Немногословный высокомерно доктор оставил сцену, комментарии офицера в адрес будапештских угодий и занятый стерильным мраком коридор, ведущий в залы пятого центра экспериментальной неврологии, когда записанная на грампластинке мелодия стала отчетливее и громче, заглушая гул вентиляционной системы и глухое эхо монотонных шагов героя. Слепляющий свет больничных ламп на потолке пронизывал кафель стены вокруг, а ровная мозаика бетонных полос между ними словно образовывала сплошную сеть, откуда у угодившей туда однажды жертвы не было выхода, казалось, даже грязный халат на плечах Ролана окрасился в белый глянец, напоминая скорее белоснежные простыни, которыми укрывают трупы.
«Подлый удар в спину», «предательство верного союзника», с легкой усмешкой в голосе повторил заученные диктором фразы доктор Сарджерт, приближаясь неторопливо к широким окнам протянувшейся между рядами монолитных колонн столовой, однажды через несколько часов после первых упавших на институт ракет ему довелось побывать там. Тогда Сарджерт с интересом наблюдал, с каким трепетом прославленные умы внимают каждому слову диктора военной пропаганды, с жадностью следят за каждым наименованием населенного пункта, где бои идут только на бумаге и в фантазиях кабинетных Наполеонов. Ролан в силу новой должности знал несколько больше, и этого оказалось достаточно, чтобы понять, что все, о чем с таким важным видом говорили в новостных передачах, было не просто неправдой, а скорее даже ложью и ложью безумной.
Быть может, среди коллег остались и те, кто верит в возможность снятия оперативного окружения, заключил строго втайне для самого себя доктор, опасаясь в случайной беседе обронить пару лишних фраз, что впоследствии станут веской причиной для продвижения по карьерной лестнице осведомителей тайной полиции. Туннельное мышление результат тотальной слежки и доносительства, от чего жизнь вне этой порочной вертикали кажется какой-то болезненно неверной и подлежащей скорейшего лечения террором и бессмысленными расстрелами.
Наконец, фигура Сарджерта остановилась у затемненного стекла, сразу за которым глазам героя открывался вид на просторное помещение столовой, за место завешенных тканями ламп в залах горели таинственно восковые свечи, столы были заставлены пустыми стеклянными бутылками, что объяснялось отсутствием официантов, звучала сквозь смех празднично музыка из старого граммофона в центре.
Неужели до моих дорогих коллег стало доходить, что исход событий уже предрешен? задался вопросом изумленный Ролан, завидев беспечных гостей заведения в белых халатах, что пили шампанское и весело о чем-то говорили, пока некоторые из них под издевательски веселую джазовую мелодию бросились пританцовывать. Знамена умирающей империи повисли над ними сатирически.
Сарджерт, наблюдая равнодушно за торжеством обреченных, знал, что его за затемненным стеклом видно не будет, словно бы он, уподобляясь бессмертным богам древности, отбросил все человеческое и ненужное, сыграв роль безучастного наблюдателя за судьбами людей в безумном театре жизни. Монолитные колонны залов были способны выдержать прямой ракетный удар, во многом именно по этой причине сотрудники избрали своей последней обителью общую столовую.
Нам не покинуть «Сант-Гофф» без дыры в затылке, выдохнул с тяжелой горечью на сердце одинокий мужчина, быть может, если бы каждый из нас осознал эту простую истину раньше, то, возможно, всего этого и не произошло бы вовсе.
Помимо больничных халатов Сарджерт разглядел за стеклом синие кителя тайной полиции: беззаботные офицеры вместе со своими обворожительными спутницами в вечерних нарядах, что попали на территорию объекта невесть как, нашли места за столами и уже давно принялись разливать запасы из бара по своим бокалам. Герой предположил, что коменданта не волновала их судьба, когда он будет вынужден отдать приказ о ликвидации научного персонала.
Странное дело, признался нехотя Ролан. Остатки совести и гордыни останавливают меня от того, чтобы присоединиться к тем, кому посчастливилось встретить конец в столь беззаботной атмосфере, рассмеялся искренне седовласый доктор, вспомнив, что весь институт уже подготовлен к подрыву. В нашем суровом мире умереть пьяным и ничего не почувствовать есть высшее благо
Солдат среди многочисленных гостей видно не было. Возможно, майор Лем справедливо опасался, что его верные подчиненные могут сблизиться с персоналом и за место бездушных мишеней, достойных лишь смерти из благородных и гуманных соображений, разглядеть в них обычных людей. Вентиляция избавляла Ролана от необходимости вдыхать устоявшийся запах спирта, но ему даже сквозь стекло показалось, словно бы пары шампанского прикоснулись робко и играючи его седых волос.
Кажется, я вспомнил, чем занимался в институте последние годы до катастрофы и вывел занятную закономерность: градус безумия в помещении коррелирует с неумолимо сокращающимся расстоянием до линии фронта, усмехнулся любопытным наблюдением Сарджерт, наблюдая за пиршеством со стороны, словно бы он не находил себе среди них места.
