнце облизывало слоеное и сдобное тесто. Очередь из пары человек позволила мне подумать над заказом, я принял решение купить два больших бутерброда с курятиной, пару круассанов: один с миндальной, второй с малиновой начинкой, какао с каштановым сиропом и черный кофе с сахаром.
Круглолицая блондинка с широко посаженными глазами приняла мой заказ. Девушка без особого энтузиазма вбивала в компьютер все, что я произносил.
Что-нибудь еще? она жевала жвачку. На форме морковного цвета красовался бейджик с именем «Настя».
Нет, благодарю.
Оплата? ее челюсть двигалась из стороны в сторону.
По карте.
Прикладывайте.
Я повиновался этой молодой и уже столь угрюмой девушке. А ведь еще только утро, без пяти минут десять.
В кармане джинсов почувствовалась вибрация, звук на телефоне практически всегда отсутствовал, так как громкая музыка меня раздражала. Звонила Лиля. Я глядел на ее имя на экране, и на моем лице появилась нежная и дебильная улыбка.
Ты где? Я проснулась, а тебя нет, она тянула слова, зевала и причмокивала.
Я тут я смотрел на сверток с розами и не знал, что соврать, вышел покурить, не стал тебя беспокоить. Скоро буду, поваляйся еще немножко, я знал, что при разговоре с Лилей воркую как голубь, наверное, со стороны это выглядело весьма убого. Высоченная, нестриженая шпала, в не пойми каких шмотках, сжимает телефон и с дурацкой улыбочкой курлычет.
Ваш заказ, мерзкий голос Насти, одетой в униформу морковного цвета, выдернул меня из разговора. От неожиданности я нажал на красную кнопку телефона, растерянно взял крафтовый пакет и пару стаканов, под пристальным взглядом девушки шмыгнул в дверь и был таков. Настя, пососи глицин!
Проскакав пару пешеходных переходов и свернув за угол, я оказался на своей линии. Сверток с розами приютился в левой руке, в ней же я держал пакет с выпечкой, а в правой два стакана на подставке. Моя неуклюжесть проявлялась во всей красе, если дело не касалось живописи: замечтаться и упасть или сбить кого-то с ног вполне в моем духе. В этот раз я старался максимально сосредоточиться, чтобы не расплескать кофе или не растянуться на асфальте.
Подходя к парадной, я начал думать, как же открыть входную дверь? Ключи в нагрудном кармане клетчатой рубашки, под ней красовалась майка-алкоголичка. Руки заняты, класть еду или цветы на землю не хочется, но что делать, придется. Ладно, поставлю стаканы на асфальт, открою дверь и поднимусь на свой этаж. Блин! Там тоже дверь. А домой-то хочется. К Лиле хочется.
Пока мысли наполняли мой мозг, как вода заполняет все пространство воздушного шара, в голове появилась грудь Лили крепкие, розовые соски, мягкая, нежная кожа правильного цвета. Плечи, волосы с едва уловимым запахом лаванды, хриплые стоны наполняющие комнату.
В тот момент я ускорил шаг. Подходя к парадной, я уже не думал о ключах, я думал только о том, как зарыться в шелковые волосы и облизать мою девочку, которая очень кстати нежилась в постели. Приближаясь со скоростью света, я услышал писк домофона, кто-то медленно открывал дверь. Этим спасителем оказался мужичок со второго этажа, он каждое утро выгуливал старую собачонку. Чуть раньше или чуть позже, но каждое утро.
Я подлетел к двери и придержал ее, пока четвероногая старушка ковыляла на прогулку. Время замедлилось, но я с уважением терпел. Наконец, оба покинули проем, открыв мне дорогу.
Спасибо, дружок, мужчина улыбнулся.
Вам спасибо! я выкрикнул благодарность, уже забегая на лестницу. Правда, спасибо, мужик!
Дверь в квартиру была приоткрыта, может, это я не закрыл, а может, сосед. Мне было все равно, я радовался, ведь ключи так и остались в кармане рубашки.
Я влетел в комнату со стояком в штанах. Кинул розы и пакеты на кресло, кофе приземлилось на тумбу у входа, и с разбегу прыгнул в кровать к ничего не подозревающей Лиле.
