Физиономия шефа спецотделения покрылась багровыми пятнами, но отступать было некуда.
Ну что вы, Валентин Иванович! Конечно доброкачественный продукт! Какая тут может быть халтура?
За исключением халтуры в вашей личной работе никакой! отрезал Валентин Иванович. А потому потрудитесь забрать свою якобы окончательную бумагу и верните мне ее с подписью настоящего разработчика Душкиной. А Тёмкина он у вас, если не ошибаюсь, сейчас является заведующим сектором? Немедленно снимите с этой должности и переведите в рядовые. За подлог.
Валя передала мне всё это, прямо-таки ликуя от счастья.
Михаил Николаевич! Как я вам признательна! Ведь это ваша победа и ваш рубрикатор!
Победа, может, в том числе и моя. Но она не в меньшей степени и ваша и Валентина Ивановича.
Нет, в первую очередь ваша!
Не говорите ерунды, Валя. Рубрикатор сделали вы сами. Да, я вас кое-чему научил, но ведь я и в глаза ни единой вашей рубрики не видел. После моей консультации вы сами разобрали и систематизировали весь материал и по классификационной схеме, и кое-где по схеме предметизации, разработали весь ссылочный аппарат, связывающий пересекающиеся по содержанию рубрики. Причем тут я? Это всё бесспорно ваше. Поэтому незачем преувеличивать мою роль.
Но ведь вы же ее в этом деле сыграли!
Ну и что? Вон Валентин Иванович сыграл нисколько не хуже тут и спорить не о чем. А Тёмкина-то с сектора сняли?
Сняли, сняли! Теперь он просто старший научный!
Все же научный, да еще и старший, заметил я. Хорошую науку он умеет делать! Видно, и дальше будет в том же духе продолжать.
Не знаю, может, изменится. Ведь ему здорово дали по рукам!
Ах, Валя, Валя! Все-то вас распирает идеализация действительности! Ну как он изменится, если ничего не умеет, кроме как хватать и присваивать чужое? Уверен ничего другого в его жизни как не было, так и не будет. На время затихнет, а потом опять возьмется за старое. Или найдет себе срочно другую работу и там без промедления развернет привычную деятельность. Неужели вы сами этого не понимаете? Люди такие, какие они есть и больше никакие другие! А вы думаете, что восторжествовала справедливость и, следовательно, искоренена несправедливость. Как бы не так! Выбросьте свое заблуждение из головы, если не хотите, чтобы вас «нагревали» вновь и вновь!
Но ведь
Никаких «но ведь»! Мало вам выпало издевательств даже от тех, кто когда-то потом раскаялись в содеянном? Но ведь место покаявшихся их, кстати, было не так уж много сразу занимали новенькие желающие порезвиться и поразвлечься за ваш счет. А всё почему? Потому что вы своим поведением просто провоцируете их на такие, с позволения сказать, подвиги, ведь они не рассчитывают встретить должный отпор от вас и тем более не думают о покаянии, которое им совсем не свойственно и даже вообще неизвестно. Вам кажется, что вы морально превосходите их, но они не собираются признавать ваше превосходство. Я вам уже не раз объяснял, что в столкновениях со злом одним добром победы не достигнешь. Это бой, в котором на тебя нападают с целью уничтожить, и одними словами от этого не защитишься. И принцип поведения Ганди непротивление злу насилием для вашего случая совершенно не подходит. Ганди в борьбе с английскими колонизаторами опирался на угнетаемое большинство, тогда как против вас выступает угнетающее большинство. Чувствуете разницу? Кто вас реально поддерживал все это время, а не от случая к случаю или после покаяния? Только один Валентин Иванович, да я. Часто это вам помогало? Нет очень редко!
Валя знала, что я говорил правду и не всю, которую мог бы высказать. Она считала себя кругом правой всегда и везде на том основании, что она постоянно ведет себя достойно, как подобает честному и порядочному человеку. Это порождало в ней сознание гордости за себя, за свое поведение и отношение к работе. А сознание превосходства над другими, несмотря на то, что она его не выказывала, коллеги ощущали без задержки и прощать ей отнюдь не собирались. Кто она такая, в конце концов? Что она, семи пядей во лбу и умней всех, что ли? Или в состоянии конкурировать с коллегами как женщина? Кроме одной гипертрофированной добросовестности в работе за ней не признавали ничего, да и за это клеймили с особым остервенением. Хорошо еще, что Валентин Иванович высоко ценит в ней это качество, как возможно, и совпадение их имен и отчеств: Валентин Иванович Валентина Ивановна.
