Он никак не отреагировал, продолжал:
Для прочности и разделения слоев, чтобы не мешалось, не заиливалось, задействуем изношенные шинели и валенки
Какие валенки? переспросила Гладкова, совершенно сбитая с толку, чуть не добавив: «Вы в своем уме?» Мостить валенками дорогу?
Ох. Списанные валенки и шинели, в военчасти цейхгауз надо освободить, все равно на выброс. Не волнуйтесь, личный состав босымголым не останется, а стоимость списанного оплачена теми предприятиями, в которых получалось. Да и не наша это печаль. Теперь логи. Вот тут, смотрите.
Он быстро чертил схему предполагаемой дороги, давая разъяснения:
у нас идет грунтовый откос, очень нехороший. Укрепляли его не самым лучшим образом, а тут промоина. Предлагаю сеткой. Неплохая, мелкоячеистая, сгниет нескоро. К тому же изыщем и трубы.
«Что за куркуль такой? удивлялась Вера Вячеславовна, по-новому, с уважением глядя на подчиненного. Откуда он все это «изыскивает»?»
В этот момент инженер-полковник, продолжая разговор, извлек из планшета несколько пачек денег, новехоньких, в банковской упаковке. Вера Вячеславовна вздрогнула:
Что это?
Как что? Излишек.
Откуда?
Кузнецов, уже не церемонясь, завел глаза, потер лоб:
Ох. Я ж только что вам все разъяснил. Постойте, как бы спохватился он, вы что же решили, я взятку вам сую?
Воцарилось грозовое молчание.
Напрасно, товарищ Гладкова, напрасно. Не по-товарищески. От вас мне точно ничего не нужно, уверяю.
Уберите это, не особо уверенно проговорила Вера.
Как скажете. Только имейте в виду, что пренебрежение вот этой возможностью, полковник, сильно нажимая, обвел спорные позиции в смете, чести нам с вами не сделает.
Почему это нам с вами? переспросила Вера Вячеславовна и снова с неуместной колкостью.
Именно нам. Нравится вам это или нет, мы одно дело делаем. То, что вы не желаете прислушаться к моим доводам, мне в вину, недостаточно я убедителен. Что до этого, Кузнецов похлопал по боку планшета, в котором скрылся до времени конверт, то было бы разумнее пустить их на улучшение условий в цехах.
Это, знаете ли, уже не ваше дело.
Нет, мое. Я сражаюсь за каждую народную копейку и несу за это личную ответственность. Хорошо, оставим пока. Всего доброго.
Он поднялся и, щелкнув каблуками, удалился, оставив Веру Вячеславовну в раздумьях. И снова как-то все глупо: вроде бы правильно сделано, а вот складывается ощущение, что нет.
Глава 10
Субботнее утро. Завершилось заседание, пионерактив усвистал, кто куда хорошо, разошелся с чувством выполненного долга. Имеют право, что ж. Было сказано: к сегодняшнему числу принести красиво оформленные рассказы о проделанной за год работе вот, пожалуйста, принесли. Насчет того, чтобы сообща ломать голову на тему: «Как теперь все это пристроить на щиты, сорганизовать?» разговора не было.
Теперь вот уже битый час Оля занималась этим единолично, созерцая свеженькие, пахнущие хвоей фанерные щиты и соображая, куда и как прилаживать ту или иную жемчужину детского творчества.
Достижений за год немало, и это радует.
Вон сколько всего нанесли: заметки, рисунки, имеется даже вырезка из «Вечерки». Оля испытывала, с одной стороны, чувство заслуженной гордости на совесть поработали! с другой нарастала паника. К тому же об открытии выставки она неосмотрительно уже отчиталась, дорога отрезана. А куда чего лепить совершенно непонятно.
Хватит. Глаза боятся руки делают. Приступим, торопиться-то особо некуда.
«Допустим, пусть будет так: «Наша дружинa», «Готов к труду и обороне», «Наша учеба», «Наш труд» а все прочее пусть остается для «Нашего творчества».
Оля очинила карандаши, вооружилась линейкой, решительно принялась очерчивать ведущие линии. Далее, открыв две баночки туши и критически оглядев перья, начала выводить буквы. Работа требовала полного сосредоточения, поэтому и лишние мысли покидали голову.
