Иосиф Циммерманн
Чужбина
Посвящается Амалии Лейс и всем,
кто волею судьбы оказался на чужбине
и смог обрести там свой Дом.
Предисловие
Никто не знает, что было первым: аул или станция c названием Аккемир. Нет в живых очевидцев давно прошедших лет. Самое раннее упоминание об этих местах в архивных казначейских журналах датировано 1906 годом. Черными чернилами на пожелтевшей от времени бумаге красивым почерком коллежского регистратора канцелярии управления Ташкентской железной дороги внесен лишь краткий перечень строений из жженого красного кирпича: здание вокзала, дом управляющего, две десятиметровые водонапорные башни, женское и мужское отхожее место.
Сбоку на полях этого же документа совсем другими чернилами сделана приписка: две полуземлянки из сланца и три юрты кочевников.
Учетчик почему-то не указал в описи расположенное вблизи древнее кладбище мусульман. А карасайский зират1 невозможно было не заметить: многочисленные каменные ствольные стелы кулпытасов2, ограды торткулаков3 и высокие купола кумбезов4 виднелись издалека. Место вечного упокоения точно было здесь раньше и аула, и станции.
Захоронения кочевников продуманно располагаются на возвышенности и обязательно вблизи пусть хоть маленького, но источника воды. Потому заблудившийся в знойной, раскаленной от солнца степи умирающий от жажды путник, завидев еще издали приметные высокие контуры бейит5, понимал, что спасение рядом. Там есть вода.
Вблизи того самого кладбища, которое оказалось не упомянуто в казначейских списках, из-под земли били многочисленные родники. В этих краях берет свое начало одна из рек северо-западного Казахстана Илек. Отсюда живительная влага течет по естественному руслу с отвесными берегами, меняя свою ширину от пары метров в верхнем до ста пятидесяти метров в среднем течении. Ей предстоит преодолеть более шестисот километров сквозь невысокие каменные гряды Мугоджарского массива, оставляя на своем пути пойму, изобилующую многочисленными протоками и озерами, прежде чем Илек как самый крупный приток сольется с великим Уралом.
Обычно к середине лета палящее солнце до последней травинки выжигало в округе степь. А долина реки Илек продолжала зеленеть оазисом жизни: готовая утолить жажду, подарить прохладу и накормить как людей, так и их многочисленные караваны верблюдов, отары овец, стада коров и табуны лошадей.
Зимой в низине реки и под прикрытием высоких обрывов ее берегов кочевники со своим скотом спасались от лютых морозов и снежных буранов.
Такой зимник, по-казахски кыстау, то и дело становился причиной раздора и даже войн между племенами карасайцев. Эту поистине благодатную территорию местные баи оберегали и передавали по наследству.
Крутые части берегов реки Илек то там, то здесь порой до нескольких сотен метров в длину украшают толстые пласты белого известняка. Редкие дожди, а чаще весенние талые воды периодически смывают его запыленные верхние слои.
Ақ кемер (белый пояс в переводе с тюркского), говорили пригнавшие из степи свой скот на водопой кочевники, глядя из-под ладони на череду круч, до боли в глазах сияющих на солнце своей белизной.
Остается спорным, что появилось раньше: аул Аккемир или железнодорожная станция Аккемир. Живых свидетелей нет. А в том, что их наименования уже не походили на тюркское слово «Ақ кемер», можно смело винить все того же бестолкового царского елистратишку6, который названия нового населенного пункта великой российской империи записал так, как послышалось, а возможно, он написал так, как принято в его родном языке.
***
Нельзя сказать, что жизнь аккемирчан была одной сплошной белой полосой, как на это указывало название их поселения. Конечно же, была и другая сторона черная, а порой и трагичная. Вихри перемен начала двадцатого века в Российской империи не обошли стороной и этот дремлющий в одиночестве степной уголок. Так называемая столыпинская реформа, гражданская война, а затем и советская коллективизация взломала многовековой устой жизни местных кочевников, став причиной страшного голода казахи прозвали его великим Джутом, в конечном счете унесшим почти половину многомиллионного населения.
