Не останавливайся, давай, продолжай, я все никак не мог успокоиться, находясь в ожидании конца этого жуткого рассказа, суть которого я почти не улавливал, но находился в полной власти мира, созданного зловещей интонацией папы, разошедшегося не на шутку, по моим меркам.
Так вот, все эти птицы коршунами стали набрасываться на паучков, сидящих на листиках посреди пруда, словно праздничные угощения на тарелках, продолжал он, немного наклонившись ко мне. Повсюду раздавались стоны погибающих насекомых, которые не умели плавать и не могли добраться до спасительного берега, папа постоянно менял голос, изображая то резкий и несколько писклявый крик птиц, то жалобные стоны, которые, по его мнению, имитировали паучков. Мое воображение разыгралось до такой степени, что, когда папа приближался ко мне, мне казалось, будто это все птицы разом пытаются добраться уже не только до одноногого паучка, но и до меня, чтобы с жадностью проглотить обоих. Просто жуть! Я даже не рискнул поправить его, когда он говорил о пауках как о насекомых, решив просто промолчать, поскольку находился не в самой лучшей форме, чтобы меня волновали вопросы классовой принадлежности.
Братцы! Нам необходимо собрать всю волю в кулак и придумать, как выбраться из этого гиблого места на берег, где мы будем в безопасности! говоря голосом моего отца, паучок пытался повлиять на своих сородичей, которые боялись не только налетов птиц, но и его самого своего страшного одноногого собрата. Я чуть расслабился, услышав спасительную для моей несформировавшейся детской психики интонацию доброго сказочного паучьего героя, пытающегося помочь всем и вся. Смотрите и повторяйте за мной! Опустите все свои свободные лапки в воду и гребите ими, что есть силы! продолжал папа паучьим голосом. Одноногий опустил в воду свою единственную конечность, брюшком цепляясь за листочек, и начал грести ей так, что лист потихонечку изменил направление и теперь плыл к берегу. Остальные же, увидев его старания, начали повторять за ним, опустив в воду свои незанятые лапки, но у них толком ничего не выходило из-за слишком хаотичных движений, рассказывал папа несколько отстраненно, словно из засады вот-вот должен был вылететь хищник, наблюдающий за своей жертвой. Он будто гипнотизировал меня как удав кролика. Хрыщ! резко и довольно громко для столь позднего часа выкрикнул он, внезапно прикоснувшись ко мне через одеяло так, что от неожиданности я дернулся и заорал еще громче него.
Ну, папа! Ты же обещал не пугать! произнес я с толикой обиды и страха, но в то же время с нетерпением ожидая конца истории.
Ладно, больше так не буду, нарочито злобным голосом какого-то подкроватного монстра ответил папа. Продолжаю Наш паучок, не успев издать ни единого звука, был проглочен крупным вороном, вылетевшим из чащи леса, а все потому, что одинокая лапка паучка, которой он активно работал, пытаясь добраться до берега, привлекла к себе внимание птицы, поскольку издалека походила на очень упитанного червяка, а значит, желанную добычу, заговорил папа вновь своим обычным голосом.
Оставшиеся в живых на этом листочке паучки, испугавшись еще сильнее и вспомнив наказ своего хромого собрата, взяли себя в руки, точнее в лапки, и как единый организм с маленькими мохнатыми веслами пришвартовались к берегу, где и нашли свое спасение, уже намного спокойнее, но в то же время с ноткой грусти, продолжал папа, как будто и сам не ожидал от себя такой неоднозначной развязки только что появившегося на свет ужастика.
И что дальше? спросил я, пытаясь продемонстрировать полное самообладание, хотя и не до конца еще оправился от внезапной кончины паука, главного героя этой трагичной истории, и страшного вороньего выкрика папы. Раньше в рассказах главные действующие лица если и погибали, то как-то повеселее что ли.
Вперед! удрученно и без особого восторга сказал папа, озвучивая остальных членистоногих. И паучки, плывшие на остальных листочках, друг за другом направили свои импровизированные лодочки к берегу, в спасительную лесную чащу подальше от птиц-налетчиков подытожил отец, полностью проникнувшись происходящим.
Папа, а что же дальше, разве они не вспомнят того одноногого паука, который указал им путь к спасению? переживая, серьезно спросил я, нахмурив при этом брови, и вылез из-под одеяла, так как понимал, что ужастик уже закончился и вряд ли папа припас для меня еще один неожиданный и пугающий возглас. Одного раза мне хватило с лихвой.
