Толстые томики Святого Писания были у каждого участника экспедиции. Время от времени ребята открывали их и углублялись в чтение.
Можно посмотреть? попросил я у Альфреда Библию.
Я открыл книгу и увидел лежащие между страниц фотографии молодой женщины и ребёнка.
Это твои жена и сын?
Услышав утвердительное «Йа, йа!», мне подумалось, что, имея семью, ребёнка и в голову не должно приходить что-то плохое. Это так естественно. И не только для верующего.
Есть другая жизнь!
За три дня мы посетили четыре учреждения: в Чите, Шара-Горохоне, и в Нерчинске. В каждой колонии немецкие гости переоблачались в фирменную спортивную форму общества «Шайдевег» и выходили на футбольное поле сразиться с местными командами осуждённых. Футбольный матч не состоялся лишь во второй исправительной колонии: накануне матча над посёлком пронёсся ураган, который сорвал крышу с одного из общежитий осуждённых и бросил её на спортивную площадку. Вместо футбола немцы предложили сыграть в волейбол. Надо сказать, они и здесь оказались на высоте: играли слаженно, с большим энтузиазмом, подбадривая друг друга, и, не смотря на дождь, одержали убедительную победу. Сухим счётом закончился лишь футбольный матч в Нерчинской воспитательной колонии. Самоотверженно, не теряя чувства юмора, защищал ворота Артём Лугарёв. Высокорослые немецкие игроки били по воротам Артёма так, что разрезающие воздух мячи срывали с тополей листья, но ни один удар так и не смог поразить ворота малолеток.
Конечно, среди серой повседневности спортивные баталии с участием иностранцев смотрелись на унылом колонийском поле очень эффектно и ярко. После игры находилось немало желающих пройти в клуб и послушать, о чем будут говорить зарубежные визитёры. И те оправдывали ожидания сидельцев. Прямо со спортивной площадки, иногда не имея возможности переодеться, гости из ФРГ попадали на сценическую, и, разгорячённые, блестя потными ми лбами, демонстрировали уже свои вокальные данные. Песни на английском, немецком и русском языках учили относиться друг другу по-христиански, любить Бога и верить, что только он способен по-настоящему понять, простить и изменить жизнь того, кто искренне и всецело принял его в своё сердце. Посланцы Германии неплохо продемонстрировали и актёрские способности. В драматической немой сценке Эдмунд мастерски сыграл человека, которому не дают нормально жить и трудиться пороки: зависть, корыстолюбие, алкоголь и наркотики, которые просто раздирают его на части. Да, именно так случается в реальной жизни. Человек, не могущий противостоять искушениям, неминуемо попадает во власть сатаны, становится на путь нарушения законов и заканчивает жизнь тюрьмой. Впрочем, почему заканчивает? Для многих бывших заключённых именно тюрьма открыла глаза на иную жизнь жизнь с верой.
Об этом говорил в своих выступлениях Фридель Пфайффер. Когда-то он сам служил в суде и отправлял за решётку осуждённых. Но опыт показал, что заключение не исправляет. Оно лишь карает поступок, но оставляет нетронутым корень зла, прячущийся в сознании человека. Искоренить же причину злодеяний можно только с помощью религии. За тридцать лет он посетил сотни мест заключения в Бразилии, Индии, странах, где содержание осуждённых ещё антигуманно, в колониях, где по 79 тысяч человек пребывают в тесноте и антисанитарии. Но и там со своими соратниками он старался протянуть руку помощи, донести евангельские заповеди до ума всякого страждущего человека.
Надо сказать, что кроме германских граждан колонии посетила группа членов церкви «Антиохия» из Читы. Это молодые люди, у которых в прошлом, как выразился Сергей Абрамов, «срывало крышу», которые имели большие проблемы со здоровьем и с законом. И только Бог сделал их «крышу», их сознание, прочным, способным противостоять губительным порокам. Эти ребята тоже принимали участие в беседах: пели песни под гитару, рассказывали суть Евангелия с помощью специального демонстрационного куба с картинками, который так и называется евангекуб.
Домой!