Большевики хотели видеть Аккемир цветущим городом. В 1933 году на пару дней он даже стал административным центром созданного в то время Ключевого района. Но , по словам тогдашних председателя РИКа и секретаря РК ВКПб, Аккемир даже в территориальном плане находился на окраине района, не имел сносных дорог и помещений под управление.
Оставить райцентр в Аккемире считаем совершенно невозможным, оправдывались и умоляли пересмотреть решение верхов присланные из области партработники. Не целесообразная затрата средств, при чем в большинстве случаев в частные домовладения.
Но Аккемир не канул в небытие. Сюда с Украины ссылали семьи раскулаченных, саботажников, то есть тех, кто препятствовал присоединению к СССР ее западной части. Ссыльные старались селиться обособленно. Так, по обе стороны реки Илек лишь в паре километров от самого Аккемира появились сначала хутора, которые очень скоро разрослись до размеров станиц: Золотонош, Шевченко и Левоневское.
С началом войны на аккемирской станции все чаще разгружали вагоны депортированных советских немцев, чеченцев и крымских татар. А в сорок пятом сюда вновь стали ссылать украинцев прозванных бандеровцами.
Присланным приходилось строить себе жилье самим. Обычно спецпоселенцы рыли в земле метровой глубины широкую яму с пологим выходом на одной стороне. Выкопанную землю замешивали с водой и сухой полынью и лепили из этой массы саманные7 кирпичи, из которых по краям ямы возводили невысокие стены с маленькими оконцами и проемом для двери. Окна были вровень с землей. Деревянных досок и брусьев в этих краях днем с огнем не сыскать. В качестве несущих балок для крыши приходилось довольствоваться пусть и кривыми, но более-менее крепкими стеблями прибрежных ив или степной чилиги. Кровлю покрывали слоем веток той же чилиги, чернотала или камыша. Чтобы крыша не промокала, ее ежегодно мазали раствором из глины и соломы. Это уходящее в землю жилище, в котором подчас невозможно было стоять в полный рост, по праву народ нарек землянкой.
Пройдут годы. Аккемирчане из того же самого самана начнут возводить новые жилища: на бетонном фундаменте с высокими стенами, с большими окнами и дверьми, с крышами, покрытыми рубероидом или шифером, с водоснабжением и центральным отоплением. Но люди по-прежнему будут называть их прижившимся словом землянка и лишь изредка правильным саманка.
Аккемир разросся в многотысячный сельский поселок, стал главной усадьбой совхоза Пролетарский. На центральной улице Советская в побеленных илекским известняком, бок о бок ютившихся домах теперь жили и роднились люди разных судеб и национальностей.
Расцвел Аккемир. В целинных степях колосилась пшеница. Женщины на элеваторе зашивали наполненные зерном экспортные мешки, на которых было крупно написано «USA». Бесчисленные отары овец и стада коров бороздили необъятные пастбища совхоза. Пусть и неприятно пахли, но приносили прибыль свинобазы. Цвели яблоневые сады. Под ярким казахстанским солнцем на плодородных совхозных бахчах трескались от сладости поспевшие арбузы и дыни.
Каждый житель дружной многонациональной семьи аккемирских пролетариев уже не просто верил в приближение светлого будущего социализма, но и воочию видел его первые положительные результаты. В брежневские времена над степью издалека виднелись аж четыре поселковых многоэтажки: самой высокой из них была трехэтажная школа, а совхозная контора и Дом культуры имели два этажа. Там, где еще прошлым летом росли помидоры и огурцы, без чертежей и архитектора многодетная семья греков Хиониди на своем огороде собственноручно построила первый в Аккемире двухэтажный жилой дом. Кривовато, к сожалению, получилось, но их мечта сбылась.
Прискакавшие из степи чабаны со спин своих высоких скакунов удивленно задирали головы к крышам этих, как им казалось, небоскребов.
