Утонул! Убился! заволновались кругом. Васька убился!
Не, не утоп! с досадой сказал Шахрай и запустил Ваське вдогонку туфлю, которая осталась у него в руках.
Все перегнулись через борт и смотрели в глубину. Скоро там появилось белое пятно, и через минуту вынырнул Васька. На голове у него, как берет, лежала медуза, а изо рта торчал пучок морской травы.
Пф, пыф, плевался Васька, пф, помогите! Стёпа, друг, помоги!
А ты вот так, вот так, показывал рыжий Степан своему товарищу и размахивал в воздухе руками.
Но это Ваське не помогло. Он не умел плавать.
И вдруг над толпой что-то со свистом пронеслось. Это Солнышкин схватил ящик и швырнул вниз. Васька ухватился за него. И тут рыжий артельщик заорал:
Оставь! Оставь, говорю! Ящик два с полтиной стоит!
Не бойся, уплачу, с достоинством сказал Солнышкин.
И все повернулись к нему, а Васька добрался на ящике до берега, вскарабкался на причал и скрылся в дырке забора.
Неожиданные перемены
Солнышкин! Явился? Великолепно! сказал капитан Моряков и похлопал его по плечу. Герой, настоящий матрос!
Все заговорили:
Молодец!
Тут капитан сердито нахмурил брови и повернулся к артельщику, у которого кривые ноги сразу сделались колесом.
А ваше поведение, ваше поведение мы ещё разберём. Не помочь утопающему, позор! И хотя сам он презирал Ваську, но выполнение морских законов считал святым долгом.
Явился, злобно прошипел Стёпка Солнышкину и стал расталкивать толпу.
Ну что ж, Солнышкин, сейчас мы тебя к кому-нибудь определим, сказал Моряков.
Ко мне! звонко предложил маленький, с острым носиком радист Перчиков. Конечно ко мне!
Он вообще отличался гостеприимством, а новый матрос сразу же пришёлся ему по душе.
Солнышкин пошёл за Перчиковым в каюту.
Каюта была чудесная: слева стояла двухэтажная койка, перед столом, вделанный в палубу, вращался великолепный стул, а за иллюминатором слышался плеск волн. Солнышкин был готов обнять Перчикова, но тот стеснялся подобных вещей. Он заторопился:
Ну, теперь за работу! Грузить продукты.
И они вышли из каюты. Навстречу им уже мчались Петькин и Федькин с ящиками на плечах. А с палубы доносились крики артельщика. Он бегал и суетился.
Вечером пароход должен был отправиться на Камчатку, а сделать достаточные запасы артельщик вовремя не успел.
Подъёмный кран опустил на палубу груду ящиков. Солнышкин бросился к одному из них, но Степан широко расставил ноги:
Этот не трожь.
Солнышкин бросился к другому. Но артельный только ухмыльнулся:
Ишь, сарделек захотел? Половину слопаешь!
Солнышкин поставил ящик и собирался сказать, что, во-первых, лопают свиньи, а во-вторых, он не такой обжора, как Степан. Но за его спиной раздался громовой вскрик:
Ба-тюш-ки! Опять сардельки! Да куда вы их? Лопнете придётся хирурга вызывать! И мимо, качая головой, прошёл капитан Моряков.
Следом за ним шли три штурмана. Моряков торопился в пароходство, больше он ничего не сказал, но артельщик сразу прикусил язык.
Солнышкин взмок. Вместе со всеми он носил ящики и муку, и теперь из его рубахи можно было печь пирог: мука на спине превратилась в тесто. Но он этого не замечал. Он бегал по трапам, таскал с Перчиковым в холодильник бараньи туши, пока на палубе вдруг снова не зашумела толпа.
Солнышкин отёр лицо, просунул голову в толпу. Сзади, положив ему руки на плечи, стоял Перчиков, и они услышали потрясающую новость: полчаса назад «скорая помощь» увезла из пароходства капитана Морякова. Произошёл редчайший в медицине случай: у сорокалетнего капитана неожиданно обнаружилась младенческая болезнь корь!
Перчиков хотел от удивления всплеснуть руками, но они прилипли к спине Солнышкина.
Команда заволновалась. Солнце уже стояло в зените, до вечера оставалось немного времени. Как быть без капитана?
Вдруг все повернулись к трапу. У Перчикова покраснел нос, а рыжий артельщик захихикал и потёр руки.