Последним пунктом посещения была «двойка». Возвращались с хорошим настроением. В нашем микроавтобусе были всё те же: Ёахим, Альфред, Матиас, его жена Яна, Эдмунд и Ойген. Июльскую жару остудил прохладный дождик, ехать было свежо и приятно.
Вир фарен етц нах Хаузе! сказал внятно Ойген, чтобы я понял.
Ну, это легко, отозвался я. Сейчас мы едем домой.
За три дня поездки я быстро восстановил полученные в школе знания по языку Шиллера и Гёте. Показательным стал такой случай. Перекусывали мы прямо в машине, потому что из-за урагана, пронёсшегося над посёлком, в столовой отсутствовало электричество, не было кипятка, чтобы заварить лапшу. Немцы распечатали и разделили на всех пачку «Чоко-пая», потом разрезали яблоко
У меня в сумке бутерброды, сказал я тихо Ойгену. Они будут?
Сам спроси бросил он в ответ, занятый чем-то.
И тут мы оба рассмеялись, потому что Ойген совершенно забыл, что мой родной язык русский. Я, конечно, повернулся к сидящим на заднем сидении и задал по-немецки свой вопрос про бутерброды, на что Яна радостно воскликнула «Йа, йа! Данке шён!»
По тому, как вели себя в быту немцы, я сделал вывод, что лишних денег у них нет. Так хотелось угостить их нашими бузами где-нибудь в дорожной харчевне, но они всякий раз предпочитали добраться до Читы и поужинать у своих братьев-соверующих. Экономили они и на гостиницах, жили по квартирам у членов «Антиохии». Фридель, к примеру, ночевал в Осетровке, а Валерий Заккау (он был за переводчика в группе) у Сергея Абрамова в Сосновом Бору. Причём, его даже разделили с женой Анной, она ночевала на другой квартире служба есть служба, и надо мириться с неудобствами дальней поездки.
За окном пролетали многократно воспетые поэтами русские берёзовые рощи, стелились до горизонта живописно зеленеющие бескрайние поля. На лицах у всех сияли добрые улыбки. Каждый осознавал важность проделанной работы. В залах колонийских клубов немецкие гости видели сотни заинтересованных и задумчивых глаз, отвечали на самые важные вопросы осуждённых о смысле жизни, слышали множество благодарностей за подаренные Евангелия и другие скромные подарки
У вас в России свистят? спросил вдруг Альфред.
Нет, ответил я. У нас это плохая примета денег не будет
А у нас свистят, сказал Альфред. Когда человек свистит, значит, он счастлив.
И стал насвистывать какую-то мелодию.
2001
Пожар в исправительной колонии 10
Воскресенье. Вербное. Праздник. Так хотелось сходить в собор на службу Ночью стояла духота, окно нельзя было открыть: накануне был ураган и мало ли что Часа в четыре я встал, открыл балкон тихо. Постоял у открытой двери, наслаждаясь утренней прохладой. Теперь можно спокойно уснуть. Но
Только я лёг звонок.
В четыре двадцать объявлена тревога, сообщил голос дежурного с работы.
Первым словом, которое я произнёс в это утро, сейчас является хоть и безобидным, но непечатным.
А потом мысли побежали: что это? Очередная тренировка? У нас сейчас работает комиссия из Москвы, но не такие же они садисты, чтобы поднимать людей в воскресный день! Значит, что-то стряслось
Одеваюсь, на ходу глотаю тёплый, не успевший закипеть чай. Наташа забрасывает мне в сумку краюху ржаного хлеба и банан
Я бегу (почти бегу) по утреннему сумраку, не разбирая читинских колдобин, по пути замечаю обгоняющие меня такси, которые летят по направлению к управлению краевого ФСИН. Но мне надо сначала в синагогу (редакция газеты и многие другие службы УФСИН размещались в здании бывшей синагоги на ул. Ингодинской, д. 19 прим. автора), ведь там мой тревожный мешок, противогаз с бирочкой (недавно Маяков заставил пришить) и папка с алгоритмом действий на случай ЧП.
Забираю это всё и бегу (почти бегу) в Управление. Навстречу мне попадается прокурор Сверкунов и ещё какие-то незнакомые мне лица точно, ЧП!