Полусонная, растрепанная, теплая, она сразу ответила на поцелуй, возможно, думала о том же. Руки скользнули под растянутую майку, в которой спала Лиля, ее одежда мешала и улетела на пол, как и все мои шмотки.
Руками я чувствовал каждый сантиметр тела девушки, жадно вдыхал ее запах и не желал его отпускать. Я хотел Лилю, но не просто ее тело, я хотел все: зарыться в волосы, раствориться в ней, пропасть, еще и еще. Еще. С каждым движением реальность уходила все дальше, я растягивал время перед самим действом, мне хотелось подольше насладиться ей. В какой-то момент Лиля взяла все под свой контроль, забралась на меня сверху, и дальше я уже себя не помнил.
Глава 3
Проснулся я через пару часов. Белые розы уже стояли в вазе, пицца приехала, пока я был в забытьи. Яркое, набравшее мощь солнце создавало особую сияющую ауру вокруг всего барахла в комнате, но розы светились особенно. Сонными глазами я ловил пятна света, глубоко вдыхал летний воздух. Казалось, что я на долгое время куда-то провалился, там было темно и холодно. А сейчас я грелся и дышал по-настоящему.
Рука не нашла Лилю в постели, нежная пелена сна тут же отступила, и я рывком сел на кровати, протирая глаза. Паника уже начала подступать к горлу, но дверь открылась, и в комнату вошла она, голова и тело были замотаны в полотенце. Она ничего не сказала, только улыбаясь, взяла кофе и подошла ко мне, села рядом. Я тоже молчал, боялся что-нибудь ляпнуть и все испортить. Остывший кофе был противным на вкус, а я хлебал его и уже подумывал взять один из холстов, чтобы запечатлеть светящиеся розы, но с Лили невзначай упало полотенце, и все повторилось. Мысли испарились, весь мир застыл, отдавая нам это время.
Никогда не знаешь, какими шагами человек войдет в твою жизнь. Будут ли грязными его следы, и как долго ты будешь их отмывать. Неужели мы все встречаемся и проводим время вместе лишь для того, чтобы набраться опыта?
Вот пришел человек тяжелыми, громкими шагами, стараясь распахнуть все закрытые двери, куда ты сам предпочел бы не заглядывать. Новый гость топает, кряхтит, принимается хватать то, что тебе дорого, дает ценные комментарии. Другой зайдет, а с него желчь капает, серная кислота разъедает твой сотканный по частям, мир. Такой человек тихо уничтожает твое достоинство, в каждом разговоре желая лишь посильнее задеть, становится все ближе, чтобы узнать места, на которые в споре или оживленной дискуссии будет давить. Он будет капать своей кислотой, пока все не уничтожит, а если ты слаб духом, то тебе ничего не останется, только рыдать и чинить все, что не сгорело в этой бездне превосходства. Но таким гостям часто ничего и не скажешь, они никогда не виноваты, они просто сказали, сделали и, когда не осталось камня на камне, ушли искать новых «друзей».
Каждый человек оставляет частичку себя, разрушающую или созидательную, но оставляет. И все же среди толпы всегда находится человек с особенными шагами. После стольких ошибок и боли ты можешь его даже не заметить. Медленно, по сантиметру он приближается к разрушенным стенам и возведенным баррикадам легкой, оставляющей свет поступью.
Лиля заснула, я накрыл ее одеялом, она улыбалась и посапывала. Сам я уже не мог уснуть, только любовался девушкой и думал, что ей может присниться. Где-то в доме заиграла классическая музыка, наполняя чудесными звуками комнату. В тот момент я понимал, что счастлив, наполненное благодарностью сердце тихонько вторило музыке.
Я не смог усидеть на месте, нашел чистый холст довольно крупный, шестьдесят на семьдесят сантиметров. Залез в старый кожаный чемодан, который приобрел в одной из антикварных лавок на Ваське, коричневый, потертый, он снова нес свою многолетнюю службу, хранил в себе тюбики масла. Я достал золотистую охру, красный кадмий, умбру, титановые белила и еще несколько красок. Домой я купил разбавитель без запаха, в небольшой комнате пользоваться обычным было некомфортно. Я тихо, как мышь, перемещался по комнате, взял палитру, вазу с розами поставил рядом с кроватью с деревянным изголовьем, где безмятежно сопела Лиля, а мольберт как раз напротив, так создалась нужная композиция.