Молчаливый доктор в пустом коридоре вдруг внезапно и совершенно отчетливо обнаружил причину, по которой он не мог или не желал присоединяться к коллегам. Ролан, пожалуй, впервые за долгие годы испытал неподдельное чувство вины, ведь именно он в конечном итоге похоронит своих коллег, нажав на спусковой крючок детонатора без колебаний, чтобы только не дать совершить это Амалии Розенвуд, словно бы чужие жизни для обоих не значили ничего.
Я должен быть сильным, ведь только она и воля на ее применение определяет нас в этом жестоком мире, что беспощаден к слабым и ведомым людям, сорвалось с уст пошатнувшегося от приступа чистой ненависти Сарджерта, когда его лоб коснулся поверхности холодного стекла перед ним. Казалось, в эту секунду он не разбил преграду лишь только по той причине, что она одарила его живительной прохладой. Музыка внутри звучала неизменно.
Даже жизнь безжалостного коменданта прервется лишь по моей воле, равно как и моя собственная, убеждал себя отчаянно Ролан, когда его ладонь вновь легла на детонатор в кармане.
Сердце мужчины задрожало раздраженно лишь от одной мысли, что его рука дрогнет, как и убеждения, устоявшиеся после чреды сделок с совестью, от чего обворожительная Амалия своим дьявольским взглядом в последнее мгновенье жизни обоих обличит его слабость.
Своей железной хваткой она одним движением пальцев подорвет этот проклятый институт вместе с его сотрудниками и с его страшными тайнами, сорвалось огорченно с уст Ролана, кроме него во всем коридоре не было никого, кто мы мог увидеть его таким жалким в минуту слабости, когда его сердце и разум захватывают чувства.
Свет больничных ламп на потолке длинного коридора разливался по кафельным стенам неизменно, под иглой граммофона оказалась другая виниловая пластинка, гудела вентиляция. Изумленный собственным мыслям доктор в халате одернул руку с детонатора и следом неторопливо отпрянул от затемненного стекла, сразу за которым в полутьме воцарился праздник обреченных, будто бы Сарджерт стал свидетелем таинства мертвецов.
Проклятье, выдохнул герой, пальцы его задрожали как струны. Все равно что глупый мальчишка, выговаривал самому себе Ролан, точно бы он в это мгновенье вел спор со своей сущностью, что была столь отвратительна, что вызывала отторжение даже у него самого.
Доктор застыл посреди коридора неподвижно, действо перед ним в тени широкого глянца стекла стало размытым, более он не мог различить в силуэтах лица коллег, однако Сарджерт чувствовал на себе прикосновения рубинов кровавых глаз хладнокровной Амалии, видел в полутенях ее серебристые волосы и очертания фигуры. Это не могло не раздражать мужчину, нашедшего себя безумным.
Ролан пожелал уйти, как вдруг внезапно расслышал раздавшийся внутри залов столовой выстрел, а потом еще один, что заставил его вновь прильнуть к стеклу и отыскать среди халатов китель майора Лема, тот сидел за карточным столом вместе со знакомыми герою учеными восьмого центра астроэкологии и раскручивал барабан револьвера. Приятной наружности комендант под одобрительные комментарии гостей и аккомпанемент бьющихся друг о друга бокалов стрелял по пустым бутылкам на столе.
Майор Лем пожелал примерить на себе маску того, кто уже давно растерял смысл всего происходящего вокруг и отдал предпочтение последним аккордам увеселений посреди рушащегося мира, заключил наблюдатель, и отважный офицер, словно в подтверждение слов героя, с трудом направив оружие в сторону, метким выстрелом разбил стеклянную бутылку, на что зал мгновенно отозвался обезоруживающими овациями. Как предусмотрительно.
Музыку и громкий хохот из столовой смог ненадолго заглушить лишь глухой отзвук артиллерийской канонады. Трагическая развязка была близка.
Три дня. Потребовалось всего три дня, чтобы превратить нас в стадо животных, признал обреченно Сарджерт, завидев вдали призрачное сияние закатного зарева алых глаз Амалии, в следующий миг наваждение исчезло, и он добавил: Или чтобы мы лишились рассудка.
Ролан оставил черный глянец затемненных окон и вскоре, покинув длинный коридор, за последним поворотом обнаружил прорубленную в отвесной скале террасу, что оказалась безлюдной, ведь верным слугам коменданта в черных шинелях и высоких сапогах не было необходимости охранять отделенный невысокой бетонной плитой обрыв. Длинный провод тянулся по полу к взрывчатке, привязанной колючей проволокой к грубым глыбам каменных колонн справа и слева от балкона.
Даже морских обитателей не обошла стороной незавидная участь, пронеслось в мыслях Сарджерта, когда он обнаружил привычно в центре зала квадратный аквариум, хотя беспечные цветные рыбы с изящными веерами плавников и не догадывались о скорой гибели, смотря на гостя в мятом халате равнодушно.
