Вернемся к «слЯпым негодникам». В кофейнике на одну бумажечку или что-то нечаянно капнуло, и она стала нечитабельной, или сотрудница просто не разобрала почерк. Записала, как прочла и поняла, так и записала. Спустя неделю на руках у бабули оказалось свидетельство о рождении. Тут-то бабуля обрела свое незаменимое: «слЯпые негодники»! А я обрела имя Кармина.
Бабулечка убрала кофейник в угол самой высокой полки в буфете. Я подросла, мне было любопытно, что там. Бабушка запретила смотреть, я послушалась.
Посуда у нас дома всегда блестела, и мы любили её перемывать, но кофейник бабуля протирала только снаружи, мне в руки не давала. Может от того, что полка буфета была закрыта, но в кофейнике не оказалось пыли, когда я (О! У меня есть сила воли!) перед самым поступлением в институт, достала из буфета хрупкую красоту, и вытащила до сих пор лежавшие в нем две бумажные трубочки.
На одной, её явно написал крупными буквами, с нажимом, мой отец, значилось Ирина. На другой изящный почерк мамы Марина. А как раз бабулечка-то восемнадцать лет назад положила записку с именем Карина.
Вмешалось непредвиденное, но, стало быть, было зваться мне Карминой. А как изволите называть уменьшительно-ласкательно, маленькую девочку с таким именем? Кармушечка? Карминочка? Кармусечка?
Бабуля быстро сократила Кармусечку до Мусечки. Кармусеньку до Мусеньки. Муся, Мусечка, Мусенька мне нравилось. Зелено-луговое, веселое, чуток телячье, чуток кошачье имечко! И в школе меня Мусей звали, и соседи и бабушкины знакомые. Только вот уж для своих однокурсников, в другом, большом, не родном городе, станет секретом, что я Муся. Детство кончилось. Пришла пора зваться и быть Карминой. Пора и саму себя узнать, Кармина. Узнать, понять себя. Принять.