Мои внушения, иногда деликатные, но чаще определенно жесткие, Валя воспринимала безропотно и неизменно благодарила, благодарила и благодарила меня и за них, и за ВСЁ, но практически ни в чем не менялась сама, и потому ни в чем не могла изменить отношение к себе окружающих. В конце концов она плюнула и ушла преподавать в обычную районную среднюю школу свой родной по педагогическому институту русский язык и литературу в старших классах. В это время уже началась так называемая Горбачевская перестройка, и качество образования, которое было и до этого не больно-то высоким, упало еще много ниже. Телеведущие и радиодикторы, не говоря уже о выступающих, лепили столько лексических и грамматических ошибок, что впору было кричать «Караул!» Но в обществе никто караула не кричал, а опасностью для культуры и для жизни вообще массовую безграмотность считали очень немногие, и потому вопиющая безграмотность становилась все более привычным социальным фоном и нормой в общении. Публичное проявление языкового беспредела бумерангом било по учащимся они своими ушами слышали, как обращаются с речью наставники и политики, и делали из этого довольно-таки логичный вывод раз им такое можно, то можно и нам, и на кой черт тратить время такой короткой жизни на усвоение никому не нужной культурной речи и правописания раз и без того поймут.
Вот в этих-то условиях Валя Душкина приняла свои классы на обучение тому, о чем мечтала со студенческих времен: добиваться поголовной высокой грамотности, безошибочного владения правилами орфографии и синтаксиса. Благодаря своему живому интересу она узнала в институте о русском языке гораздо больше, чем оседает в голове у обычного студента, и была отмечена и приближена к себе дамой-профессором, которая, к сожалению, покинула этот мир прежде, чем успела вывести Валю на стезю научной работы. Заниматься в жизни ей пришлось в основном не педагогикой. Но оказалось, что Валя не только не забыла полученных знаний, но и более того сумела перестроить их в какую-то собственную оригинальную композицию, из которой ей с поразительной ясностью стало видно, чем и как предопределяется правописание слов и правила пунктуации. За несколько лет преподавания в школе она превратила сто пятьдесят безграмотных шалопаев в грамотно пишущих и правильно владеющих речью людей, за что и была удостоена особой благодарности. Но, как и во всяком другом коллективе, вокруг нее очень быстро возникла и сплотилась блокирующая оппозиция других учителей. Исходя из абсолютного сознания своей правоты и превосходства (на сей раз, кстати, подкрепленного невиданными результатами обучения школяров), она сказала коллегам на педсовете «пару ласковых» и ушла, хлопнув дверью, из школы. К этому времени она уже стала пенсионеркой, а ее старший сын, зарабатывавший приличные деньги, начал ей кое-чем помогать. И Валя на свободе погрузилась в увлекательнейший творческий процесс создания собственного учебника русского языка. Для себя она уже всё уяснила и теперь была готова преподавать без всякой ориентации на официально стандартную методологию и государственную школьную программу, ибо уже ощущала себя полностью свободной от любых догматических пут. Исполненная просветительского энтузиазма, она дала объявление о том, что открывает курс подготовки желающих обучаться по новой методике. Валя ждала, что будут неуспевающие школьники, ищущие способ срочно подготовиться к трудному экзамену в ВУЗ там требовалось писать сочинение, и именно на нем абитуриенты особенно часто среза́лись. Но к ее удивлению слушателей такого рода она в аудитории не обнаружила, зато быстренько опознала в них профессиональных преподавателей, собиравшихся изучить и похитить ее эксклюзивную методологию и преподавать русский язык бывшим школьникам ВМЕСТО нее и, соответственно, красть у нее деньги. Валя немедленно свернула эти курсы. Теперь в полный рост перед ней встала проблема как защитить свое авторское право от бессовестного разворовывания менее способными и еще менее щепетильными коллегами, ставшими хищными конкурентами на традиционно благородном просветительском поприще. Сделав еще несколько неудачных попыток обставить свое дело так, чтобы авторство ее бесспорно признавалось всеми, кто хотел за ее счет разбогатеть на русском языке, она, придя в отчаяние, как и прежде, обратилась за советом ко мне.