Конечно, вспомнят, Сереж, ведь он своим примером показал им дорогу к берегу и в итоге всех их спас! Он настоящий герой, выдержавший испытание, пусть даже ценой собственной жизни. А может, и вовсе не стоило ему помогать своим братьям, до этого избегавшим его, и показывать способ спасения от врага, мрачно произнес отец. Хотя сам бы он вряд ли справился. Ему была необходима их помощь. Он лишь задал темп, благодаря невероятной силе своей единственной лапки. Паучок и не догадывался, что такими активными действиями привлечет пристальное внимание к собственной персоне и станет аппетитным объектом для птиц. Воспоминание о подвиге паучка сохранялось совсем недолго, и то, только у тех, кто был вместе с ним на том самом листике посреди пруда. Во-первых, пауки никогда не отличались особо хорошей памятью и добросердечностью, чтобы всему паучьему лесному сообществу из уст в уста рассказывать о героизме одного из своих. Во-вторых, поведав о таком храбром поступке остальным, они бы без сомнения стали заложниками зависти к нему, ведь он был уникален со своей одной ножкой, а, значит, не таким, как они, а гордиться тем, кто был на них не похож, паукам не очень-то и хотелось. В-третьих, им попросту не подобало проводить время, предаваясь воспоминаниям и рассказывая о смелых и отчаянных поступках кого бы то ни было, ведь следовало кормить своих многочисленных детишек-паучков, ежедневно плетя паутины, чтобы выжить в этом страшном и полном опасностей, жестоком и беспощадном мире. Да, именно так, несмотря на то, что для многих как раз пауки являются самыми ужасными и пугающими тварями на земле договорил папа, параллельно над чем-то размышляя. Вот и сказочки конец, а кто слушал начал папа, чтобы завершить эту мрачную историю. Однако не все его умозаключения мне были понятны. Все-таки неизгладимое впечатление на меня произвели совершенно другие вещи, а не эти вот его последние замечания. Во-первых, несправедливо нападать всем на одного. Ведь паучок выдерживал нападки и своих, и чужих. Он был одинок, это точно. А во-вторых, я, конечно, надолго запомню внезапное прикосновение отца, сопровождаемое резким и неожиданным выкриком, в самый непредсказуемый момент, потому что это по-настоящему меня парализовало и напугало так, что душа ушла в пятки.
Огурец! закончил я уже воодушевленно. Классная сказка, пап, только грустная какая-то вышла. Давай в другой раз посмеемся, хорошо? зевая, с надеждой, довольный сказал я, поворачиваясь на правый бок к стене и закрывая глаза.
Ну, ты же просил ужастик, вот тебе ужастик! В следующий раз обязательно придумаем что-нибудь повеселее. Спокойной ночи, Сереж, ласково произнес он, погладив меня по голове и выходя из детской.
Добрых снов, пап, прошептал я, натягивая одеяло на плечи.
Я еще немного полежал на боку, уставившись на узоры ковра, висевшего на стене, и прокручивая в голове мысль о том, что над паучком, ущербным от рождения, издевались и смеялись, а подойти и спросить у него о его чувствах никто почему-то так и не отважился, пугаясь всего-навсего его не такой как у всех лапки. Хорошо, что тем самым они не сделали из него озлобленного на весь мир паучьего монстра. Папа этого не говорил, но мне представлялось, что паучок пытался, наверное, подружиться хоть с кем-нибудь, но всегда натыкался на холодную стену непонимания и отстраненности, поэтому и собирался оставить их и уйти. Лучше бы кто-нибудь съел его сразу, еще в лесу до урагана, не позволив ситуации развиваться таким образом, что ему пришлось своим примером показывать путь к спасению отвратительным собратьям в равнодушных черных и мохнатых паучьих шкурках.
Все-таки ужастики поразительно эффективны, когда речь идет о познании жизни и ее хитросплетений, позволяя взрослеть ускоренными темпами. Как ни крути, а теперь мне предстояло из-за собственной неосторожной инициативы раз за разом преодолевать свой страх всегда, когда папа решит рассказать очередной ужастик. С этими, даже для меня взрослыми, мыслями я провалился в сон.