В последнее время Оля приходила домой лишь под вечер. Понимала, что маме одиноко, что нужно ей, чтобы кто-то был рядом, успокаивал. Однако она, Оля, никак не могла перебороть себя, смириться с тем, чтобы играть сугубо бабскую роль, держать за ручку и охать. Ничем другим помочь она не могла, тогда зачем пытаться?
И мама умница, наверняка понимала: лучшее лекарство от всего это труд, любимое дело, так что и сама дневала и ночевала на фабрике. К тому же в связи со стройкой приходится вникать и в «непрофильные» вопросы тоже непросто и требует полного сосредоточения.
«Дела сердечные это очень важно, но далеко не все, иной раз приходится смиряться с утратами», солидно рассуждала Оля, которой Колька клятвенно обещал, что никуда от нее не денется, которая и понятия не имела, каково это: на четвертом десятке потерять любимого мужа, затем отца, а потом еще и человека, с которым почти собрались жить долго и счастливо.
Поэтому Оля, не знакомая с этими бедами, сугубо личными для каждого или каждой, свято верила в то, что все можно осилить, если знать, ради чего.
Приняла же она непростое решение не поступать на дневное отделение педагогического. Пусть уж на вечерний, а то и заочку, учиться и работать, чтобы уже к окончанию полноценным специалистом быть, а не аудиторной чуркой с дипломом!
Руководствуясь максимой: «Мы не ищем легких путей», Оля напросилась и править библиотекой. Деньги за это платил директор, пусть и небольшие, но все-таки самостоятельный заработок.
Старшей пионервожатой она также оставалась. Было непросто, зато за счет совмещения куда проще решать сугубо педагогические проблемы. ЦК требует прививать любовь к книге вот и прививаем, не отрывая от работы ни библиотекаря, ни учителей, обходя острые углы.
Вот, к примеру, русичка Любовь Петровна, в жизни умнейший и милейший человек, к списку для чтения иной раз необъяснимо категорична. Чего ополчилась на Пушкина или Чуковского? Совершенно не выносила сказку о рыбаке и рыбке, саркастично высказывалась о предстоящем отмечании юбилея великого поэта, а уж историю о Крокодиле Крокодиловиче считала буржуазной мутью, пародией на Некрасова и тайным изложением истории контрреволюционных мятежей.
Оля, поднаторев в школьной дипломатии, справедливо рассудила, что прямой доступ к книгам позволяет не отвлекать лишний раз педсостав. Сидим себе, читаем, что заблагорассудится, и классику, и с новинками, если они в руки попадают, с удовольствием знакомимся, повести и рассказы Ивана Ефремова, «Это было под Ровно» Дмитрия Медведева и никаких конфликтов!
На курсах пионервожатых настаивали: не менее двух часов в день читайте. Оставалось только кивать с серьезным видом: два часа, как же! Конечно, теперь ночи напролет за книжками не посидишь, устаешь сильно, но скорость чтения у Оли пусть не ленинская, но весьма приличная. Так что в специальном толстеньком блокноте уже имеется длиннейший список, который смело можно рекомендовать ребятам, и куча заметок из газет и журналов, которые можно рассказать и обсудить.
Добрейший директор Петр Николаевич без вопросов выделяет деньги на подписку. И теперь, помимо книг, в библиотеке имеются прекрасные подшивки, и не только «Пионерская правда»: и «Пионер», и «Костер», и «Смена» они ж не устаревают, и в старых номерах массу интересного найти можно. И находят, и читают, и даже обдумывают.
К Олиному удивлению, на ура были приняты идеи ведения читательских дневников и художественной читки. Она с отдельным удовольствием выкопала и особо отложила грамоты: «Награждается Светлана Приходько, занявшая первое место на конкурсе чтецов-декламаторов» это вам не чепуха какая-то! Колебались всем миром долго, подходит ли для детского конкурса глава из «Теркина» про смерть и воина? Но обычно покладистая Светка стояла твердо или это, или вообще не буду выступать. Остальные не желали «позориться», так что она вышла победителем во всех смыслах. Жюри слезы глотало!
