Да что ж такое! поворачиваюсь я к Хассану, кусающему нижнюю губу.
Они вместе. Все было тихо, когда они заказывали, и я подумал
Прошу всех с билетами бизнес-класса вернуться на свои места, громко объявляю я. Бортпроводники с огромным удовольствием примут ваши заказы на напитки.
Пардон, снова произносит коренастый мужчина.
Он бросает последний долгий взгляд на блондинку, прежде чем скрыться за шторой и вернуться на свое место. Я складываю руки на груди и в упор смотрю на пьяную женщину. Мы сверлим друг друга глазами целую минуту, прежде чем она отводит взгляд.
Нувориши! орет она на прощание, и мне становится жаль коллег из экономкласса, которым пятнадцать часов придется отказываться подавать ей выпивку.
Я резко выдыхаю, чуть краснея от жидких аплодисментов сидящих у стойки бара пассажиров.
У вас ведь есть дети? с улыбкой обращается ко мне женщина в пижаме. Вы таким командным голосом разговаривали.
Я улыбаюсь. Направляюсь в кухню и впервые с начала полета чувствую облегчение. Беспокойство наконец-то исчезает. Предчувствие не обмануло меня: во время рейса что-то должно было случиться, однако ничего такого, с чем бы я не справилась. Я двенадцать лет на этой работе, и нужно постараться, чтобы вывести меня из себя.
Когда я была ребенком, мама всегда протягивала руки к небу, когда над головой грохотал «Боинг-747».
Быстро! Передай привет всем пассажирам!
Этот самолет может лететь куда угодно, посмеивалась я. Но руками, однако, махала была слишком суеверной.
Эта привычка вроде приветствий одиноких соро́к укоренилась и надолго прижилась после кончины бабушек и дедушек, когда больше не было причин отправляться в Алжир или передавать приветы тем, кто по ту сторону океана. Даже после того, как перестала ходить с папой к аэропорту в моем подростковом возрасте совсем не круто, если заметят, как ты смотришь на самолеты, я застенчиво поднимала руку, когда видела самолет.
Много лет спустя мы летели из Франции, где у моих родителей по-прежнему оставался дом. Он принадлежал деду и бабушке по отцу развалюха, полная воспоминаний. Я смотрела из иллюминатора на облака, казавшиеся столь плотными, что на них можно стоять. Школьные каникулы мы проводили во Франции, продолжая традицию, когда я училась в колледже. Пока мама ходила по гостям, общалась с подругами, я видела, как папа расслаблялся вдали от лондонской суеты.
Как мне хочется стать пилотом! Тогда я впервые произнесла это вслух, и мне это показалось дерзким. И нелепым.
Так стань им, усмехнулся папа.
Чего-то хочешь? Добейся.
В носовой части самолета приоткрылась дверь в пилотскую кабину, я вытянула шею и увидела приборную панель и закругленное обзорное стекло, за которым расстилался ковер из облаков. От волнения у меня кровь застучала в ушах.
Это очень дорого стоит.
Дорого это сколько?
Типа восемьдесят тысяч фунтов. Самое меньшее.
Папа молчал целую вечность, а потом пожал плечами, пошуршал газетой и предложил:
Разузнай поподробнее.
Через полтора месяца они продали дом во Франции.
Поступай учиться на пилота, сказал папа.
Но вы же любили этот домик! Я вгляделась в лица родителей и не увидела ничего, кроме радостного ожидания. Он должен был обеспечить вам прибавку к пенсиям.
Кому нужна пенсия, если у тебя дочь пилот авиалиний? подмигнул мне отец. Ты сможешь содержать нас в старости.
Мама ласково сжала мне руку:
За нас не беспокойся. Мы очень рады за тебя.
Она сфотографировала меня в тот день, когда я уезжала на учебу, будто шла в первый класс. Я стояла у двери дома в черных брюках и новенькой форме с одной золотой планкой на погончиках.
Я смотрю на юбку, которая на мне сейчас, на ногти с маникюром и колготки телесного цвета. Я люблю свою работу, но изначально она должна была быть совсем другой.
Попить хочешь? Кармела держит чайный пакетик над пустой кружкой.
Давай.