Глава 2. Выезд
Приоткрыв глаза из-за непрекращающихся толчков и раскачиваний, я, в первые секунды, не мог сориентироваться, где нахожусь и что происходит, и как папа позволил себе покуситься на неприкосновенность спящего, тем более, когда на дворе еще глубокая ночь. Бросив взгляд в окно, я только подтвердил свое предположение хоть глаз выколи. Неужели я вырубился посреди вечерней сказки и задремал? Но обычно меня не будили, чтобы я все-таки дослушал историю и не смел вот так бесцеремонно засыпать на самом интересном месте. Как правило, именно момента, когда я окажусь в объятиях Морфея, и дожидались родители. Значит, совсем не ради этого меня продолжали нагло и нарочито требовательно будить.
Сереж, вставай! Скоро выезжаем, дедушка ждет уже, а еще за твоим приятелем заехать нужно, воодушевленно, но настойчиво продолжал папа, по-видимому, не добившись пока особых успехов в попытке меня разбудить.
Открыв глаза, теперь уже по-настоящему, я на мгновение замер, нахмурился, словно ворчащий старик, и, оглянувшись по сторонам в уже более осознанном состоянии, сообразил, что Ромка, скорее всего, ждет меня. Конечно же! Ему наверняка не терпится провести этот августовский день у реки со своим другом. Поиграем в мяч, половим рыбу, пожарим шашлыки. Окончательно отойдя от короткого, по моим меркам, сна, я пришел в себя и, как заведенный, начал надевать заранее приготовленную мамой одежду. Папа, спокойно выдохнувший, поняв, что миссия, под названием «Попробуй разбудить сына в пять утра», выполнена, принялся что-то запихивать в спортивную серую сумку, сначала надавливая на нее коленом, а после и почти всем телом. Надев на себя спортивные штаны и футболку, я галопом помчался в коридор, с разбега прыгнув на незакрывающуюся отцовскую сумку, чтобы и помочь ему и эпично приземлиться, словно на батут, ведь меня переполняли эмоции от предстоящей встречи с Ромкой, и они требовали выхода.
Тише, сын! Умерь свою прыть, подавишь помидоры, и чем мы будем всех кормить?! Продукты-то с нас, а с дедушки снасти. Не хотелось бы приехать с непригодной к употреблению едой, а то у твоего дедушки появится дополнительный повод меня упрекнуть, и мне тогда ничего не останется, кроме как свалить все на тебя. В другой ситуации я бы тебя выгородил, но только не перед ним, понимаешь, продолжал папа с саркастической усмешкой, скрытый смысл которой я уже вполне мог уловить.
После водных процедур, как раз когда мы завтракали, за нами заехал дедушка. Отец, заприметив из окна третьего этажа свежевымытую крышу старенького и угловатого японского микроавтобуса цвета слоновой кости, из спокойного, размеренно похаживающего взад-вперед и попивающего кофе главы семейства, превратился в суетливую, с выпученными глазами наседку, потерявшую свои яйца. Выглянув в окно, я тоже увидел нарезающего круги вокруг автомобиля дедушку в зеленном камуфляже. Папа и меня стал подгонять, видимо, чтобы я вторил его хаотичным движениям и судорожным перешагиваниям с ноги с ногу в узком коридоре вокруг битком набитой сумки. Это хорошо, что дедушка не приехал раньше назначенного времени, что периодически случалось, а то отец не смог бы собрать даже продукты и необходимые вещи, потому что при появлении деда в его руках больше ничто уже не могло удержаться. Папа нервничал, это было видно невооруженным глазом, хоть и пытался скрыть свои эмоции.