Я стал прикидывать дело так и этак, но везде в этой сфере царил беспросветный мрак. Поскольку сведения о наличии секретных знаний в Валиной голове уже распространились в профессиональной среде после выступления на конференции, где она удачно дискутировала с другими участниками, пытаться основать свою коммерческую школу обучения русскому языку под носом у бдительных жен было бессмысленно.
Немного помолчав, я ответил Вале:
Вам надо, прежде всего, изложить свою систему в письменном виде, чтобы ее можно было издать.
Но ведь
Подождите, дайте досказать. Как учебник вашу книгу никто не пропустит слишком много экспертных инстанций, и каждая абсолютно эгоистична. Им дела нет до того, чтобы в стране не осталось безграмотных, если это пройдет без их участия и контроля. А если дать вашу работу им на экспертизу, они смогут многое позаимствовать из нее бесплатно. Так?
Так, подтвердила Валя.
Значит, остается один доступный для вас способ опубликовать работу не под названием «Учебник», а «Учебное пособие», если вы найдете деньги. Ваш сын сможет финансировать такую затею?
Честно говоря, еще не знаю. Но он высказывался в том духе, что хочет мне помочь, поскольку понял, что эта работа для меня самое главное.
Будем надеяться, оборвал ее я, успев вспомнить, как часто убеждался уже в бессмысленности расчетов на помощь со стороны детей или на благодарность в чем-то обязанных посторонних, затем продолжил: Сколько времени потребуется, чтобы письменно изложить вашу систему?
Я думаю полгода хватит. А что?
Да лучше сразу начните, не откладывая. А там посмотрим.
Валя время от времени звонила мне и сообщала, как продвигается работа. Как я и ожидал, излагать систему на бумаге оказалось сложнее, чем представлялось в умозрительном плане. Тем не менее, энтузиазм у Вали не пропадал. У нее было на редкость хорошее настроение. К тому же ему способствовало сообщение бывших коллег из спецотделения уже не антиповского Центра, что за двадцать лет использования Валиного рубрикатора в него не понадобилось вносить никаких изменений. Это действительно говорило о качестве работы моей подопечной, о которой мало кто думал так же хорошо, как я.
Представляете, дорогой Михаил Николаевич! Двадцать лет уже прошло с тех пор, как мой рубрикатор был принят в работу! Да что я говорю, спохватилась она, вспомнив вдруг, с кем говорит. Да нет же, он не мой, а ваш!
Зачем вы все время приплетаете меня к тому, к чему я прямо не причастен? Мало того, что я его ни разу не видел, я бы и взяться за него не хотел бы, зная, кто за этим стоит.
Но вы же научили меня!
Так это другое дело. Если, допустим, какой-то инструктор научил Чкалова летать, то это отнюдь не значит, что инструктор, а не Чкалов впервые перелетел из СССР через Северный Полюс в Америку. Не надо мне от полноты ваших чувств приписывать то, чем я не занимаюсь. Мне и без этого есть, что оставить после себя, сделанное мною самим.
А что это, Михаил Николаевич, если это не секрет?
Мои философские и литературные труды, в частности достаточно большой роман.
Ой, Михаил Николаевич, как бы я хотела его прочитать! Если вам нужно, я могла бы подключиться к его редактированию. Поверьте, я бы сделала это с удовольствием. Для вас!
Ну уж нет, подумал я. Себя я не дам никому редактировать, в том числе и вам, а вслух сказал: Сейчас я сам правлю текст.
Валя унялась, но только на время. Приступы благодарности, как и прежде, продолжали захлестывать ее, и теперь впору было возгласить: «За что?», но Вале все, чем она была мне обязана, представлялось буквально грандиозным.
