Я не мог поверить в сказанное, тетушка Якуба не смогла меня удержать, я вырвался и побежал по пыльной улице, босиком, в ночной рубашке, которая была в крови мамы. Я бежал, не оглядываясь, спотыкался о камни, которые мешали бежать, слезы струились из моих опухших глаз. Я говорил себе, не может быть, такого просто не бывает, я все время произносил губами, мама, мама, мамочка
Риото, окликали меня знакомые, но я не оборачивался, я просто бежал.
В этот день я нашел покой на холме, в центре которого росло огромное дерево. Я сидел там, под деревом и вспоминал слова Тетушки Якубы. С каждым разом мысленно повторяя ее слова, как в перемотке я все больше и больше осознавал смысл ее слов, весь ужас того, что теперь будет со мной, от чего грудь наливалась свинцом. Огромный подкативший ком к горлу стало уже больше невозможно сдерживать, и я снова заплакал. Порой жизнь бывает, несправедлива, лишая жизни тех, кого мы так любим, кто нам так дорог.
Я вернулся домой вечером и еще долго стоял на пороге, боясь войти в дом. Прошло около часа, прежде я все-таки решился это сделать. Я медленно прошел в гостиную. Мама по-прежнему лежала в середине, а тетя Якуба сидя рядом с мамой, читала какие-то молитвы. Слез у меня больше не было, и поэтому я тихо подошел к телу матери и лег рядом. Незаметно для себя я уснул.
Проснувшись утром, я понял, что меня не разбудили, и я проспал тут всю ночь. Мама выглядела так, будто спала, а меня не покидала мысль о том, что она скоро проснется. Но этого не случилось. Маму кремировали на следующий день, а прах в урне мы похоронили у себя в огороде. С тех пор я стал сильнее, у меня не осталось никого, кроме тетушки Якубы и Юки и я старался всеми силами помогать им, ведь все проблемы с похоронами разгребали они, так как мама и тетушка Якуба были очень хорошими подругами. Якуба стала мне матерью и, в конце концов, я стал частью их семьи.
Юки поддерживала меня и часто звала поиграть в ее комнате. Тетушке Якубе приходилось тяжко, у нее была внучка, а теперь еще и я. Чтобы оплатить мое обучение нам пришлось продать почти все мамины украшения. Из всех украшений мамы, мне больше всего нравилась ее золотое кольцо с розочкой. Я так не хотел, чтобы его продали, и поэтому спрятал его в свою коричневую деревянную шкатулку, которую мне когда-то подарил дедушка. Также я спрятал в шкаф со своими вещами мамино платье, то самое которое было на ней в тот роковой день. Я просто не мог смириться с тем, что платье, которое сшили мы с мамой, которое так ей нравилось, будет продано. Возможно, его будет носить, какая-то женщина, которая будет, есть так, что заляпает платье жиром, и не будет беречь его так, как берегла его моя мать.
После смерти мамы, все резко поменялось. Мне пришлось повзрослеть. Я еще более отдалился от сверстников, но, тем не менее, я начал понимать как, же это хорошо, жить. Каждое утро я просыпался с мыслью о том, почему же я не замечал всей этой красоты раньше. Я любовался восходом солнца с крыши своего дома, каждое утро забирался туда и молча, смотрел вдаль. Иногда, когда было пасмурно, я просто стоял на пороге дома и ветер играл в моих волосах, я смотрел на птиц, иногда напевал песни, которые когда-то пела мама во время уборки. Время заглушило мою боль и незаметно пролетело.
Когда мне стукнуло 14 лет, дядя Широ, которому на тот момент было уже 54 года, взял меня на работу в свою кондитерскую. Он очень хорошо знал мою мать и частенько помогал нам после ее смерти, да и при жизни мамы он часто передавал мне гостинцы в виде шоколадных конфет и булочек. Эта кондитерская располагалась в центре нашего небольшого города Кио, где проживало население богаче. Как объяснял дядя Широ, люди этого района больше предпочитают пирожные и кексы, не часто, но все, же покупают конфеты и леденцы. А я был закупщиком на кондитерской дяди Широ. Женщины, пекарши давали мне списки, того что необходимо закупить и я бегал в поисках ингредиентов для выпечки. Иногда это занимало довольно много времени. Выпечку дяди разбирали в два счета. Так как дядя Широ был очень честным человеком, он не поднимал цен на свои товары. Он знал, что пока цена такая товар будет идти хорошо, а какое либо малейшее изменение и его торговля накроется медным тазом. Он не спешил обогатиться, просто жил для того чтобы работать и работал для того, чтобы жить. Денег ему и его семье хватало, и платил он не плохо. Пусть и не поднимал плату за труд и вряд ли когда-нибудь поднял бы, но люди дорожили этой работой, да и коллектив у них был чудесный. Когда я приходил брать списки покупок, девушки всегда встречали меня радостными возгласами, я улыбался им в ответ и приветливо махал руками. Иногда мне в рот засовывали кусочек шоколада или просили попробовать нынешнюю партию кексов. В те не сладкие времена, тетушка Якуба и Юки стали для меня домом, моим спасением и самой крепкой моей поддержкой. Все заработанные деньги я тратил на учебу и продукты, когда было нужно, покупал себе одежду, иногда книги.