Пап! А ты рыбу-то ловить умеешь? спросил я отца, исполняющего сумбурный и неумелый танец, чтобы отвлечь и тем самым избавить себя от охватившего его внезапно чувства тревожности. Ведь я знал, что он рыбак, все детство просидевший с удочкой на берегу той самой речки, куда мы сегодня и намеревались отправиться. Может, он не хотел ударить в грязь лицом перед своим отцом или так давно не рыбачил, да еще и на своем излюбленном месте, что просто-напросто переживал перед встречей со своим речным бережком. Папа ничего мне не ответил, лишь замер, пристально, словно сквозь меня, уставившись в стену. Однако он явно расслабился и обувался уже спокойно, даже не забыл выключить свет в коридоре. Значит, мой вопрос сработал, навел порядок в его голове. Зато я, наоборот, стал нервничать гораздо заметнее, ведь теперь нам предстояло заехать за Ромкой. В целом мы справились, потому что не разбудили маму, несмотря на довольно активные сборы. Папа с некоторым усилием взвалил себе на плечо битком набитую сумку, а я схватил футбольный мяч, специально припасенный мною именно для этого случая. На приобретение в фирменном магазине этого спортивного круглого снаряда я потратил часть денег, подаренных дедушкой мне на недавно прошедший день рождения. Я надеялся, что Ромка его оценит по достоинству, ну не комиксы же мне, в самом деле, брать с собой на рыбалку. Когда мы спустились, дедушка ожидал нас у открытого багажника, с довольно грозным видом. Впрочем, ничего удивительного. Это было его обычное выражение лица таким он вернулся с фронта после Великой Отечественной войны, по крайней мере, так всегда говорили родители. Особенно тяжело деду пришлось под самый занавес. Немцам тоже от него досталось, хоть он и был еще совсем молодым, когда его призвали под ружье. На протяжении последнего года военных действий он практически не выпускал из рук свою винтовку. Нелегко было деду, когда наша армия на многих фронтах уже зачищала земли от захватчиков. Пройдя через такие кровопролитные события, он не перестал любить рыбалку и до сих пор с удовольствием ездит на речку, чтобы посидеть с удочкой, правда теперь уже с лицом не мальчика, но мужа более мудрым, закаленным страшными и безжалостными картинами войны.
Папа с дедушкой довольно редко встречались в последнее время, особенно после смерти бабушки. Я был еще совсем маленьким, когда ее не стало. У меня не сохранилось воспоминаний о ней, но зато один случай на всю жизнь въелся в память моей мамы. Это случилось, когда бабушка нянчилась со мной, полуторогодовалым. Уже не в первый раз она гуляла со мной во дворе и вдруг непонятным образом перевернула коляску, в которой я спокойно себе посасывал соску, так, что я оказался ровно под ней. Бабушка поседела, пока доставала меня из-под коляски. После того аттракциона мою бровь украшает затянувшийся шрам свидетельство моего виртуозного полета. Мама же помнит случившееся во всех подробностях, и если об этом заходит речь, она всегда придерживает свою голову рукой и издает охающие звуки настолько в ней живо переживание того времени. Иногда она даже ссылается на те события, как на причину моих сегодняшних проблем со слухом. Но не мне сейчас стоило переживать за свое состояние, а дедушке. Чуть больше года назад он перенес сердечный приступ, и с тех самых пор мой папа стал звонить ему гораздо чаще, чем делал это после смерти бабушки, по крайней мере, я однозначно чаще стал видеться с дедушкой. Отец нередко говорил ему, что нужно хоть иногда вылезать из своей берлоги. Угрюмый взгляд деда меня совсем не пугал. Интересно, а какое выражение лица будет у меня, когда я стану старым? Наверняка это напрямую зависит от того, какой образ жизни я буду вести, уж это точно. Представив себя слегка упитанным и флегматичным дедулей, я думал о том, что хотел бы лишь улыбаться своим внукам, читать им комиксы перед сном, когда мои дети будут оставлять их у меня на ночь. Я надеялся, что мне не придется побывать на войне, иначе моя физиономия будет всех только отталкивать, в том числе и моих будущих отпрысков и внуков. Да, в условиях боевых действий я неизбежно преждевременно превращусь в старца с глубокими, избороздившими лоб морщинами, которые не то что не улыбаются, а еще и как будто говорят всем о моей гневливости и отнюдь не веселом нраве. И, чтобы убедиться в обратном, окружающим необходимо будет сначала преодолеть свой страх, сделать первый шаг навстречу такому пугающему субъекту, чтобы узнать его чуточку получше. Но кому захочется преодолевать невидимый барьер и сближаться с тем, у кого на лице написано «Не подходи, убью!»