Хе-хе! сказал артельщик, и его толстые ноги стали выбивать твист. Хе-хе, вот это капитан! Вот с ним мы заживём! И сарделечки он уплетает будь здоров.
По трапу с чемоданчиком в одной и с клеткой в другой руке поднимался новый капитан. В клетке вертелся бесхвостый белый попугай, который показался Солнышкину очень знакомым. Что касается капитана, то тут не было никаких сомнений: сегодня утром Солнышкин так мило беседовал с ним в парикмахерской.
Вот это повезло! Артельщик бросился к капитану: Счастливы приветствовать!
Но капитан прошёл мимо.
Плавали знаем! сказал он.
Потом он выпучил глаза на Солнышкина, потёр небритую щёку и стал подниматься к себе в каюту.
Первая команда Плавали-Знаем
Боцман парохода «Даёшь!», седой, крепкий Бурун, последним подошёл к трапу. Уже за несколько шагов он стал присматриваться к следам, оставленным капитанскими сапогами. Он плавал со всеми капитанами и точно знал, кто как ставит ногу. Сейчас он увидел кривой и неровный след.
Что? испуганно спросил Бурун. Плавали-Знаем?
Да! ответил Перчиков.
Ну всё! Начинается весёлое плавание!
Имени нового капитана никто не знал. Весь флот звал его по кличке Плавали-Знаем. Кто бы ни обращался к нему с советом, что бы ему ни говорили, все слышали от него один небрежный ответ: «Плавали знаем». Знаний у него было с гулькин нос, но важности хватило бы на сто капитанов. И, говорят, капитаном он стал только из-за своей важности. Когда на экзаменах ему задавали какой-нибудь вопрос, он так важно отвечал: «Плавали знаем», что старым профессорам становилось неловко спрашивать его и они в смущении ставили ему пятёрки.
Но боцман Бурун знал его лучше всех преподавателей, поэтому он и почесал себе затылок. Солнышкин тоже сощурил глаз. Такая перемена обещала ему мало хорошего, но он не привык унывать. Тем более что он был на палубе настоящего корабля и корабль уже готовился к отплытию.
И едва он об этом подумал, в рубке появился Плавали-Знаем и крикнул в микрофон:
Машинисты, заводи примус! Палуба, по местам!
Боцман бросился на бак. Солнышкин за ним, сзади побежали Петькин, Федькин и Стёпка-артельщик с куском сардельки во рту. Через несколько минут на палубе всё было как в бою: поползли цепи, загрохотали якоря. Бурун шумел на артельщика:
Брось сардельку, держи трос!
Солнышкин изо всех сил тянул мокрый и толстый канат; от лебёдок шёл пар и дым, как от подбитых танков, и пароход потихоньку отваливал от причала. Оставалось убрать последний трос, когда на причале раздался спокойный голос:
Стойте! Стойте!
Из-за пакгауза вышел доктор Челкашкин с чемоданчиком в руке.
В чём дело? спросил строго Челкашкин, так что все притихли, и посмотрел на часы. До отхода ещё ровно две минуты.
Плавали-Знаем молчал.
Я спрашиваю: почему убрали трап?! сказал Челкашкин.
Явились после меня и хотят, чтобы я ждал медицину! закричал Плавали-Знаем.
Во-первых, явился я вовремя! Во-вторых, я спасал человека, и, в-третьих, я не собираюсь бегать впереди вас стриженым бобиком!
Что?! спросил капитан, и щетина у него на подбородке стала вдвое длиннее.
Трап, показал Челкашкин пальцем.
Боцман побежал на помощь, но Плавали-Знаем крикнул:
На место! Не сметь!
Ах, даже так! возмутился доктор. Ну ладно!
И вдруг он разбежался, вскочил на трос и быстро побежал по нему, помахивая чемоданчиком. На палубе не успели даже мигнуть, как он перелез через борт.
Вот так, сказал Челкашкин и улыбнулся. А с ним, он показал наверх, мы ещё поговорим. И тут же отправился к себе в лазарет.
В это время из-за угла, запыхавшись, выбежали три молодых красивых штурмана. Они отвезли Морякова в больницу и теперь отчаянно размахивали руками. Но пароход уже уходил из бухты.
Руку на дружбу, Солнышкин!
Наступила ночь. На небе высыпали тысячи звёзд, и все отразились в воде. Пароходик бежал по ним, как петух по зерну.
Солнышкин стоял на самом носу парохода.
