С последним трудно было спорить, и вскоре они уже шагали по улице. Роскошный Дон Кихот и бомжеватый Санчо Панса. Кое-кто из прохожих оглядывался, но шагали они размашисто, и взгляды оставались за кормой. Снег не падал и не сыпал, он тянулся к земле мириадами крохотных парашютистов, которые делали все возможное, чтобы десантироваться на вышагивающих внизу людей. И потому приходилось часто утирать лицо, к которому белые диверсанты липли с большой охотой.
В магазине кальсон не оказалось. Морис было приуныл, но, к его удивлению, Геннадий величественно извлек на свет божий все тот же волшебный портмоне, и фокусы начались.
Купили огромных размеров спортивную сумку, в которую уложили новехонький костюм-тройку, несколько рубашек и белье для Мориса. Сверху набросали бритвенных наборов, лосьон с одеколоном, расчески и авторучки, карманный калькулятор, блокноты и зубные щетки. Геннадий сам подобрал напарнику галстук. Себе, чуть поразмыслив, купил бабочку.
Читай табель о рангах загадочно бросил он.
Обойдя один за другим все отделы, они набили сумку до отказа. Захмелевший от осознания свалившегося на него богатства, Морис покорно волок тяжелую сумку. Он уже не помнил, что именно они купили, а от чего решили воздержаться. Голова шла кругом. В этот момент он боготворил Геннадия. Магазин неустойчиво дрожал, временами выплывал из поля зрения. Вместо вещевых отделов и продавцов Морис видел себя, важного и солидного, попыхивающего сигаретой, в костюме-тройке забредающего на родной благовещенский вокзал. Бомжи начинали шевелиться на своих насестах, шушукаясь, указывать в его сторону чумазыми пальцами. Потом самый храбрый, к примеру, тот же Никита-охотник подруливал ближе и робко интересовался временем. Из жилетного кармашка немедленно выныривали серебряные часы, щелкала крышка, и Морис вполне корректно выдавал справку о времени. Потом, как бы узнав сотоварища по прошлому, без тени брезгливости хлопал его по вшивому плечу и незаметным движением всовывал в одну из прорех сотенную ассигнацию. Они расставались, а вечером в своей хате, полтора на полтора, Никита вдруг обнаруживал деньги и утирал рукавом благодарную слезу. Он, конечно же, понимал, кто послал ему этот подарок, и на утро спешил поделиться новостью с коллегами
Неподъемная сумка била Мориса по бедру, вырывая из миражей. Геннадий тормошил приятеля и вел сказку по положенному кругу. В последнем отделе засаленное пальтецо Мориса сменила меховая куртка, а в руку ему ткнулась упакованная в чехол гитара. После чего, заглянув в портмоне, Геннадий присвистнул.
Дорогонько же обошлись твои кальсоны! Только на баню и осталось.
Морис ничуть не обеспокоился. Он видел, как в гостинице перед походом в магазины Геннадий отслюнявил от пачки сотенных тоненькую стопочку. Эту стопочку они только что и приговорили. Хватило у него ума и разгадать нарочитую неосторожность "начальника". Пряча деньги у него на виду, Геннадий лишний раз испытывал компаньона "на вшивость". Морис тогда не удержался с ехидцей ухмыльнулся. Стреляного воробья на мякине не проведешь! Был он все-таки не дурак и оставался еще в меру честен.
В бане сумку отдали на хранение старичку гардеробщику, за что Геннадий презентовал последнему пузырек одеколона. Предварительно забрали кое-что из обновки Мориса. Старые лохмотья было категорически приказано "сжечь и развеять", что Морис покорно и исполнил, правда не без некоторой щемящей жалости. С лохмотьями отходил в небытие весомый ломоть его жизни. Не самый лучший и не самый сытный, но ведь жизнь не обтешишь и не перепишешь! Что твое, то твое.
Мылись и парились истово. На последнюю мелочь Геннадий раздобыл пару приличных веников и теперь радостно измывался над изнемогающим от жары Морисом.
Я не выдержу! скулил тщедушный напарник. У меня сердце!
У всех сердце, терпи! бронзовотелый и мускулистый Геннадий прикладывался к его ребрам терпким березовым листом и громогласно вопрошал:
А Потемкинская лестница? А Джомолунгма?
