«Сие объясняет, почему мы не ощущаем иные измерения. И это же значит, что конечность известной нами вселенной лишь переход в следующее измерение, и так до бесконечности. А что бы перемещаться между измерениями, необходимо приложить энергию к телу, либо к окружающему пространству, стянув его по плоскостям или в точку, либо поменять саму оболочку перемещаемого тела вместе с физическими законами этой оболочки, для чего»
«Однако странно, Паша пожал плечами, точнее подумал, что пожал. Никогда раньше такими вещами не интересовался. Может не стоит и начинать?»
Больше желания притягивать мысли у него не возникало. Зато возникло желание, совпавшее с возможностью, и Павел вдруг взмыл вверх. Такой этюд ему понравился куда больше, чем тяжкое бремя чужих научных терзаний, да и лёгкость пьянила. Одно желание, лёгкий толчок вперёд на уровне сознания, и он уже далеко, за километры, сотни километров, в другом городе да где угодно.
Так перемещаться он научился на удивление быстро.
Интересно было оставаться без сна. Павел постоянно был в спокойно-бодрствующем состоянии, будто всегда был день. Даже нет, вначале состояние было чуть взвинченное, как на просмотре интересного кинофильма.
В минуты спокойствия Павел исследовал, размышлял о тонком мире: «Свое обличие, похоже, изменяется в соответствии с привычным обликом, оставшейся с физической жизни памяти, но оно при ментальном усилии и желании может меняться. Масса, также, кажется, что есть, но это лишь привычное воспоминание. Физических препятствий у энергетического тела нет, ибо оно существует в другой частоте и захватывает частоту трехмерного пространства лишь частично ощущает его, видит, но воздействовать может только при усилии. Зато ввиду отсутствия в моей новой частоте гравитации, я, так же, как в пространстве, могу перемещаться и по времени».
«Сначала надо попрощаться с землёй! Павел это понимает, он полностью готов, он хочет всеми фибрами души. Есть возможность и желание увидеть весь мой пройденный путь, причины всех поворотов судьбы и последствия любых решений. Ну а прокравшуюся в сознание глубокую печаль, так гони её прочь. Сам факт потери земного мира можно воспринимать философски, как конец отдыха на курорте очень жаль, конечно, но жизнь продолжается».
Второй теллурический день после таинства
Паша, Паша, зачем?! Ну мог бы чуть подождать, надрывный плач жены гудел в голове, как собственный. Однако по пока непонятной причине он не вызывал зеркального чувства горя и потери. Мало того, жена со своим горем казалась вообще другим человеком.
Столько лет вместе, сколько пережито дети я же люблю тебя! Павел мысленно отвернулся. Хоть он и прожил с Лизаветой полжизни, но всё это время, как ни странно, казалось, что настоящей литературной любви в лице своей жены он так и не нашёл. Что любовь оная где-то рядом знал, он её практически чувствовал, только руку протяни, однако заполучить её и даже дотронуться, увы, не судьба.
«А ведь каждый второй человек всю свою жизнь мечтает о высокой, чистой романтике, носит её в себе Откуда же тогда эти желания и чувства взялись, раз их почти никто не достигал?» Павла, себе на удивление, вдруг захватил сей сакраментальный вопрос. Сомнения приближали к разгадке, казалось ещё чуть и он поймёт. Но нет пока нет.
Ну да ладно, сейчас Паше были интереснее новые впечатления и ощущения. Но вот незадача наряду с ними на него комом начали накатывать яркие воспоминания, усиленные пониманием того, что тот привычный и любимый мир уже не вернуть. Зато теперь эти воспоминания можно было потрогать, ощутить. И он без промедления бросился в сей омут с головой.
Совсем не удивительно, что в первую очередь очень захотелось увидеть родственников и друзей, тем более что расстояния больше не существовало. И действительно, только он подумал об оставленных в том мире детях, те тут же оказались рядом. Павел понял оное еще до того, как увидел их. В его ощущения ворвались чувства сторонние, сначала непонятные. Но тут же они сплелись в единое цветное поле. Павел мог зайти в души своих детей, как в гости, сейчас он был связан с ними будто общей кровеносной системой. Он даже мог некоторым образом воздействовать на них.