Странно делать перерыв сейчас, всего через несколько часов после взлета, и осознавать, что, когда мы проснемся, нам еще предстоит долгий полет. Под нами люди будут вставать, идти на работу, возвращаться домой и ложиться спать, а мы все это время будем в воздухе. Это просто невероятно, почти откуда-то из иного мира.
В отличие от Эрика, который ни разу не улыбнулся с той минуты, как мы оказались на борту, Кармела вся цветет. Ей двадцать два года, и она собирается переехать к бойфренду, которого буквально боготворит.
Он работает в Сити, с гордостью сообщила она, когда мы устроились на откидных сиденьях, готовясь к взлету.
А чем занимается?
Кармела захлопала глазами.
Работает в Сити.
Я мысленно отругала себя.
Ах да, ты говорила. Извини.
Кармела заваривает чай, а я открываю маленький платяной шкафчик рядом с кухней и вынимаю небольшую бумажную коробку, которую пообещала Софии взять на борт.
Не открывай ее, пока не полетишь, велела она. София зашла ко мне в комнату, когда я собирала вещи, уже привыкшая к виду раскрытого на кровати чемодана.
Я разворачиваю бумагу. Внутри кусочек бисквитного пирога, его мы вместе пекли на выходных, и от запаха сиропа у меня текут слюнки. Уголок надкушен, я провожу пальцем по неровному краешку, которого касались перламутровые зубки моей дочери.
Под пирогом лежит кусочек бумаги в жирных пятнах. Мамочке с любовью от Софии, люблю-целую. Я показываю листок Кармеле, и она прижимает руки к груди.
Господи! Это от твоей дочери?
Я киваю.
Боже мой, как здорово! Жду не дождусь, когда стану мамой. Наверняка ты с ней много чем занимаешься. Рисованием, поделками и всем прочим.
Почти всегда выпечкой. Я поднимаю пирог повыше. Мы очень много печем. Этот испекла практически сама, а ей всего пять лет.
Потрясающе.
Я отламываю кусочек и кладу в рот, сую записку в карман и заворачиваю пирог, чтобы доесть его на койке. Начинаю прибираться в кухне, готовя все для следующей смены. Кто-то оставил на стойке шприц-тюбик, я беру его в руку, чтобы не смахнуть в мусорное ведро.
Кто-нибудь знает, чей Я осекаюсь. Мое внимание привлекает чуть стертая метка на шприце небольшой белый прямоугольник с нарисованным смайликом и именем печатными буквами: «София Холбрук».
С молоком и сахаром? спрашивает Кармела.
Что здесь делает шприц Софии? Смайлик подсказывает мне, что шприц из ее рюкзачка. Это простое, но эффективное решение Адама проследить, где находится каждый шприц. А метка, несомненно, из тех, какие я аккуратно наносила на ее туфельки, коробочку для обеда и бутылочку с водой.
Я вспоминаю нынешнее утро после того, как отвела Софию в школу. В униформу я переодевалась дома. Даже если шприц лежал у меня в джинсах, он никак не мог переместиться из одного кармана в другой. Может, я положила его в рабочую сумочку, когда приехала в аэропорт? Долгие годы выработали у меня четкую привычку: паспорт и удостоверение личности «живут» в моей рабочей сумочке вместе с кремом для рук, гигиенической помадой и кошельком с наличными. Шприцы я там не держу, зачем мне это? София не ездит со мной на работу.
База вызывает Майну. Все нормально?
Извини. С молоком. Спасибо.
Я опускаю синий шприц в карман. Другого объяснения нет. Это я, наверное, пронесла его на борт.
А иначе как он мог сюда попасть?
Глава седьмая
18:00. Адам
Бекка слепит со мной снеговика, произносит София. Вопроса в ее голосе нет не потому, что она не очень хорошо разговаривает, а оттого, что у нее такой характер. София меня не просит и не спрашивает, она мне сообщает.
Уже пора чай пить, да и темно на улице, замечаю я, однако лицо ее мрачнеет, и я думаю: К черту полезности, к черту осторожное воспитание, почему бы мне хотя бы раз не вызвать у нее улыбку? Полагаю, можно будет включить свет на улице. Вот будет забавно! Я леплю классных снеговиков. Самое главное это
Нет. Бекка и я слепим снеговика.