Аккемирчане ждали большего. Им обещали в скором будущем заасфальтировать улицы и дороги, провести в каждый дом воду, газ и центральное отопление.
***
Жили-были, не тужили. Славили компартию. Громко рапортовали об успехах и о полных закромах Родины. Но в восьмидесятых вместо светлого и счастливого коммунизма угораздило свалиться в застой. Не помогла и горбачевская перестройка. Опустели полки поселкового магазина. Даже хлеб завозили из района теперь не каждый день. Перестали «крутить» фильмы в Доме культуры. Слабо и с перебоями отапливались школа, тот же ДК и даже детский сад. Все меньше работали, а чаще простаивали совхозные трактора и комбайны. Кончились запчасти. А вскоре и здание ремонтных мастерских развалилось. Все реже по вечерам светились окна в домах поселка Аккемир. На час другой и то нерегулярно подавали электричество. Вырубили на дрова совхозные яблоневые сады. Остались лишь низкие пеньки от стройных и высоких когда-то тополей, некогда украшавших улицу Советская. Сожгли в печах крашеные заборы палисадников. На вес золота стал кизяк высушенный навоз. Оголенными ребрами торчали каркасы многочисленных бывших свиных и молочно-товарных ферм. Не пощадили перемены ни общественную баню, ни двухэтажное здание конторы совхоза. Разнесли их по кирпичику. Не стало в поселке даже воды. Ржавчина покрыла сломанные водоколонки. Как в довоенные времена потянулись с окраины Аккемира к речке вереницы женщин с ведрами на коромыслах. Благо родники реки Илек не зависели от того, что творилось тогда в стране и потому не оставили в беде своих нерадивых соседей.
Жарким июньским днем 1992 года, над сельским советом Аккемира сменили советский красный на казахский, небесного цвета флаг. И вывеску поменяли на акимат. Там теперь вместо председателя сельсовета правил назначенный сверху аким. Великий могучий русский язык в стенах переименованной в мектеп8 школы стал лишь уроком иностранного языка. Улицу Советская переименовали в честь бесстрашного защитника казахского народа Котибара батыра, российские офицеры, кстати, сравнивали его с Геркулесом. Улицу Элеваторскую именем местного дореволюционного проповедника ислама Мендыкулова. А улицу Школьную в честь отца нового казаха, бизнесмена Назарова. И наконец, Центральная теперь улица Абдрахмановых, дань живущему здесь многочисленному роду. Поселок, как в былые времена карасайцев, стали чаще называть аулом. Фасад вокзала станции Аккемир украсил новенький щит Ақкемер. Тот самый тюркский белый пояс.
По ночам на мотоциклах и лошадях патрулировали округу вооруженные отряды казахских молодчиков, так называемых братьев Исина, которые почему-то решили, что аул и его жители теперь принадлежат им. Улицы нового казахского Аккемера все больше пустели. Напуганные атаками молодчиков жители боялись даже показаться у себя во дворе. Мрачно смотрели на одиноких прохожих крест на крест забитые окна и двери опустевших саманок. Почти на каждом втором жилище теперь висели пахнущие свежей краской вывески Дом продается.
В один момент почувствовали себя незваными и чужими сотни пролетариев. Первыми стали массово покидать Аккемир немцы.
Понятное дело, махали им вслед односельчане. У них богатая тетя Германия. Не на чужбину поди едут
Татьянин день
На станции Аккемир, в маленьком доме бывшего немецкого военнопленного Якова Шмидта и его супруги, казашки Алтын Шукеновой, просто недоумевали. Из письма их единственного сына Виктора они узнали, что он два месяца тому назад женился. Жену зовут Танечка. И это все, что о ней известно.
Да как же так? запричитала мать. Это же не по-людски. Даже на свадьбу не пригласили.
Может быть, у них и свадьбы-то не было, рассуждал глава семьи, откуда у студента деньги?
Ну могли же, хоть ради приличия сообщить, благословения родительского попросить что ли.