Сзади пароход догоняла луна, и Солнышкину казалось, что сам он тугой, наполненный парус. Мешало только тесто, которое начало подсыхать на спине, и поэтому пришлось спуститься в душ.
Там уже приплясывали Петькин, Федькин, плюхался толстый Степан. Солнышкин еле пробился к душу, и тугие горячие струйки забарабанили по спине. Но через минуту ему стало совсем тесно. Он повернулся боком и увидел, что артельщик вроде бы увеличился в объёме. Он хотел повернуться поудобнее, но деться было некуда. От горячей воды артельщик разбухал, как сарделька.
Ого! сказал Солнышкин.
Что? А ну-ка, вали отсюда! прикрикнул артельщик, шлёпая себя ладонями по мокрому брюху.
Солнышкин поглядел на артельного исподлобья.
Не слышал? зашипел артельщик. Да я тебя
Но не успел договорить в душевую вошёл боцман Бурун с берёзовым веником под мышкой.
А-а, опять тут артельщик разоряется! сказал он. А ну-ка, хватит! Дай людям после работы помыться.
Артельщик поплёлся к двери. Солнышкин снова забрался под душ, и старый Бурун принялся хлестать его веником. Это было особенно приятно после длинной дороги и всех событий, которые свалились на голову Солнышкина.
Наконец всё утихло. Поблёскивая вымытым лбом, Солнышкин направился в каюту. На пороге его встретил Перчиков и протянул новенькую тельняшку:
Держи!
Глаза у Солнышкина загорелись.
Ух ты, вот это да!
Бери, надевай, сказал Перчиков и сам засиял от удовольствия.
Когда Солнышкин просунул голову в тельняшку и рассмотрел себя в зеркале, Перчиков вдруг озабоченно спросил:
Слушай, Солнышкин, а почему Плавали-Знаем так сердито на тебя смотрел? И что у тебя случилось с артельщиком?
Солнышкин забрался на верхнюю койку, которую, понятно, Перчиков уступил ему, и рассказал всё по порядку. В каюте стоял приятный полумрак, за бортом бежали волны; Перчиков ремонтировал какой-то радиоприёмничек, и от света ламп носик его тоже светился, как радиолампочка. С каких-то неизвестных берегов в каюту доносились попискивания азбуки Морзе, долетала тропическая музыка, и Перчиков посмеивался над приключениями Солнышкина. Но когда тот рассказал о случае с милицией, о встрече в парикмахерской и о последней стычке в душевой, Перчиков задумчиво сказал:
Да, тебя могут ждать неприятности. Но ничего, мы тебя в беде не оставим. И протянул вверх руку: Руку на дружбу, Солнышкин!
И хотя Солнышкин сам не собирался давать себя в обиду, он с радостью пожал мужественную руку Перчикова.
Первый приказ бравого капитана
Ночь прошла спокойно. И Солнышкин начал утро в самом боевом настроении. Под плеск волн он сделал на палубе зарядку, под крики чаек встретил солнце. Оно выкатилось из-за моря и полетело ему навстречу. Потом Солнышкин позавтракал куском хлеба с маслом, настоящим флотским чаем и теперь в раздевалке ждал команды боцмана.
Федькин! Петькин! крикнул Бурун, влезая в сапоги. За мной! Солнышкин, за мной!
Но тут в коридоре раздались тяжёлые угрюмые шаги, и у раздевалки остановился Плавали-Знаем. Правая рука его была в кармане, а левая поглаживала густую щетину и ощупывала подбородок.
Солнышкин, за мной! процедил он сквозь зубы.
Все переглянулись. А Солнышкин помрачнел и с тяжёлым предчувствием зашагал сзади. Он медленно сжимал кулаки и готовился к бою. Он думал, что сейчас его ждёт какая-нибудь страшная работа. Ну ничего! Он себя покажет! Он докажет, что такое настоящий человек.
Плавали-Знаем остановился у своей каюты, снял грязные сапоги и, открыв дверь, сказал:
Сначала надраить их, потом побрить меня! И он злорадно посмотрел на Солнышкина. А потом накормить моего индийского попугая. Ясно?
У Солнышкина на лбу воспламенились пятна.
Я не чистильщик и не парикмахер. Я матрос!
Но из-за двери раздался важный голос:
Плавали, Солнышкин, знаем. Настоящий матрос должен выполнять все распоряжения своего капитана.