Ладно! бросаю я, словно ее ровесник. Чем больше соли на рану, тем сильнее болит. Разве родители должны так страдать? А когда должны, надо ли с этим мириться?
Бекка в кухне ковыряет лазанью, которую вытащила из духовки.
Она овощная, как ты думаешь?
Я забираю у нее вилку и приподнимаю румяную сочную корочку из растопленного сыра.
Овощи у нее внутри.
Она закатывает глаза.
Это что, шутка такая? Разве ты не знал, что выделяемый коровами метан в двадцать пять раз вреднее для окружающей среды, чем углекислый газ?
Попробуй посидеть в комнате для инструктажей с двадцатью неуклюжими полицейскими! Коровы с ними и рядом не стояли.
Папа говорит, нам можно слепить снеговика!
Если хочешь, пожимает плечами Бекка.
Она снова берет в руки телефон, чтобы проверить постоянно появляющиеся уведомления, и я чувствую, как мои пальцы подергиваются. Привычка вызывает мышечную память, и мой большой палец сам может все прокрутить, прежде чем возникнет мысль остановить его.
София открывает холодильник и роется в овощах. С торжествующим видом вытаскивает морковку.
Теперь шляпа.
Она убегает в коридор на поиски подходящего предмета, а я сую лазанью обратно в духовку, чтобы она не остыла. В морозилке обнаруживается вегетарианский бургер, вероятно, оставшийся с последнего раза, когда Бекка сидела с Софией. Я загружаю его в электрогриль.
Надев сапоги и куртки, Бекка с Софией выходят на улицу. Они загребают руками свежевыпавший снег, дочь радостно визжит от новизны игры в темноте, и я закрываю заднюю дверь, пару секунд глядя на них через стекло.
Мои пальцы сжимают телефон. Я отхожу от двери, но они еще слишком близко, и я отправляюсь в спальню. Перескакиваю через две ступеньки, сердце колотится от ожидания, как начинают течь слюнки, когда знаешь, что пора поесть. Я выглядываю из окна, убеждаюсь, что Бекки и София по-прежнему заняты игрой, и меня охватывают противоречивые чувства, как и всегда, когда я гляжу на дочь.
Какая счастливая малышка, однажды сказала мисс Джессоп на родительском собрании.
Майна взглянула на меня.
Отрадно слышать. Она Нам с ней трудно. Порой
Порой. Скорее уж почти всегда. Она снова смотрит на меня в поисках поддержки.
Ее поведение может становиться вызывающим, продолжил я. У нее возникают срывы и истерики, просто страшные истерики. Они продолжаются по часу или дольше.
Жизнь рядом с Софией напоминает хождение по льду, когда не знаешь, где он треснет. Ты весь во власти эмоций пятилетней девочки.
Она может быть весьма капризной, добавила Майна. Она говорила медленно, тщательно подбирая слова. Ревнивой. В большинстве случаев по отношению ко мне. Это вызывает Она замялась. Напряжение.
Повисла пауза, пока мисс Джессоп все это осмысливала.
Должна заметить, что подобного у нас в школе не происходит. Мне известно о ее психическом состоянии, но, если честно, по виду Софии этого никогда не скажешь. Интересно Она оглядела нас с Майной и наклонила голову. Наверное, она так реагирует на какие-то проблемы дома?
Единственное, что помешало мне возмутиться, это осознание того, что я лишь прибавлю веса ее аргументу. Я подождал, пока мы выйдем за территорию школы, но Майна не выдержала первая.
Да как она смеет! Значит, это мы виноваты, что у Софии проблемы с поведением? И ничего, что ее биологическая мать рожала и рожала, сама не помня, сколько и кого, и до нас София успела сменить две приемных семьи? Она расплакалась. Это все мы, Адам? Мы все делаем не так?
В редкие моменты духовного единения Майна позволяла мне обнять себя.
Это не мы, ответил я. Она как-то по-другому пахла, может, шампунь сменила, и у меня кольнуло в сердце оттого, что Майна чуть-чуть чужая. Уж точно не ты. Ты прекрасная мать.