? Живым доказательством моей теории служил пример моего деда. За свои десять лет, а это не мало, я не помню, чтобы хоть раз слышал о том, что у него есть хотя бы один друг, впрочем как и у моего отца. Да и у меня с дружбой все только начинает складываться. И то, как посмотреть. Во дворе со мной никто особо и не общается. Да и я ни к кому в друзья не набивался. Местные мальчишки развлекались беготней по заброшенной стройке, расположенной по соседству, или же пинали мяч, с которым у меня пока никак не получалось наладить контакт, хоть убей. Несколько раз меня брали в команду, но только в качестве вратаря; так этот круглый проказник все никак не мог найти себе место в моих руках, постоянно ускользая прямиком в собственные ворота. Так что теперь я лишь дырка на воротах, и не смею выбрать себе ни одну из громких, с точки зрения спортивной истории, фамилий или даже прозвище какого-нибудь известного мирового футболиста, вроде «Роналдо-зубастика» или «Марадоны-десятки». После моих нелепых ляпов вход во двор был для меня закрыт до тех пор, пока я не принесу им новый мяч. Но купив такой, я, в первую очередь, надеялся расположить к себе Ромку. Он только этим летом вместе с мамой переехал в наш район и поселился в общежитии, расположенном через пару дворов от моего дома. Ромка, конечно же, моментально влился в дворовое подростковое братство. А с мячиком и вовсе обращался как бог, обновив рекорд двора по числу набиваний мяча головой. Целых девятнадцать раз он смог наколотить его, причем случилось это совсем недавно, на прошлой неделе. Так что звание капитана дворовой команды по футболу без особых возражений досталось именно ему. Еще бы, ведь несмотря на небольшой росточек, Ромка был широкоплеч и довольно мускулист, совсем как настоящий спортсмен, в отличие от меня. Я точно не знал, сколько ему лет, но мне казалось, что он был старше меня на год-другой. Ромке везло по жизни: он не только был своим в доску среди сверстников, но и дома пользовался полной свободой: ему никто ничего не запрещал. Я часто слышал восторженные крики Ромки и других вольногуляющих ребят в то самое время, когда кто-нибудь из моих родителей укладывал меня спать, рассказывая очередную сказочную историю на ночь. Но этот секрет я вряд ли кому-нибудь озвучу, особенно во дворе. Ромка меня еще не очень хорошо знает, но я серьезно настроен завести с ним дружбу. Ведь будь мы друзьями, я был бы вхож в его круг общения. А так этот самый круг не давал мне ни единого шанса. Мне оставалось лишь довольствоваться редкими встречами, когда Ромка, приходя из общежития и качаясь на качелях, скрип которых неминуемо будил не только меня, но и моих родных, своими утренними криками и умелым свистом, настоящим со вставленными в рот пальцами, вызывал во двор других парней. Ромку не заботили замечания и угрозы бабулек, высовывающихся из окон своих квартир с целью унять проходимца и прогнать его восвояси, главное подальше от их безмятежного домашнего бытия. Несколько раз, когда ходил выбрасывать мусор, я пытался здороваться с Ромкой, чтобы завязать хоть какие-то отношения, но все было тщетно. Я лишь натыкался на стену равнодушный и холодный взгляд его ярко-голубых стеклянных глаз. Дождавшись своих новоиспеченных товарищей, он, с улыбкой на лице, отправлялся на поиски приключений, о которых я мог только мечтать. Частенько их вылазки оканчивались не очень-то и весело. Случались и приводы в местное отделение милиции сотрудниками правопорядка. То за катание на крышах вагонов поездов недалеко от нашего дома проходила железнодорожная ветка, то за побитые стекла в здании школы, в которую мне вновь предстояло пойти с наступлением осени всего через несколько недель. Все в их компании, пять-шесть человек, видимо, прошли подобное боевое крещение. С одной стороны, я прекрасно понимал родителей, когда они говорили мне, что с такими сомнительными личностями, как Ромка, нельзя водить дружбу ни при каких обстоятельствах. Но с другой, я ведь встал на путь взросления, и в скором времени нежно целующие меня на ночь родители и сказки перед сном уйдут в прошлое. Ну и как же я должен был совершить этот переход безболезненно и плавно? И способ удивительным образом нашелся. Как-то утром, неделю назад, я, как и прежде, просто выносил мусор, но на этот раз захватил с собой и отдал Ромке комиксы из прошлогодней серии про инопланетных многоруких завоевателей с довольно незаурядным для подобной литературы сюжетом. И это сработало. После третьего разноцветного журнала, подаренного мной ему в течение той недели, приглашение съездить на рыбалку и поесть вкусного жареного мяса было встречено Ромкой с одобрением. Правда, до сих пор мы с ним ни о чем еще толком не разговаривали. Но как раз на природе я и намеревался ликвидировать этот пробел. Мне кажется, что это верный признак взросления научиться планировать, и добиваться своих целей. И пока у меня были все основания быть собой вполне довольным. Сегодня меня ожидала не просто первая в моей жизни рыбалка, сегодня я должен был обрести настоящего друга.