Солнышкину ничего не оставалось делать. Он со злостью схватил сапоги и пошёл на палубу.
«Тоже нашёл себе слугу, подумал он и швырнул сапоги, как кота, сожравшего на кухне сметану. Я тебе начищу, я тебе покажу, какой я слуга!» И он пнул их ногой, как бешеного пса, который располосовал новые брюки. Потом он их начал драить так, что щетина разлеталась из щётки. «Вот так я тебя буду брить», приговаривал Солнышкин. Но чем больше он злился, тем ярче сверкали сапоги. Настроение у Солнышкина стало исправляться, и мысли пошли веселей.
«Что бы такое ему подстроить? подумал Солнышкин. Как отомстить?»
Но ничего придумать ему не удалось, и он отнёс сапоги к капитанской каюте.
Но тут в дело вмешался артельщик Степан. Он отсиживался в каюте и курил папиросы «Казбек», целую пачку которых купил в «Золотом ките». В тот самый момент, когда Солнышкин ставил сапоги, он выглянул из каюты.
Хе-хе, захихикал Степан. Вот сейчас я ему подстрою. Сейчас Солнышкину нагорит! И как только тот отошёл в сторону, он подкрался на цыпочках к капитанской каюте и опустил в сапог горящую папиросу.
Ну что, долго я буду ждать? раздалось в эту минуту за дверью. И через порог в носках шагнул Плавали-Знаем.
Он втиснул одну ногу в сапог, потом сунул вторую и тут же завертелся и заревел, как пароходная сирена: огонёк прилип к самой пятке. Полкоманды бросило работу и понеслось наверх, прыгая через ступеньки. Плавали-Знаем вертелся на одной ноге и выл: «У-у-у!» Наконец он сдёрнул сапог и, увидев папиросу, заорал:
Солнышкин! Где Солнышкин?
А вот Солнышкин, услужливо подскочил артельщик.
Солнышкин растолкал всех и протиснулся в середину.
Это что же, вредительство? сверкнул глазами Плавали-Знаем и протянул сапог.
В чём дело? спросил Солнышкин.
А вот в чём. И Плавали-Знаем вытряхнул из сапога окурок «Казбека».
А я при чём? спросил Солнышкин.
При чём Солнышкин? выступил вперёд Перчиков.
Постойте, постойте! сказал Бурун и взял папиросу. «Казбек»! Да ведь их курит у нас один артельщик.
Кто? спросил Плавали-Знаем.
Артельщик, подтвердили все.
А-а, так это ты? зашипел Плавали-Знаем.
Я нечаянно, я думал это урна, сказал артельщик, но сапог со всей силой шлёпнул его по самой макушке, как по мишени.
Ну что, теперь побреемся? деловито спросил Солнышкин.
По местам! По местам! заорал Плавали-Знаем и в одном сапоге заковылял на капитанский мостик.
Бриться ему уже не хотелось.
Преступная халатность кока Борщика
Теперь Солнышкин мог заниматься настоящей матросской работой. Он закатал рукава тельняшки и вместе с боцманом драил палубу. Он так старательно натирал её шваброй, что даже видавший виды Бурун удивлялся:
Вот это да!
И он сразу же доверил Солнышкину поливать палубу водой из шланга. Шланг был новенький, вода из него била тугой прозрачной струёй, во все стороны разлетались сверкающие брызги, за бортом кричали чайки, и Солнышкин опять был такой радостный и счастливый, что ему захотелось послать фотокарточку бабушке. Он вымыл всю палубу, струёй сбил с бортов пыль и даже облил спасательные круги, так что они засветились как новенькие. Потом он вымыл две грузовые машины, которые стояли у трюмов и плыли на Камчатку.
Рабочий день подходил к концу, и Бурун, присев на трюм, удивился, что больше не случилось никаких происшествий.
Странно, сказал Бурун, просто странно.
И в этот самый момент вверху, над капитанской рубкой, появился Перчиков с антенной и молотком в руках. Бурун насторожился. Именно на том месте, на поручнях, у боцмана сушились самые лучшие тряпки и висело самое красивое пожарное ведро. Перчиков отодвинул их и, напевая, стал прикреплять антенну.
Ты что это делаешь, Перчиков? покраснел от волнения боцман. Опять за своё?
Он уже несколько раз ссорился из-за этого места с радистом и сбивал антенну. Ему казалось, что нет места удобнее для ведра и тряпок.