Оказавшись один в когда-то нашей супружеской спальне, я гляжу на телефон. Открываю сообщения, и меня охватывает знакомое чувство стыда пополам со страхом. Я жутко облажался. Все глубже и глубже увязал в страшной грязи, из которой не могу выбраться, и потащил за собой Майну и Софию.
В памяти всплывает заплаканное и испуганное лицо дочери. Напуганной настолько, что она даже говорить не могла. Говорила одна Катя после того, как София перестала плакать, и ее посадили перед телевизором, завернув в одеяло, словно она заболела.
С меня хватит. Катя отправилась наверх. Я за ней. Прошу тебя, Катя
Она рывком вытащила из-под кровати чемоданы и принялась швырять в них одежду.
Хватит врать. Все кончено.
Только Майне ничего не говори, я тебя умоляю. У нас и так с ней все пошло вразнос. Мы едва разговаривали, и Майна начала задавать мне вопросы, каких я сроду от нее не слышал. Где находился? Во сколько ушел с работы? С кем говорил по телефону? Она меня бросит.
Это не моя забота! Катя обернулась и ткнула меня пальцем в грудь. Это твои проблемы!
Я закрываю сообщения и открываю «Фейсбук», щелкая по профилю Майны. Я думал, что она забанит меня после того, как вышвырнула из дома, однако ничего не изменилось. В разделе «Семья и отношения» ее статус по-прежнему заявлен как «в браке», и печально смотреть, как я хватаюсь за него, словно за призрачную надежду. Майна поменяла фото профиля. Это селфи без фильтров, сделанное на фоне снега в месте, которого я не знаю. Майна в шапочке с меховым помпоном, а на ресницах белеют снежинки.
Как же я жутко облажался. Потерял единственную женщину, которую по-настоящему любил.
Мы познакомились с Майной на матче по регби, когда она влетела впереди меня к барной стойке.
Ничего страшного, произнес я в пассивно-агрессивной британской манере, которая позволяет отмотать назад, если пропустил «извините».
Она повернулась вполоборота, держа в одной руке десятифунтовую купюру, чтобы обеспечить себе место у стойки.
Простите, я пролезла вперед вас?
Лицо ее не выражало ни малейшего намека на «простите», но к тому моменту мне уже стало безразлично. Волосы у нее были сумасшедше-буйные: кудряшки падали ей на лицо и, закружившись, рассыпались по плечам, когда она обернулась. На левой щеке красовался английский флаг, на правой французский.
Понятно, страхуете ставки, указал я на флаги.
Я наполовину француженка.
С какой стороны?
Не очень-то оригинально, однако Майна рассмеялась и угостила меня пивом. Мы вышли на улицу и, не сговариваясь, двинулись подальше от выплеснувшейся на улицы шумной толпы, завернули за угол и уселись на низенькую ограду.
У меня мама француженка. Майна отхлебнула пива. Точнее, алжирская француженка, она переехала в Тулузу еще до моего рождения. Папа у меня наполовину француз, наполовину англичанин, и мы обосновались в Англии, когда мне было шесть лет. Она улыбнулась В общем, я гибридная помесь.
Когда я ушел освежить бокалы, меня охватил страх, что Майна вдруг исчезнет, и я силой проложил себе дорогу к стойке, повторяя, что в любви и на войне все средства хороши.
Почему так долго? спросила она, когда я вернулся. Блеск глаз выдал ее недовольство.
Извини, что опоздал, улыбнулся я.
Майна училась на пилота. Прошло всего несколько недель с начала теоретического курса, с проживанием. Раньше я не встречался с летчицами, тем более такими молодыми и безумно привлекательными, и в голове у меня шумело отнюдь не от выпитого пива.
Там все не столь ярко и захватывающе, сообщила она. По крайней мере, пока. Мы сидим в классах, как в школе, и математики у нас очень много.
А когда начинаете летать?
На следующей неделе. На «Сессне-150».
А что это?
Ну, скажем так, ей очень далеко до «Конкорда».
Я проводил Майну до дома. С ней бы я отправился вообще куда угодно. А когда мне надо было уходить, она так настаивала, что позвонит мне, хочет снова со мной увидеться, что между нами завязалось нечто этакое, серьезное. Я даже не спросил у нее телефон в обмен на свой номер. Я ни секунды не сомневался, что Майна позвонит.