Летом в деревне, защищенный от ее звонков, я, заканчивая работу над романом, временами вспоминал и о Валином деле жизни в пользу укрепления в народе знаний своего великого русского языка, и пытался найти какой-то путь достижения успеха ее достойного предприятия. В конце концов в голове у меня созрела одна как будто подходящая мысль. В прессе не раз упоминалось, что Людмила Путина, жена президента Российской Федерации, будучи филологом-испанистом по образованию, теперь является высочайшей патронессой Фонда русского языка по примеру того, как это случалось в других президентских семьях, например, во Франции, где, правда, патроном аналогичного фонда являлся сам президент. Наперед сознавая, как невелики шансы на успех затеи, я все-таки написал письмо мадам Путиной с изложением своей оценки работы Валентины Ивановны Душкиной. Зная Валину честность, я с уверенностью говорил в письме о том, что если Валентина Ивановна утверждает, что разработала собственный метод внедрения в умы обучаемых сложнейшей грамматики русского языка, то так оно и есть тем более, что она уже произвела практическую апробацию своей системы на ста пятидесяти учащихся обычной средней школы, где до нее у них была обычная безграмотность. Я просил жену президента как патронессу фонда разобраться с системой В. И. Душкиной, уже изложенной автором в письменном виде, с помощью специалистов, которых госпожа Путина пожелает привлечь к оценке, добавив, что Валентина Ивановна готова взяться за обучение любого экспериментального класса из неуспевающих по русскому языку, или, если это будет угодно госпоже Путиной, порекомендовать Валентину Ивановну своим знакомым, дети которых не в ладах с русской грамматикой. Главной же целью моего обращения было то, чтобы Фонд выделил В. И. Душкиной грант на подготовку и издание ее учебного пособия. Однако вслед за написанием письма вдруг обнаружилось два практических затруднения для его отправки. Я не знал отчества первой российской леди пресса о нем совершенно умалчивала, и не имел представления, по какому адресу его посылать. Выяснить эти вещи, находясь в деревне, было невозможно, поэтому пришлось отложить отправление до возвращения в Москву. Это произошло уже в середине осени. Валя позвонила мне еще до того, как я начал что-то узнавать насчет отчества и адреса жены президента. Пользуясь случаем, я рассказал Вале о письме и его целях, а также о затруднениях, на которые наткнулся.
Она была растрогана до глубины души или даже еще больше. Волна чувств просто захлестывала ее. Она взялась сама узнать недостающие данные и без задержки отправилась в официальную приемную президента на Старой площади. Итоги проведенной ею «разведки боем» оказались следующими:
Первое мадам Путина Людмила Александровна.
Второе адреса ее канцелярии как патронессы Фонда русского языка нет.
Третье через своих старых знакомых Валя выяснила, что попечительский совет, возглавляемый женой президента, состоит исключительно из ее подруг, для которых работа в нем служит средством для их лучшего знакомства с окружающим Россию миром и других целей перед собой не имеет.
Четвертое письмо Людмиле Александровне можно отправить на адрес канцелярии самого президента.
Валя взялась лично отвезти письмо туда, чтобы сдать под расписку. Сведения, добытые ею, не убавляли и без того достаточно серьезного пессимизма. Но дело было в основном сделано. Оставалось довести его до конца. Валя приехала на встречу со мной в вестибюле метро, расцеловала меня горячее, чем родного, с тем, чтобы уже назавтра отправиться с письмом в президентскую приемную. В ожидаемое время я получил от нее доклад о проделанной работе и полуожидаемое сообщение о том, что получив письмо с адресом «Супруге Президента Российской Федерации госпоже Путиной Л. А.», не удержалась и распечатала конверт, прочла своими глазами, не довольствуясь тем, что я уже зачитывал ей текст по телефону (или боялась, что в бумаге содержится нечто иное в сравнении с услышанным?), снова прочла, сняла себе ксерокопию и только после этого отвезла, куда следовало. Надо думать, теперь я занимал в пределах воображаемого ею домье значимых для нее людей такое положение, какое было уже «выше крыши». Она даже попыталась отдариться на свой манер, сказав, что хочет, чтобы я разделил с ней авторство ее системы обучения русскому языку.