Герой приблизился к бетонной плите террасы и коснулся ладонями парапета, из-за которого взору его усталых глаз, открывался без всякого стеснения размалеванный теплыми полутонами в какой-то причудливой игре красок холст, от чего казалось, что художник вылил на мольберт перед собой всю палитру, ведь, по его мнению, это наилучшим образом отражало текущее состояние скатывающегося в бездну города. Даже чистое небо налилось красным в вечернем зареве, словно бы заставляя Ролана вновь ощутить на себе прикосновения кровавой изморози дьявольских глаз Амалии.
Доктор Сарджерт с научным интересом наблюдал за силуэтом Цуркавицы у подножья покрытых лесами гор, что всякий раз на раскаты взрывов отзывались эхом, помимо османских стервятников гремела развернутая стволами в сторону города у берега бухты артиллерия: гарнизону оставалось только, затянув агонию железной рукой, отсрочить конец настолько, насколько это будет возможно. Улицы города терялись в черных пятнах дыма от пожарищ, лишь серость домов у бухты разбавляла палитру теплых полутонов огней.
Пусть мне и не суждено увидеть дирижера этой трагедии, но застать конец света с лучшего ложа тоже большая удача, приободрил себя одинокий свидетель, осознавая все отчетливее, что сердце его противилось оброненным в молчаливой беседе словам. Доктор не желал признавать, что ошибся и сделал это неоднократно, ведь даже через призму отрешенности Ролан понимал, что кроме коридоров секретных лабораторий института «Сант-Гофф» видел слишком мало, умышленно отказавшись от излишних, по его мнению, мыслительных процессов.
Багровое солнце заливало спасительную линию горизонта кровавыми лучами, даже безразличное к страданиям людей море за песчаной косой приобрело алый оттенок, а волны у силуэтов сраженных морских чудовищ розовели. Не все корабли, дожидавшиеся погрузки на внутреннем рейде, успели выйти в море, когда посыпались первые бомбы из люков османских самолетов, теперь суда с изорванными туловищами, выстроившихся в один ряд в своем последнем параде, заблокировали узкий вход в бухту, разрушив надежды граждан на эвакуацию. Цитадель потопленных судов оказалась неприступной, и безграничным силам наступающего неприятеля оставалось заниматься только лишь варварским, но одновременно с этим искусным и методичным расстрелом многокилометровых автоколонн на выезде из Цуркавицы. Беженцы, что в отчаянной попытке решились вырваться из захлопнувшегося горного капкана по извилистым серпантинам, оказались в еще большей ловушке, и с каждым мгновеньем петля на шеях несчастных затягивалась все сильнее, места для иллюзий уже не могло быть: время грез закончилось, разбившись о суровую реальность.
Полагаю, столичное руководство точно в такой же ситуации, как и я, поэтому сейчас им нет дела до наших жизней. Пожалуй, лучшее, что они еще могут предложить это уничтожить все наработки предыдущих лет вместе с остатками персонала, иронично усмехнулся Сарджерт, найдя картину перед собой умиротворяющей, и вытащив из кармана ключ-карту. Головной институт присвоил герою высший уровень допуска, чтобы только он не предпринял попытку бегства и не попал в руки противника.
Одному богу известно, над какими вещами здесь работали, и зачем понадобилось создавать несколько подобных комплексов по всей империи. Только за проект нашего отдела меня можно отдать под суд международного трибунала, размышлял неторопливо Ролан, когда в небе над городом показались силуэты пары стальных птиц, приглушенная симфония сирен зазвучала на улицах с запозданием. Хотя, вероятно, что тем, кому известно хоть что-то, уже давно на все плевать
Османские стервятники бесшумно пронеслись над бухтой, без всякого волнения выискивая новую цель для своих бомб и ракет, противовоздушная оборона Цуркавицы отвечала молчанием, только раззадорив пилотов. Сарджерт, мысленно отсчитав прошедшее с последней смены караула время, заметил, что этим вечером они навестили побережье раньше обычного, словно бы самолеты неприятеля занимали все новые и новые аэродромы.
С военной точки зрения превращать беззащитный и обесточенный город в руины бессмысленно, но полагаю, всем уже строго все равно, заключил, наконец, отстраненный до этой минуты Ролан. Мы натворили в Европе столько ужасных дел, что ни одному человеку на всем свете не будет жаль, если в этой бесконечной веренице взаимоуничтожающего насилия маленький городок вовсе будет стерт с лица земли.
В следующее мгновенье Ролан отстранился от бетонного парапета и побрел вдоль брошенного по полу кабеля, чтобы выйти из катакомб неподалеку от однотонно серого фасада первого центра полевой хирургии, длинная лестница упиралась прямо к старой мощенной камнем дороге, что проходила вдоль всех корпусов и замыкалась прямо у переднего двора резиденции «Сант-Гофф». Внезапно прямо в небе над объектом пронеслась пара османских стервятников, но Сарджерт уже не желал искать спасения в подземельях, поскольку полагал, что пилоты за два захода уже опустошили боезапас, хотя втайне для себя надеялся, что допустил ошибку, и фугасная авиабомба упадет прямо на него.