Вот бежит, торопится по нервным волокнам в спинной мозг и гипоталамус импульс головной боли, переливаясь яркими оттенками жёлтого. Павел ставит ладонь и ожидаемая боль останавливается. Он нежно гладит голову дочери, посылая ей мысленно всю свою любовь. Дочь облегчённо вздыхает. Ему вдруг кажется, что он когда-то всё это уже делал. Но только Павел убирает руку, всё возвращается на круги своя.
Дочка была подавлена, часто плакала, а вот сын перенёс потерю немного легче вследствие твёрдого характера. Вообще, сын Антон своей ровной энергетикой с сильными яркими цветами очень удивил Павла. Казалось бы, ни он, ни жена силой духа на протяжении жизни не отличались. И откуда бы тогда этой силе взяться с точки зрения генетики, да и воспитания, у Антона? Однако сын демонстрировал совсем не фамильную твёрдость и целеустремлённость, которая теперь явно была видна его отцу. Стоило об этом задуматься и понимание пришло само собой:
«Генетика даёт человеку лишь процентов десять его характера и способностей, ещё столько же даёт воспитание и жизненные наработки. Всё остальное даётся свыше особенностями личности души, и в большей мере её задачами на эту жизнь. А посему в разных жизнях душа может иметь совсем разный характер с небольшими совпадениями».
Отец, зачем? Поберегсясейчас бы вместе были. Ты меня слышишь? мысли девушки плакали, эмоции фейерверком выпускали в окружающее пространство серо-жёлтую энергию, а вот лицо её физической сущности, которое Павел видел так же отчётливо, застыло бледной маской.
Пытаться войти с дочерью в контакт было бессмыслицей. Преодолеть своими мыслями такое мощное поле, как мысли и эмоции дочки, не представлялось возможным. Зато во сне можно было попробовать.
Катерина погружалась в сон очень долго. Ворочалась, всхлипывала, голову её окутывали вязкие волны боли. Но уставший организм брал своё. Боль плавно уступала место картинкам и фантазиям, которые мозг изощрённо выдумывал, дабы успокоить химические процессы выработки гормонов. Приятные пейзажи из детства по залитой солнцем дороге идёт Катя со своей лучшей подругой. Идёт она, похоже, на городской праздник. Девушки смеются и как раз тут Павел решает вмешаться. Он идёт по дороге на встречу привычной походкой, в привычной Катерине рубахе навыпуск и синих джинсах.
Здравствуй, дочь, на лице Павла светилась успокаивающая улыбка.
Катя остолбенела.
Отец? Ты же умер.
Да, Катюша, к сожалению. Вот пришёл тебя проведать напоследок и сказать, как я тебя люблю.
Слеза скатилась по щеке дочери.
Папа, останься. Ты же смог прийти, значит, можешь и остаться. Пусть всё будет, как раньше мама, ты, я, Антон. Как в старые добрые времена.
Не могу, доченька. Такова жизнь. А, вообще, мне здесь очень хорошо. Ты же хочешь, что бы твоему папе было хорошо?..
Весь день дети с женой были заняты похоронными хлопотами. Павел то следил за ними, то мгновенно перемещался в места, что всю жизнь вили гнездо в его памяти и сердце. В основном то были островки его молодости светлые воспоминания, как бальзам ложащиеся на огрубевшую с годами душу. Он метался между годами и пространствами, по несколько раз заново переживая самые яркие и счастливые моменты своей жизни. На одних зависал подолгу, вчитываясь, как в книгу в мысли и чувства некогда окружающих Павла людей.
Боже, какой парень! Ловкий, весёлый, а симпатичный-то какой, украдкой влюблёнными глазами смотрела на него та невзрачная малолетка, которую он тогда даже и не заметил. Мне кажется, я сделала бы всё, что он от меня попросит, вздохнула она, закатив глазки.