В 15 лет, я столкнулся с тем, что мне стало тяжелее находиться с Юки в одной комнате. Мы были вместе много лет, и ее отношение ко мне было таким светлым, что иногда мне было очень стыдно, за свои пошлые мысли, которых со временем становилось все больше. Я понимал, что во всем виновато взросление и старался подавлять в себе навязчивые мысли, которые то и дело навещали меня. Юки была очень красива и с каждым годом становилась все прекрасней, она цвела, как цветок. Ее смех был так приятен моему сердцу, что я готов был слушать его вместо колыбельной, а ее волосы, длинные, солнечного цвета, всегда пахли чем-то сладким и так напрашивались погладить их, что я иногда не мог сдержать себя и когда она рассказывала мне какую-нибудь историю, мы обычно сидели на полу, я садился сзади и взяв в руки расческу, играл с ее волосами. Когда она плакала, она приходила ко мне домой и залезала ко мне в постель. Мне приходилось лежать с ней и успокаивать ее, но если бы она знала как это трудно, поступать разумно, когда все внутри кипит. Я держался, но мужчина внутри меня, как неспокойный вулкан, который, то готовится к извержению, то снова спит, не давал мне покоя.
Юки всегда была веселым ребенком, улыбка с ее лица не сползала даже ночью, когда она ложилась спать. Я всегда удивлялся, как в одном человеке может умещаться столько энергии, как человек может излучать тепло, надежду, сострадание, заботу, нежность только одной улыбкой, извод которой блестели беленькие зубки. Вы, наверное, спросите, откуда я знаю это, так это потому, что я был с ней всегда. Она не могла уснуть, пока я не садился на стул рядом с ее кроватью. Я всегда пел ей нашу любимую песню, а она, сжав мою ладонь своей, засыпала с улыбкой на устах. Я был счастлив находиться рядом с ней, пусть и порочные мысли изредка посещали меня, но я держался, так как не хотел ее терять, так как она была светочем в моей пасмурной жизни. После того как она засыпала, я долго смотрел на нее. Ее красивые волосы сползали прямо на ее румяное лицо, а ее длинные ресницы в тот момент казались еще более красивыми. Я смотрел на ее белые ладони, которые лежали поверх одеяла, на ее слегка приоткрытые плечи. Пусть мне было всего 15, но на тот момент я чувствовал себя взрослым мужчиной, который должен заботиться о его прекрасной госпоже, охранять ее сон. Иногда я засыпал. Тетушка Якуба всегда говорила нам, что мальчик и девочка не могут спать в одной комнате, и я всегда помнил это, но все равно ничего не мог поделать с собой. Однажды ночью, когда я заснул в комнате Юки, держа ее за руку, она проснулась и разбудила меня. Я отпрянул ото сна и увидел, как Юки тянется через кровать, чтобы одарить меня поцелуем. Если честно, я не ожидал такого поворота событий и как бы в знак отрицания желания Юки, попятился назад. Оказалось, что Юки тоже была удивлена, не тем, что я не захочу, а тем, что я все- таки отодвинусь. Она надеялась ловко чмокнуть меня в губы и снова вернуться в постель, но в результате моего передвижения, Юки начала падать. Я попытался схватить ее за ночную рубашку, но она вдруг порвалась по швам, и Юки с грохотом упала на пол, потянув меня за собой. Я лежал на ней сверху и смотрел ей в глаза. Я видел, как они наполнялись слезами, видимо она довольно сильно ушиблась. Ее оголенное тело, прислонялось к моему, от чего, у меня по телу пошли мурашки. Я не в силах совладать с собой подался лицом вниз и поцеловал ее. Юки сначала хотела оттолкнуть меня, но с моей настойчивостью справиться не смогла. Это был наш первый в жизни поцелуй. Он не был робким или неуверенным, этот поцелуй был наполнен страстью, кипевшей во мне и страстью разожжённою мною в Юки. Мне на тот момент казалось, что я уже делал это раньше. Мои руки тянулись к ее груди, губы к ее шее, а мой пенис, обретя твердость, упирался ей в ногу.