Скоро узнаю:
Зеки сожгли «десятку», все отряды спалили
Не верю. Там, конечно, в последнее время что-то назревало. Часть сидельцев отказывалась от горячего. Этакий «тихий бунт», как назвал я свою заметку в «Резонансе», которую приготовил к печати. Но чтоб спалить зону! Невероятно в наше либеральное время ведь зона стала теперь настоящим санаторием. Вот недавно осуждённый выезжал оттуда в отпуск. Кормёжка, одежда, медицина, самодеятельность всё для них, сиди и радуйся, ан нет Не сидится спокойно.
Ну и закрутилось! Часть сотрудников в составе сводного отряда отправили сразу в Краснокаменск. Группу возглавил сам начальник полковник В. И. Никитеев. А мне выпало находиться в оперативном штабе и сочинять обращение к сотрудникам, чтоб они проявляли бдительность, не поддавались на провокации и т. д. Каждый член штаба был занят своим делом всё-таки не зря тренировались. И тема пожара даже была тоже разыграна на одной из штабных тренировок. Прав был Суворов: тяжело в учении легко в бою! Вот и я без особого напряжения написал текст, благо шаблон уже у меня был.
Приезжал даже сам губернатор Гениатулин. Он неожиданно зашёл в актовый зал, где размещался штаб, и сразу приступил к совещанию. Тут же был и начальник УВД, но я, признаться, не знаю его в лицо, и поэтому не обратил внимания (к тому же он был по гражданке). Гениатулин сказал, что краевая администрация поможет всем, что в её силах (стройматериалы, палатки и т.д.), давал указания по телефону различным ведомствам и советы, какую информационную политику вести.
Информации, впрочем, уже на сайтах выложено немало. Краснокаменская прокуратура дала информацию, наша информация непрерывно идёт, будет сюжет по читинскому телевидению.
Акция осуждённых была тщательно спланирована. Ночью в 3:30 они начали одновременно во всех общежитиях делать поджоги, а сами организованно с вещами вышли на улицу. Сгорело «всё», как сообщил один из порталов, а точнее: «здания общежитий отрядов, профилактория и оперативного отдела». Частично пострадала столовая. Фотографии, присланные с места события, красноречиво говорят, что огонь не щадил ничего. Пострадавших и жертв нет. Огонь потушен к восьми часам утра.
Ждём когда проснётся Москва. Управление загудит, как улей. Поговаривают, что ожидается приезд директора А. А. Реймера или кого-то из замов.
17 апреля, 2011
«Полиграфушка», скажи, да всю правду доложи!
Мой друг, высококлассный юрист с огромным опытом работы в отделе по борьбе организованной преступностью и в контрразведке, давно ратует за самое широкое применение прибора «Полиграф» («детектор лжи») в отношении подозреваемых и обвиняемых. Дай ему волю, он бы всех загнал на «Полиграф» и чиновников, и милиционеров, и политиков Он уверен, что «Полиграф» обмануть невозможно. Я же склонен думать, что «Полиграф» это всё-таки обыкновенная железяка, и доверять ей не стоит.
Поэтому когда мне сегодня в отделе собственной безопасности предложили пройти тест на «Полиграфе» на предмет коррупционной связи с правозащитным центром, я растерялся. А дело касается нашего скандально известного правозащитника и неутомимого борца за справедливость Виталия Черкасова. Дело в том, что судьба свела меня с Черкасовым, или Витамином Че, как мы с друзьями его называем, гораздо раньше, чем он стал правозащитником.
В 1996 году я пришёл на работу в редакцию «Резонанс» простым младшим лейтенантом, даже не имеющим высшего образования. Правда, у меня была справка об окончании трёх курсов юридического факультета Иркутского госуниверситета. Она-то и пошла в зачёт. Но на должность редактора меня не поставили, и я нашёл Черкасова, через одноклассника. Он тогда служил участковым, успел даже поработать в «полиции нравов» и даже привлечь к ответственности какую-то проститутку, чем очень гордился (довести дело до суда до него никто не мог). У него было два высших образования и опыт работы с прессой он писал заметки на противопожарную тематику, когда работал в пожарной охране. И мы стали работать.