Морщась от хлестких ударов, Морис вбирал голову в плечи и сутулился, как старик.
Это еще что за номера! А ну грудь колесом! И чтоб осанка! Геннадий не давал ему продыха. Баня это риск, Морис, но риск благородный! Сколько здесь разного добра водится и вошляки, и тараканы, но кто ходит в баню, всегда в курсе всего на свете, всегда с нацией! отшвырнув веник в сторону, он присел рядом. На месте президента гонял бы сюда депутатов силком. Вот тогда бы точно за ум взялись.
В душе, в одной кабинке лил кипяток, в другой струилась ледяная вода. Ругаясь, в обеих кабинках голозадые мужики накручивали вентили, и растерянная вода шарахалась из труб в трубы, полярно меняя температуру потоков. Скоренько разобравшись в ситуации, Геннадий прогнал мужичков и в полминуты организовал теплый дождик. Из душа они вышли розовые и чистые. Морис двинулся было к предбаннику, но его живо поймали за руку.
Куда вы, принц? А самое главное?
С шайкой в руках Геннадий подступил к напарнику, и тот понял, что это действительно главное. На пылающее после парилки и горячего душа тело обрушился по-зимнему обжигающий водопад. Морис хотел взвизгнуть, но не сумел. Грудь сперло от холода, на секунду-другую сердце остановилось.
Худая баня без веника, но без обливаний, без проруби и снега она и вовсе не баня. В следующий раз сделаешь это самостоятельно.
Морис подумал, что до следующего раза еще следует дожить. Пока Геннадий с кряканьем выливал на себя тазик за тазиком, он украдкой поспешил в раздевалку. Его волновала судьба обновки. Лучше других он знал, какие надежды возлагают иные бичи на баню. Тот же Никита порой покидал раздевалку разодетым в пух и прах. Хозяину "одолженного" милостиво оставлялись поношенные шмотки и какой-нибудь обмылок, что в общем-то считалось даже не воровством, а честным обменом.
На одежду, по счастью, никто не позарился. Бдительно оглядев предбанник, Морис пристроился костлявым задом на лавочку. Он был богат и счастлив. Странно, но думая о Геннадии, человеке с явной ненормальщиной в мозгах, болтающем всякий вздор, он ощущал томные и по сию пору незнакомые порывы преданности. И пришла вдруг громоздкая мысль, что способность любить живет в каждом. Однако хроническая невостребованность порождает неизящные формы, и оттого жертвы любят своих мучителей. Интерес, неравнодушие окружающих чего только не делают люди ради этих драгоценных штучек.
Морис протяжно вздохнул. Подобные рассуждения являли для него занятие непривычное. Одна-единственная мысль утомила, превратив в согбенного старичка. Оттого все мудрецы седобородые старцы. Независимо от лет. Блуждание внутри себя старит.
Морис продолжал размышлять, но это было уже иное. То есть, может быть, ему только казалось, что он думает. Вскользь, легоньким плужком некто бороздил неухоженные пашни полушарий. Одинокое солнце жгло, полный разброд царил на искомых пашнях. Кто-то сеял, кто-то жал, многие удобряли почву, присев на корточки. Да и пахарь, подгонявший лошаденку, тоже не ведал, куда правит. Правилось как-то само. Без чьей-либо указующей воли.
Глава 5
Морис накаркал. Их все-таки обворовали. Но не в бане, а в гостинице. Пошарив под наброшенным на кровать покрывалом, Геннадий сорвал его вовсе. Пытливо взглянул на компаньона.
А финансы-то наши тю-тю!.. Что бы это значило, а, Морис?
Последовавшее за этим молчание заставило опуститься сердце Мориса в пятки. Какое-то время он еще надеялся, что "командир" придуривается или устраивает очередную проверку, однако очень скоро ему пришлось убедиться в обратном.
Пять лимонов, Морис. Выручка за год работы! Это не шутка, приятель.
Клянусь! Чем угодно! у Мориса задрожали губы. Мы же вместе выходили! Да стал бы я такое творить, когда ты мне столько всего
Геннадий прервал его взмахом руки.
Дурила! Не о тебе речь, помолчи.
Но ты подумал
Ничего я не подумал! в голосе Геннадия зазвенел металл. Он рухнул на койку, спиной привалился к стене. Глаза его потемнели, под кожей на щеках вновь заходили злые желваки. Морис робко приблизился к своей койке, тоже присел.