Юки ласкала ладонями мои плечи, подгибала коленку, которая терлась о мой пенис и страстно вздыхая, закрывала глаза. Я не мог остановиться и продолжал играть с ее телом. Это так заводило меня, так нравилось моему телу, что мышцы живота и ног подрагивали сами по себе. Юки вела себя так, словно это и ей доставляло удовольствие и в какой-то момент, когда мои губы снова слились с ее, я почувствовал как ее ладонь, ласкает уже оголенную мою грудь. Она расстёгивала пуговицы моей рубашки и уже переходила к ремню, как вдруг что-то переклинило во мне. Я вспомнил детские годы, вспомнил Маму, раздевающую мужчину, каждый момент из того дня, когда она покинула меня. Слезы выступили у меня из глаз. Я придавил Юки всем своим телом, силы меня покинули. Я лежал на ней, окаменелый, в полной задумчивости и в состоянии глубокой грусти. Я все еще чувствовал, как Юки ласкает мою грудь, слышал как она мне, что-то шептала, но это все уже не имело смысла. Я резко встал, поднял Юки с пола на руках и положил ее на кровать. Я поклонился ей, в знак моего сожаления и выбежал из комнаты. Последнее что я слышал, когда убегал это то, как Юки звала меня по имени.
Я выбежал во двор, с распахнутой рубашкой, весь в слезах упал ниц у могилы мамы. Я плакал, долго. В этот момент все забытое мною за долгие годы снова всплыло перед глазами. История прожитых лет, давно забытая и казалось навсегда исчезнувшая из моей памяти, напомнила о себе, лишив меня чувств и всякого дара речи.
После этого случая, ничего не изменилось. Никаких разговоров, ни допросов, ни упреков, мы понимали и осознавали свою вину, которая через пару недель спокойно, ушла в небытие.
Глава 2
Юки и Камори. В руках несправедливости
Мы с Юки, выросли вместе, наблюдая великолепные изменения нашего взросления. Столько печалей, мы преодолели бок обок, столько радостных дней пережили, и это все сделало нас ближе. Порою мне казалось, что Юки мне роднее и ближе всех людей на планете, и оно было именно так.
Через 3 долгих года наших мечтаний о школьном лагере, тетушка Якуба всё-таки раскололась и отпустила нас со всеми. Нашей радости не было предела.
Наш лагерь назывался «Маячок» и был расположен на берегу моря, недалеко от нашего городка. Это место было очень тихое и спокойное, где можно было подумать и хорошенько отдохнуть. Мы с Юки всегда занимались огородом, заготовкой дров на зиму, уборкой дома, когда тетушка Якуба сильно уставала, нам приходилось заниматься и готовкой. Сказать честно, ничего не объединяет людей так сильно, как совместная готовка. В минуты, когда мы с Юки готовили что-нибудь на ужин, мы были похожи на родных брата и сестру. Я всегда брал на себя чистку овощей и добавлял специи. Я был мастер в специях и поэтому, Юки всегда доверяла это мне. Иногда я перебарщивал, за что, тетушка Якуба называла меня недоделанным поваренком, но, тем не менее, это ценные воспоминания, от которых становится тепло.
В лагерь мы поехали с нашими одноклассниками на школьном автобусе. Я сидел в компании мальчиков, которые всегда занимали задние сидения, а Юки в компании девочек сидела впереди. Я часто смотрел на нее, да и она изредка оборачивалась, чтобы одарить меня своей прекрасной улыбкой, от которой теплота в моей груди как на ртутном столбе поднималась выше.
Это было то место, где веселые, жаркие летние дни, мы разбавляли дружеским общением и купанием в море, то место, где все делалось с огромным счастьем. С нами был наш учитель Камори, с которого, наверное, и стоит начать эту историю. Камори было 25, и он был прекрасным учителем истории в нашей школе. Камори был очень красив и выглядел всегда прекрасно. Его светлые волосы, которые едва не доходили до плеч, блестели и переливались на солнце, а его проницательный, строгий и испепеляющий взгляд, порою сверлящий тебя, придавал ему мистических оттенков. Его карие глаза порой были слишком туманными, загадочными, да и он сам был очень загадочен и на редкость малословен. Не одному человеку кроме него самого не известно было, о чем он думает. Он был строг с нами, и угодить ему было труднее, чем самой избалованной кошке.