Братишка ее вообще герой: вернул в опытный голубиный питомник в Останкино какого-то голубя-героя из турманов, прибившегося к его, Санькиной, голубке. Мог бы и себе подтибрить (как поступали практически все голубятники), а он вернул, да еще и голубку собственную отдал. За что был премирован парой других особенных голубей, запасом пшеницы и дробленой кукурузы. О Санькином подвиге даже в газете написали, вот вырезка из «Вечерней Москвы».
А вот и следующий листочек фельетон о талантах некоторых к математике под названием: «И осел мозгами шевелит», творение Настьки Ивановой, очень даже достойный. Еще не Зощенко, но и не занудно, и с юмором. Оля не без удовольствия замечала, что у многих ребят отличное изложение, просто необходимо чуть попозже подумать о литературном кружке, выпуске собственного журнала. Сработало в «Республике ШКИД», неужто в ординарной школе не сработает?
«Настькин опус в раздел про учебу пойдет, отлично!»
Так, в разделе про нашу дружину пусть как раз будут вот эти грамоты чтецов, призы по стрельбе, спортивному ориентированию. Сюда же она приспособила фотографии вырезки из газет, в которых при желании можно было бы разглядеть знакомые мордашки. Не узнать, какие красавцы и красавицы!
«Может, обвести кружочками и пояснительные стрелки вставить это вот Санька Приходько, это тоже Приходько, но Светка, это Маслов Витька».
Подумав, Оля отказалась от этой идеи кому надо, узнают.
«Вот подвиги, так и быть, распишу. Сами-то застеснялись. И правильно, пионер должен быть самокритичным, пусть другие хвалят тебя, не ты».
Теперь «Готов к труду и обороне» а вот тут сами справились. Прямо красные дьяволята, быстрее, выше и сильнее всех. Спортивные достижения достижения объективные, не место скромности заслужили.
Жаль Колька-упрямец не желает кружок самбо вести, а к Илюхе Захарову с этим делом не подкатишь, не до того ему: трудится на Пресне, учеником наладчика.
«В раздел «Наш труд» сейчас, пожалуй, сама напишу».
И тут было чем гордиться: в новом здании под библиотеку выделили особое помещение: хватило и на абонемент, и на приличный читальный зал в несколько столов. Хоромы царские. Дружно, сообща перетащили стеллажи и расставили книги, постигая заодно тайны организации библиотечного хозяйства, продумали, как и что лучше расположить.
Хорошо поработали, разве что портреты никак руки не дойдут развесить.
Скрипнула дверь, послышались шаги, и хорошо знакомый голос позвал:
Оль, ты тут?
Первая мысль была: «Быть того не может!», вторая: «Ого, а вот и рабочие ручки! На ловца и зверь бежит».
Глава 11
Это в самом деле был Анчутка. И Пельмень. Они и вроде бы нет. Когда неразлучные друзья предстали перед старой знакомой, Оля усомнилась и для верности уточнила, они ли это.
Мы, мы, что, не похожи? солидно заверил стройный, плечистый, затянутый в новенькую гимнастерку Пельмень, снимая ушанку. Раздался, ручищи загребущие, похоже, научились не только тырить все, что плохо лежит, но и трудиться на совесть.
Не-а, искренне призналась Оля, я, конечно, подозревала, что, если вас отмыть и постричь, станете ничего себе, но не думала, что до такой степени!
Бравый Анчутка сияющий до блеска, с надраенными же зубами, белобрысые волосы не без щегольства зачесаны назад, лихо козырнул:
Здравия желаю! Как жизнь?
Ну-ка, покажись, покажись, Оля покрутила пальцами.
Яшка, молодцевато подбоченясь, шикарно сбросил шинель, обтянул гимнастерку, согнав все складки назад, и изобразил нечто вроде цыганочки с выходом, красуясь новехонькой гимнастеркой, сияющим подворотничком, сказочными галифе и свеженькими, без тени заплат-потертостей, валеночками. И, натурально, само собой, обновленной модели.
Чего это валенки у тебя такие черные? Опять куда вляпались?
Непромокаемые валенки, понимать надо, важно пояснил Пельмень, строительная хитрость. Опустили в растопленный гудрон, теперь они не промокают, и даже калоши не нужны.
Откуда ж такие умные и распрекрасные? Какими судьбами сюда?