Это коридорная, предположил он. Личико у нее больно пакостливое. И ключики опять же в полном ее распоряжении.
Он подался вперед, рассматривая стрелки на часах Геннадия.
Сколько мы отсутствовали? Всего-то около четырех часов. Кто сюда мог заявиться в дневное время? Только она. Небось, приняла за командировочных. Они ведь обычно к вечеру возвращаются.
Слуха его коснулся гундосый комариный писк. Он удивленно замолчал. Зимой и комары? Откуда? Морис поднял голову. Действительно комары! Видать, климат гостиницы вполне устраивал крылатых вампиров.
Геннадий тем временем продолжал сидеть неподвижно. Это молчание все более пугало Мориса. Он не сомневался, что про себя Геннадий продолжает подозревать в краже его, бывшего бомжа с неясным прошлым. Да и вышло все куда как скверно. Место тайника он видел и даже преждевременно посмеялся над возможной ловушкой, а кто-то взял и увел денежки. Самым подлейшим образом. И тоскливо подумалось, что придется возвращаться в баню за теми сальными, утрамбованными в мусорный бак шмотками.
Полюбуйся-ка! Геннадий глазами указал на собственную руку. На тыльной стороне кисти расположился комар. Шпага его успела войти в кожу, он на глазах багровел и раздувался.
Хамовитый пошел комар! Геннадий говорил устало и безучастно. В прежние времена иной сядет и сидит себе тихонечко будто и не надо ему ничего. Кольнет аккуратно, деликатно, что твоя любимая медсестричка. Да и после посасывает осторожно, по чуть-чуть, словно коктейль через соломинку. Вот это я понимаю, было воспитание и сплыло! Такому не жаль было сцедить капельку-другую. А этот точно помпа работает! Я, часом, не посинел?
Хлопнуть гадину, и вся недолга! Морис с ненавистью следил за комаром. Волею обстоятельств насекомое оказалось объектом приложения чувств, а чувства Морис испытывал самые звериные.
Гад-то он гад, но какое, должно быть, наслаждение испытывает. Собственный вес его ничто в сравнении с весом выпитой крови. Вот уж верно проглот из проглотов, мягким движением Геннадий ущипнул комара пальцами раздавил, но не в кашицу, умудрившись, сохранить форму.
Возьми-ка его.
Зачем?
Отнесешь коридорной и выразишь недоумение, с серьезной миной Геннадий протянул останки комара Морису. Недоумение, граничащее с возмущением. Ты меня понял?
Морис кивнул. Уцепив комара за крылышко, понес на вытянутой руке перед собой.
Впрочем, стой! Бросай его к лешему, поступим иначе.
Очнувшись от ступора, "командир" вскочил с койки. За дальнейшими его действиями Морис следил с нарастающим недоумением. Сначала из вспоротой подкладки появились западного происхождения купюры, немного штук пять или шесть. Затем, подойдя к стенному шкафу, Геннадий исследовал его внутреннее обустройство. Полочки, делящие шкаф на три секции, он выдернул из пазов и сунул под кровать.
Твоя роль, он обернулся к Морису, сыграть пьяного. Это, надеюсь, у тебя получится. Наври ей с три короба, но только так, чтобы поверила. Дескать, денег у нас куры не клюют. О тех миллионах ни звука. Словно мы и не заметили. Внушишь ей, что я уже вышел, а ты, мол, следом за мной, что будем гулять допоздна. Ну, и так далее. Завтра уже съезжаем. Попроси у нее бутылочку винца на опохмелку. Да хорошего, импортного, запомнил?
Я-то запомнил, только с чего бы ей верить? У них же нюх, как у ищеек ментовских. Тоже, небось, по краю ходят.
Считаешь, не поверит?
Может, и поверит, но не полная же она дура, чтобы наводить дважды на один номер!
Полная или неполная, но обязана донести. Жадность, брат, это такая воронка засасывает и самых упертых. Сняли один куш, почему бы не снять второй? Скандалов, судя по всему, не боятся. Крутые, мать их так! А тут валютка свежая да обильная.
Ну и что?