А сам Паша в этот момент лихо скакал на заднем колесе велосипеда, заставляя того прыгать с бордюра на клумбу и застывая на оной секунд по пять. Мышцы на его руках вздувались бугорками и перекатывались, вызывая сладкую истому в груди стоящих рядом друзей женского пола. От подростка исходили волны детского восторга, которые сейчас, через сорок пять лет он же жадно впитывал.
«Это ж, как я упустил такую поклонницу? Надо было всего лишь присмотреться, а я, дурак, только на велике прыгал», проклинал себя Паша, в десятый раз пересматривая со стороны эту сцену.
«А вот интересно года через три, помнится, была история, дай бог памяти» И его тут же потянуло вслед за мыслью вперёд по дороге времени.
Себя он увидел сразу модно одетый студент-щёголь вышагивал по асфальтированной дороге в направлении летней дискотеки. Вдали уже был слышен, бьющий по ушам ритм до боли знакомых мелодий, и сердце щемило от предвкушения тусовочных удовольствий. Вчера они с Серёгой познакомились с тремя симпатичными девушками и пригласили их в компанию, а сегодня те должны были подойти к дискотеке часам к шести. Воспоминания Павла нынешнего мягко ложились на чувства Павла из прошлого, и он с наслаждением ощущал, как фантазии будоражили идущему кровь, а гормоны заставляли аж подпрыгивать при ходьбе.
Вот Павел, наконец, подходит к дискотеке, девушки уже стоят у входа. Он широко улыбается им и останавливает свой взгляд на той, что вчера понравилась больше всего. Позже происходит то, над чем Паша потом целый год ломал голову. Девушка, которая ещё вчера изо всех сил демонстрировала свою симпатию, и с которой он планировал провести сегодняшний вечер, отворачивается от Павла, причём без малейшего намёка на улыбку. В тот вечер она не сказала ему ни слова. Тогда, много лет назад Павел не знал, что делать и куда себя девать в этой неловкой ситуации. А неуверенность в себе оставила свой подлый след на долгие годы. Но сейчас у него появилась возможность во всём разобраться, и он тут же ею воспользовался.
Всего какие-то сутки обратно, вдоль по четвёртому измерению и Павел видит знакомых трёх подруг, возвращающихся домой после знакомства с юными ловеласами Павлом и Сергеем. Подруги светятся от счастья все, кроме одной. Той, которой ухажёр не достался. Она провожает до дома более удачливую подругу, и Павел видит их разговор.
Слушай, Лена, зачем-то понизив голос до шёпота, говорит она, хочу тебе признаться в одной вещи. Помнишь ты отошла в ларёк за сигаретами? Так вот, твой Паша подошёл ко мне, приобнял и предложил после того, как проводит тебя, подняться ко мне, типа выпить по чашке чая и поболтать. Ну я, конечно, отказалась, а он тут же потребовал, что бы тебе ни слова не было сказано. Улыбнулся мне, так, гаденько и говорит: «если скажешь, она всё равно мне больше поверит, чем тебе, потому что влюбилась».
Павел увидел, как грязно жёлтые волны боли окутали Лену. Похоже, ложь даже не нуждалась в проверке. В горле встал спазм и она начала задыхаться. Прокашлявшись и постаравшись скрыть сей факт от подруги, Лена неуклюже спросила:
И он, прямо, улыбался?.. Как такое может быть, что же мне теперь делать?
Подруга ждала этого вопроса и опять сокровенно зашептала на ушко:
Не общайся с ним, брось его. Он тебе не пара, такой подонок. Познакомишься с другим.
Павлу вдруг стало почти так же больно, как Елене. Выходит, из-за чёрной зависти подруги он лишился, может и временного, но счастья, да ещё на несколько лет приобрёл комплекс неполноценности. А теперь, взглянув на девушку с другого ракурса, Павел понял, что в выражении «чёрная зависть» цвет выбран не безосновательно.