Нынешняя молодежь в этом не нуждается, Яков протянул супруге конверт, взгляни лучше, почему отправитель Виктор Яковлев?
Так стал ведь дипломированным специалистом. Хочет, чтобы его теперь по имени и отчеству величали.
Но там Яковлев как фамилия, а не Яковлевич как отчество написано, недоумевал отец.
Может, просто места не хватило. Последние буковки вон как мелко написаны.
Рано он из себя начальника корчит. Сперва стань хорошим специалистом, а там и народ начнет по имени отчеству величать.
Жакып9, ты же в технике большой мастер, а что-то тебя по имени отчеству до сих пор никто не кличет. И даже без имени, а только Хабхабыч, иронизировала Алтын.
Так это ж доброе прозвище, улыбался почти беззубый рот. Ты же сама его и придумала.
Яков выглядел бодрым маленьким мужичком: почтенный, седой и мускулистый. Он одевался подобно белобородым старикам аксакалам: носил на голове тюбетейку, а зимой надевал поверх нее лисий малахай; не выходил через порог без традиционного широкого и длинного чапана10. Никто бы не подумал, что он немец. Такое одеяние и глубокий шрам на лице старили его и еще больше подчеркивали их разницу в годах с супругой. В день их свадьбы двадцатилетняя невеста была почти в два раза моложе Якова. Через год Алтын родила сына. Единственного. За двадцать один год совместной жизни всевышний детей им больше не подарил.
И вот Виктор закончил институт, успел жениться и везет к ним в дом незнакомку.
Будем, мать, в Аккемире свадьбу справлять! хлопнул в ладони Яков.
Там видно будет, задумавшись, произнесла Алтын, вертя в руках конверт, хоть бы фотографию этой Танечки прислал что ли
Молодые познакомились, когда Виктор уже заканчивал Оренбургский сельскохозяйственный институт. Без пяти минут агроном. Красивый, умный и с перспективой что еще нужно провинциальной девушке?
Татьяна, официантка центрального ресторана города Оренбурга, молдаванка по крови и русская по паспорту, гордилась, что подцепила жениха с высшим образованием, но хорошо понимала, что его еще надо будет доделать.
Ш-ш-ш-шмидт, шепеляво выговаривала Татьяна, всем видом показывая, насколько она ненавидит фамилию суженого, назовите меня сразу змеей.
Мы можем по маме записаться, предложил было Виктор.
Будем Ш-ш-шукеновы? гримаса пренебрежения скривила ее лицо.
Подружки советовали Тане сохранить девичью фамилию. Но молдавская Сырбу ей тоже никогда не нравилась. А кроме того Танечка считала, что все должно быть как у людей Иванов, Петров или в крайнем случае Сидоров!
Заведующая паспортным столом была постоянной гостьей ресторана, где работала Таня. И только Танечка имела привилегию обслуживать столик в укромном уголке зала, за которым восседала молодящаяся важная паспортистка со своим юным ухажером. Каким бы был этот мир без полезных знакомств!
Виктору даже не пришлось идти в паспортный стол. Не мудрено, что никто и не поинтересовался, почему он меняет фамилию и национальность. После рабочей смены в ресторане Таня занесла новый документ жениху прямо в студенческое общежитие. Но только показала. Помахала перед лицом и спрятала в своей дамской сумочке.
Роспись была назначена на субботу. Директор ресторана, как от сердца оторвал, дал Танечке лишь положенные по закону на бракосочетание три дня отгула. И ни дня больше.
В день свадьбы Танечка проснулась очень рано. Нет, она не волновалась и не переживала. Просто за занавеской очень шумно собирался на работу отец. Начинался сезон строительства, и он заранее проклинал, что придется полгода пахать по двенадцать часов в сутки и без единого выходного. Мама тоже нервничала. Она никак не могла понять, куда запропастились ее резиновые сапоги. В школе, где мама работала гардеробщицей, объявили субботник и всех работников со старшеклассниками отправляли на посадку рассады капусты и помидоров в пригородное Чернореченское.