А то, что соблазнятся ребятки. Не знаешь ты, Морис, эту породу. Они хуже акул. Только помани На вот, держи! Геннадий всучил компаньону двадцатидолларовую купюру. Сунешь этой стервятнице за лифчик. Будто бы на бутылочку. И про прииски что-нибудь сболтни. Мол, сделку обмываем. По уши в зелени и все такое. Главное улыбайся! Плохо сыграешь, хана всей операции. А, значит, и нашей с тобой программе.
Если хлебнуть малость Для убедительности.
Сам видишь, нету.
А это? Морис указал на флакон с одеколоном. Запах, конечно, не тот, но в рыло дышать не буду. Зато играть не придется.
Печень не жалко?
Фига ли ее жалеть? За такие-то деньги!
Геннадий посмотрел на пузырек с одеколоном. Сурово предупредил.
Исключительно для куража. Пропорции знаешь?
Обижаешь, начальник, подхватив со стола стакан, Морис поспешил к умывальнику. В спину ему Геннадий выдавал последние наставления:
Уходишь из гостиницы, проверяешься. Чтобы никакого хвоста. Черт их знает, какие они тут тузы. Щелкать клювом не будем. Я в шкафу, ты на улице. Окна сам вычислишь. Как только все будет сделано, подам сигнал, Геннадий на секунду задумался. Сделаю так: сверну жгутом шторы и протяну из угла в угол. Получится вроде креста. Как увидишь, возвращайся.
А если не увижу?
Фантазер, Геннадий усмехнулся. Не увидишь, все продолжается своим чередом. Плавал же ты до меня, плавай и дальше.
Должно быть, некое подобие испуга на лице Мориса отразилось, потому что Геннадий поспешил его успокоить.
Не трясись, кинолог. Прижмем эту шваль в лучшем виде. Подавятся, как те твои щуки, обожравшиеся хамсой.
Ну что, глотать? Морис поднял стакан с мутноватой смесью воды и одеколона.
Минутку! Для начала устроим этой девочке вызов в другой конец коридора.
Это на фига?
Геннадий терпеливо вздохнул.
В то время, когда она покидала пост, из номера вышел я, ферштейн? Вот почему она увидит только тебя одного.
Морис ошарашенно кивнул. Сердце под ребрами билось в сумасшедшем ритме. Заяц-трусишка вовсю наяривал на барабане.
***
С коридорной получилось даже проще, чем он предполагал. Только задним числом дошло, из бани возвращались краснолицые, нагруженные покупками, сияющие. Со стороны вполне можно было принять за выпивших. Она, видимо, и приняла. Судила по своим незамысловатым меркам. Баня в будний день что за нелепость? Впрочем и роль свою он сыграл вполне натурально. Только когда потянулся с американской бумаженцией к женской груди, дрогнула рука. Не умел он так просто раздавать деньги. Да еще и таким вычурным образом. Но Геннадий оказался прав: лик незнакомого президента заворожил администраторшу. Бить по пальцам оборзевшего пьянчужку коридорная не стала, двадцать долларов уютно втиснулись в пазуху между двумя пышными полушариями, родив глянцевую улыбку на ее лице. Разумеется, вино ему пообещали самое наилучшее. И с грядущим обмывом не забыли поздравить
Потом уже, торопливо спустившись вниз, он вышел на улицу и принялся перебирать в уме произнесенные фразы. Шагал вслепую, куда вели ноги. Лишь позже вспомнил о возможном "хвосте" и тут же стал лихорадочно озираться. Это было совсем не то, что в той прежней жизни на вокзалах. Там наметанным глазом они тотчас угадывали инородцев, участвующих в очистительном рейде. Все имеет свои отличительные признаки, находили их и у милицейской агентуры. Задерганный, неустроенный бомж самое чуткое на белом свете существо. Опасность он зрит спиной, затылком, а зачастую и вовсе неизвестно чем, просыпаясь среди ночи и твердо зная: с этого места пора уносить ноги. Не вычисляя и не предчувствуя попросту зная. Теперь же от Мориса требовалось иное знание, и иных инородцев следовало высматривать в толпе. Пытаясь сообразить, как должны выглядеть гостиничные воры, он свернул в какой-то двор и притаился за забором. Если его пасут, то обязательно заглянут следом Он огляделся. Двор тупиковый. П-образный домина, арка, наглухо перекрытая ржавыми воротами. Ни дать, ни взять готовая ловушка! Морис в сердцах сплюнул и торопливо выскочил на улицу.