«Ну здесь всё понятно, решил Павел. Пойдём дальше. Всегда было интересно увидеть то, чего практически не помню, а именно совсем юный возраст».
Тут же Павел оказался в просторном зале игровой комнате детского сада. Вот и он сам играет машинкой и представляет, как его сегодня заберёт мама. А завтра в садик идти не надо, и они всей семьёй отправятся в детский универмаг покупать обещанную железную дорогу. Маленький Паша так замечтался, что не увидел, как к нему направился хулиган Алёшка гроза всей группы. Алёшка с силой толкнул Пашу и засмеялся. Паша попытался ответить, но получил теперь уже кулаком в лоб. Он заплакал. А Лёшка вырвал из рук машинку и направился в другой угол комнаты.
Сейчас Павел вспомнил этот момент, однако в отличие от той горькой обиды, он почувствовал лишь интерес. Ведь теперь он видел всю суть и причины происшествия. А суть была такая: сей отрок будущий альфа или бета самец, постоянно всех обижающий, совсем в этом не виноват. Его социализация мораль, совесть находилась в зачаточном состоянии, она ещё не внесла поверх животных инстинктов свои коррективы. А посему инстинкты полностью довлели над ним, то есть Алёшка в данный момент был практически животным, выполняющим свою генетическую программу доминантного самца, и бороться он с этим не мог.
Теперь со стороны было очень хорошо видно, как нетленные души детей спокойно сидели за стенкой подсознания и не высовывались до той поры, пока адаптация не начнёт свою работу, приспосабливая их к данному социуму. Поэтому вся иерархическая вертикаль была налицо, без маскировки. Альфа, бета, гамма самцы угнетали нижестоящих и командовали «шестёрками», интеллигенция гордо смотрела со стороны, будущие воришки и попрошайки, если были, тоже делали первые попытки освоить своё возможно будущее положение в обществе.
Проследив для интереса некоторые пути дальше по времени, Павел увидел, как повзрослев, многие его одногруппники научились себя сдерживать или вовсе изменились. Это его несколько упокоило и позволило продолжить экскурс по познанию сути всего сущего.
Сколько времени продолжалось путешествие сказать сложно, ведь времени-то и не было. А скорее так: были субъективные минуты, часы одна твоя мысль или действие наступало после другой, а вот земное время теперь стало, как дорога, по которой ты можешь идти взад и вперёд. Можно сказать, что он перешёл в измерения более высокие, чем те, в которых обитал раньше, и теперь бывшие «высокими» измерения времени и пространства стали для него «низкими», как когда-то геометрические размеры: длина, ширина и высота.
Но вот теперь, когда душа насытилась, и все её рубцы были доверху заполнены целебным ностальгическим бальзамом, на Павла снизошло новое желание. Ему, как хорошему отцу немедленно захотелось посмотреть, что у детей будет дальше в будущем. А если он ещё сможет на них воздействовать, то и вовсе замечательно, можно помочь хоть чем-то. Но как сие сделать вот вопрос.
«Всему виной время. Но здесь ведь того земного времени нет! Только субъективное, мысль обожгла Павла своим ликованием. Ну, конечно, я же читал истории, когда родители на протяжении всего пути детей помогали тем, кто свою любовь и память о них пронёс через всю жизнь. Надо пробовать. Вроде отношение моих детей ко мне отличается в лучшую сторону, в сравнении с моими родителями, которых я уже и не помню».
Перемещение во времени прошло мгновенно, абсолютно так же, как в пространстве, стоило ему только захотеть и с чуть заметным напряжением подумать об этом.
Тотчас Павел увидел сына Антона. По ощущениям тому было лет тридцать задорная энергия, лёгкость тела, но уже вполне зрелые мысли и мораль. А сейчас в его ауре присутствовали красноватые оттенки волнения. Антон шёл с работы, но совсем как-то не весело.