«Я увидел процесс изнутри, как делается газета. Писал об этом времени Виталий. Я расширил горизонты своего познания: раньше я имел представление о людях, отбывающих наказание, с позиции тех, кто сажает за решётку. Работая в различных подразделениях милиции, я был склонен не верить тому, что говорят осуждённые, а многие из них зачастую говорят о своей невиновности. Но, работая на этой должности, я понял, что не все так просто, что осуждённые могут быть и правы, и что многим из них действительно нужна помощь, в том числе и юридическая» («Резонанс», 2324, 2004 г.)
В 2000 году он решил уйти из газеты, и редактором стал я. Виталий ушёл по доброй воле, просто у него были несколько другие планы в жизни. «В какой-то момент я понял, объяснял он свой уход, что мне нужно идти дальше. Была грусть расставания с коллективом. Но ничего не поделаешь. Я привык уходить, такой я по натуре. Я получил богатый опыт, работая в милиции и уголовно-исполнительной системе, сейчас это помогает мне в моей работе. Я организовал в Чите правозащитный центр, куда могут обращаться жертвы произвола правоохранительных органов. Пока мы на первом этапе развития, но дел, в которых нарушены процессуальные нормы очень много».
Вот так Виталий стал правозащитником, но остаётся моим добрым приятелем. Мы поначалу часто встречались. Я даже приглашал его читать лекции в УФСИН в рамках социально-гуманитарной подготовки, ратовал за заключение соглашения между Управлением и Забайкальским правозащитным центром, но, к сожалению, вокруг Черкасова и его центра стало складываться негативное мнение, несмотря на то, что его деятельность поддерживают влиятельные правозащитные организации, в том числе Московская Хельсинская группа (признана в России иностранным агентом прим. автора). По сути, мы оказались с ним по разные стороны баррикад: он ярый западник, я русский националист, но и это не мешало нам нормально общаться. Мы же интеллигентные люди. Это не Саша, один мой старый знакомый, ныне коммунист, который, не задумываясь бы поставил меня к стенке, случись какая-нибудь заварушка.
Поэтому при встречах с Черкасовым, и зная, что я с 2005 года нахожусь «под колпаком у Мюллера» я воздерживался от обсуждения горячих уфсиновских тем. Если бы я и хотел бы ему «сливать» какую-либо информацию, то делал бы это, как в фильмах про шпионов: например, незаметно приклеивая на скотч записку к низу скамейки на площади Ленина. Конечно, в этом случае «обжулить» «Полиграф» мне бы не удалось.
Жалея драгоценное время своих коллег из оперативного управления, я решил пожертвовать своим и пройти тест на «детекторе лжи». Кстати, оператор «детектора» сказала мне, что обстоятельство, что я прошёл исследование на «Полиграфе», не является секретом, и я могу смело об этом рассказывать. А вот результаты теста являются совсекретными.
Я поставил перед собой маленький иконостас и приготовился отвечать на вопросы. Мне понравилось, что каждый вопрос предварительно согласовывался, и уточнялось, правильно ли я понимаю его формулировку. Так, например, на вопрос «Имеются ли у руководства основания считать меня непорядочным человеком?» я смело отвечал «да», потому что сам склонен по греховности своей и излишней подозрительности (я ведь тоже бывший опер) считать многих людей непорядочными, даже исходя из их физиогномики.
На одном из вопросов я всё-таки застрял. Дело в том, что однажды Виталий мне позвонил и стал спрашивать, что случилось в одной из колоний, потому что ему звонят обеспокоенные здоровьем детей родственники осуждённых. Я сказал, что случилось ЧП, и что нужно чуть-чуть подождать, и через некоторое время информация появится на сайтах информационных агентств, потому что у нас сейчас очень оперативно работает пресс-служба. Кстати, и он может это подтвердить на «Полиграфе», что я молчал, как партизан. На этом и закончился наш разговор. На вопрос теста я отвечал «нет» («не передавал», тогда как я сказал ему про ЧП, хотя он получил более полную информацию из других источников до звонка мне).