Я помню, как просиживал долгие часы, читая конспекты по его предмету, в неугомонной надежде получит высший балл, но каждая попытка оказывалась тщетной. Юки, была единственной отличницей по его предмету. Я помню, как он часто хвалил ее на уроках, помню, как он клал руку ей на спину и провозглашал возле доски: «Вот вам достойная ученица олухи, неужели так трудно учить то, что я задаю». И после этого весь класс заливался хохотом, потому, что Юки в эти моменты улыбалась еще смачней, чем обычно. А ее заразительную улыбку просто невозможно было проигнорировать. Так вот, Камори, в качестве нашего вожатого поехал с нами в лагерь «Маячок». После ужина мы с Камори ходили на пляж, где он выпивал. Пьяный Камори никого не оставлял равнодушным. Каждый на пляже смотря на него, весело улыбался. Он всегда говорил с перекошенным лицом: «Ну чего расхохотались оболтусы, сейчас как поймаю и надеру вам зад». От этих слов все начинали еще больше хохотать. Тогда Камора глубоко вздыхал, понимая, что не зря назвал нас оболтусами и снова делал глоток какой-то дряни из маленькой серебристой фляги, которую всегда носил с собой.
Здание лагеря состояло из трех женских комнат, трех мужских, одной большой столовой, куда мы ходили кушать 3 раза в день, нескольких раздельных санузлов и спортивного зала. Это было небольшое двухэтажное здание, довольно старой постройки, но изнутри все было гораздо лучше, чем снаружи. В каждой комнате помещалось по пятнадцать человек. Всего в этом лагере отдыхали 5 классов. За каждым классом был закреплен учитель, который следил за безопасностью и дисциплиной учеников. Также на территории лагеря была площадка, где мы играли в разные неизвестные нам ранее игры и еще одно небольшое здание, в котором каждый вечер проходили танцы, для желающих. Мы с Юки почти не ходили туда, мы предпочитали проводить это время вдвоем, сидя на пристани и любуясь закатом. Нам не нужна была огромная компания, что бы стать счастливее, для этого нам просто нужно было сидеть рядом друг с другом. Однажды вечером мы как обычно разошлись по своим комнатам. День выдался тяжелый, и я быстро заснул в своей кровати. Именно этой ночью случилось нечто странное. Я проснулся от того, что Юки, забралась ко мне под одеяло и начала плакать. Я не мог понять, что произошло, ее порванная одежда заставила меня полностью проснуться. Я тоже залез под одеяло и спросил:
Юки, что случилось? Почему ты здесь? но Юки не отвечала.
Я прижал ее к себе, пытаясь всеми силами утешить человека, который был для меня дороже всех на свете. Чуть позже Юки стало легче, и я пошел вниз, чтобы набрать ей воды. Когда я вышел из комнаты, и меня обдало ветерком, я понял, что моя футболка пропитана горькими слезами Юки. Футболка была мокрая и жутким холодом касалась моего теплого тела, от чего мне пришлось ее снять, чтобы не простудиться. Я набрал воды и пошел наверх. В комнате было немного освещено, и я был рад, что не споткнулся о тапочки Эндрю, которые он обычно оставлял посередине. Юки уже не плакала, но и счастливой она не была.
Юки знала, что заходить девочкам в комнату мальчиков и мальчиков в комнату девочек строго запрещено, поэтому мне не пришлось говорить ей ничего, она вышла сама, а я взял одеяло со своей кровати и покорно вышел за ней. Эту ночь мы просидели на берегу моря. Она мне многое поведала о Камори. По правде говоря, я и думать не думал, что такой человек как он сможет совершить подобный нелепый поступок. Оказалось, что Камори, уже год как писал Юки письма. Первое письмо от Камори, Юки нашла на подоконнике в своей комнате. Письмо было написано красивым подчерком, каким обычно писал Камори и поэтому никаких сомнений, в том, что это был он, не было. Как я и говорил ранее, Юки была очень красива и поэтому, поверить в ее рассказ мне не составило труда. Камори писал в основном стихами и называл Юки разными ласкательными именами, от которых меня, по правде сказать, воротило. Писем от него было около пятидесяти, что означало, что он писал их 4 раза в месяц. В каждом письме были все новые красивые стихотворения, посвященные Юки, а в последних трех, полученных ею за месяц, проведенный в лагере, были строки посвященные любви. Когда мы сидели на берегу моря, Юки вытащила из кармана смятое письмо. Ничего не спросив, я выхватил его у нее. Это было красиво оформленное и перевязанное золотой ленточкой письмо-приглашение в домик на берегу моря, в котором и жил все эти летние дни наш непутевый учитель.