Андрюха охотно растолковал:
Так это не мы, это вы сюда, мы из увээр номер семь
Оля попросила погодить и ее не путать:
Увээр это само по себе отлично, вы-то к нему каким боком?
О, это долгая история, протянул Анчутка, но Пельмень, не склонный молоть лишнее, был краток:
Яшка не тот карман взял.
Суть рассказанной истории сводилась к тому, что, задав стрекача из Москвы, они некоторое время поскитались по стране, думая добраться до неких хлебных и теплых краев. Однако то ли по незнанию географии, то ли просто так сложилось, что, вдоволь получив по хребтам и чуть не загремев в тюрягу в Саратове, метнулись в Киев, а там через Сороки в Кишинев. После всех скитаний город показался раем и тепло, и фрукты прямо на деревьях повсюду, а главное люди добрые-предобрые.
Идешь по рынку, а тебе со всех сторон ложки тянут, попробовать дают и творог, и сметану, вспоминал, чуть не облизываясь, Анчутка, ух и физию я себе наел страсть.
Правдоруб Андрюха поправил:
Это он тебе рассказывает. Попрошайничал он. Шайки свои голубые выкатит и тоненько заведет что-нибудь жалобное, типа «Враги сожгли родную хату».
А что, и пусть, отмахнулся Яшка, не то что не голодали, отжирались. А вот жадность фраера сгубила
Причем как раз на рынке, влез в карман к полковнику, который цветочки покупал.
Оля возмутилась:
Как не стыдно! Человек за цветочками пришел, а ты, варвар не мог, что ли, ну хотя бы в мясном ряду?
Анчутка возразил по существу:
Я рассудил: раз негодяй такой тратится на чепуху, стало быть, жирный. В общем, я руку-то в карман, а там матушки мои! крючков рыболовных понатыкано!
И хоп-ля-ля, продолжил Пельмень, всунуть-то руку всунешь, а обратно никак. Стоял, крепился-крепился, раздулся, как самовар, рожа красная, хоть прикуривай
Ну, само собой, не сдержался, заорал, как ошпаренный, радостно продолжал Анчутка, крючки намертво держат, публика собирается, слышу лупцевать собираются. А полковник ничего, расплатился, цветочки забрал
Это Максим Максимыч оказался, на наше счастье, пояснил Пельмень.
Максим Максимыч это кто?
Товарищ Кузнецов, Батя, бывший командир наш, сообщил Анчутка, ох и головастый мужик! Он теперь у вас по снабжению, на фабрике.
Да, слыхала про него, хвалят. И по каким причинам он вас тотчас в милицию не сдал?
Пожалел, поведал Андрюха, нет, ну как с рынка-то вышли, по сусалам навешал, но по-доброму, по-отцовски.
Не больно, то есть, уточнил Яшка, ну а потом, как за уши оттрепал, начал выспрашивать, что да как.
Хотели сперва деру дать. Да, во-первых, крючки держат, во-вторых, мужик хороший, к тому же и сам растолковал, как положено: что, детки, так и будете как перекати-поле? Война кончилась, надо жизнь налаживать, а вы чуждым как это?
Дезорганизующим, четко выговорил Анчутка.
Во, этим самым элементом В общем, суть такая: недолго вам дурью маяться, стукнет восемнадцать и загремите в цугундер по-взрослому. Оставайтесь у меня в части, выправим вам документы, выучитесь ремеслу, людьми станете.
И вы, стало быть, прибились? Так ведь там-то, в части, дисциплина, порядок, все по ранжиру. Вы-то птицы вольные, не тяжело?
Сначала тяжко было, признал Пельмень, но сытно. И пора о будущем подумать. Не паразитировать, а работать над восстановлением хозяйства. Я вот по технике кое-что наблатыкался.
Да, у Андрюхи получается, как надо, подтвердил Анчутка, а я все понемногу: и как монтажник, и красить-шпатлевать получается неплохо.
Молодец этот ваш наш, то есть Кузнецов. Ужасно за вас рада, честно. А уж Колька до потолка прыгать будет.
Где он, кстати, черт старый?
Оля не успела ответить: в коридоре снова послышались шаги, дверь отворилась, показались директор Петр Николаевич и, к немалому Олиному удивлению, тот самый товарищ военный, у «Летчика-испытателя».